ТОНКИЕ ВЕЩИ
1.
Такие вот тонкие вещи –
штучки заполночь штучные,
пущенное по рукам знамя-знамение,
нескромная пыль, пыльца на обоях дворца,
в стрекоталки игра и вслед за нею правила
на бумаге жёлтой, изъеденной насекомыми
с тайной внутри, а во дворе весна,
лето, можно сказать, почти что осень,
воробьи присели на занавеску,
с ними не о чем говорить,
теперь позорным зреньем зыркай туда,
где оборванные провода одушевлённых трамваев
мечутся в страхе, как мышь,
выжить желающая под колесом,
вот ведь её дом, вот дверь.
2.
Спорное дело: никак не найти
самому ветру определенье словарное,
а коль не выйдет – что будет с газетой,
вырванной из рук,
что станет с песком, в кулек закрученным?
только шурши быстрей,
выхватывай буквы из слов, воду выжимай
из огня по возможности, если конечно огонь найдёшь,
здесь не курят, только муха
на вертеле жарится,
пожар вызывает себя из небытия,
хочет есть, иди же, маленький, позови маму,
вот она, с ведром, полным газировки,
но спасение миновало, а живущий живёт,
если бы было иначе, не стал бы водиться.
3.
На столе, не скажи, другое дело:
мягкий тлен, плен плоскости, сплошное счастье
площадью два на три, ещё столько же выдвигается,
коричневый зверь ягоду в клюве принёс,
словно летать умеет, оптимальным
вариантом было бы выйти и посмотреться
в зеркало, намазанное зубной пастой,
выплаканное временем, как позавчерашняя музыка,
про которую некому и вспомнить,
ты да шкаф остались, да табуретка,
да чашка с вымыслом по краям.
4.
А у морской свинки болел живот,
она умерла и её унесли,
поставили, например, вазу с фруктами
или часы, возвращающиеся назад,
когда их здесь не было – были они
там, где никто не бывал,
там, где кость становится былью,
и ошибка, на отшибе от уподоблений,
вывернута наизнанку, но та же ошибка и есть.
5.
Этот товар как нагар на чайнике:
хочешь – люби, а хочешь – губи,
диссонансов нет, пока не поищешь
в левом кармане, в правом, ещё на заднице
пара карманов и на груди, чего греха таить,
уж никем не быть, так что вперёд за теми,
кто убежал в прерии деревянные,
по воде поплыл листиком востроносым,
объявил о начале войны и в штаны немедля,
и бежать, кувыркаться, вверх тормашками переворачиваться.
6.
Эти пушинки унеслись,
как хотелось, а хотелось поймать, лихо так,
на зубок, под язычок и дальше, глубже,
попутчику письма в селезёнке даря,
уткой безмозглой, в промозглое утро
подбитой над озером или болотом,
съеденной заживо – за упокой санки поют
зимой, а летом тонут рыбы и дети задумчивы,
хоть на подбор румяны, добры и кратны семи,
семьи их тоже всяческих похвал заслуживают.
7.
Этому многограннику, этакому безобразнику –
столько новостей о подобных принесли из гостей,
да на пол просыпали, дырку проело,
вот пересеченья открыты, а как хотелось
вверх, с мыслями паука, с чувствами знатока,
посмотри, как там грязно, неубрано, будто
в душе – подарком ему
не самострел исполнений, не самокат
отдалений и приближений, а потом опять отдалений,
не трубочка с дудочкой внутри – хуже,
производней от произвола, но безопасней,
чего пожелаешь ещё в успешном месте.
8.
Выбрать точку задумает, – не сможет,
задумает остановить перераспределенье –
столкнётся с выбором посущественней,
что ни покажет обратной стороной –
выставит подлинную, не злобно – радостно,
не радостно – выспренно, и все вокруг
в плен попались, а это сила
огоньков правильно расположенных,
ухоженных ногтей, розового лица,
протезов, в особенности, деревянных,
выводов, в особенности, окончательных,
к засухе небезразличных, водоустойчивых,
поливать их не следует до июля,
месяца сонного, но достойного.
9.
Такие вот тонкие вещи – раз,
два, то ли три, то ли четыре,
пять, шесть – не перечесть, без списка
спуску не давать отделённым от уже учтённого,
самостоятельным, объёмным,
вот в сад ты выходишь, за руку с тобой
первый, второй, то ли третий, то ли четвёртый,
пятый, шестой – с ними
груз грузных смыслов, изысканный муравей
тащит свой скарб в укромный бункер,
скрип калитки всех нас обернуться заставит.
* * *
бессонница: как лучезарные танки
идут по прищуру глазному
или же как похищенный из тайника
образ, взятый за первооснову
и вот теперь – не безумный ли пращур
тащит из ямы былые иглы?
не распознает ли почерк сыщик
презирающий и те, и другие игры?
* * *
Все умирающие знают о собственных болезнях,
но говорить – не говорят. За окнами больниц
не город – пригород. Готовясь отойти
ко сну или ко смерти, многие скрывают
своё лицо под тенью. Эта тень
ниспослана не столько для успокоенья,
сколько для прочих нужд. Кто им не чужд,
тот может доктором случайно оказаться
или газету медицинскую купить.
* * *
Дважды щёлкните мышью, чтоб она ожила
Убежала в нору под столом
Между левой ногой и корзинкой для мусора
Помещается её дом
Там она говорит непонятно с кем
И играет в подпольные игры
А во мне обитают тигры
Я им ласково жрать приношу
* * *
Уже не торжествующие звери
Убитого охотника несут –
Восходит солнце, тени за деревьями
Стремительно скрываются.
* * *
а давай ты пойдёшь по правой стороне а я пойду
по левой стороне а давай
ещё что-нибудь придумаем например например
повернёмся и пойдём обратно
мы там уже были ну и что
да то что я не пойду туда что хочешь со мною делай
кому ты нужен всем нам
кому-кому ну сразу в бутылку лезешь
стыдно как маленький посмотри
какой домик домик как домик хватит дуться
я просто предложил поменяться местами
а ты сразу испортил всё вот и погода испортилась
вот и дома потекли вот и асфальт потёк вот и деревья
размываться начинают посмотри на небо что ты
наделал я нечаянно
* * *
прекрасный рыцарь на заре
спускается в ущелье
он должен слово повторить
и сердце съесть кощеево
долженствованье не река
здесь рыцарь ранен вот рука
вот ухо вот плечо
и если жалкий змееед
дрожа кустами проползёт
сюда – увидит кто убит
кто ждёт и кто не ждёт
* * *
Пираты, высаженные на необитаемом острове,
начинают с того, что уясняют для себя его необитаемость. Затем
один из них остается на холме, откуда вглядывается
в морскую тишь-да-гладь, бестрепетную, сплошную –
до горизонта она, а там
неизвестное, но оно-то наблюдателя как раз интересует. Другие
в это время переругиваются, а ты,
мол, не сделал того-то и того-то в последний момент,
мы могли бы быть там, вместе с золотом, плыть по скользкому морю,
песенки искусственные напевать,
нет, мол, это твоя вина, исключительно твоя,
от такого и слышу. В лесу звери попискивают,
гостей зовут на ужин весёлый, вот они идут,
впереди – старик, седой, но справедливый,
делит лучше и чаще всех, за ним –
взлохмаченный человечек, суетливый такой, почти комик,
гроза Молуккских островов, позади –
некто немой, о нем почти ничего не говорится, разве что
о его шляпе... Но не до неё, животные
бросаются к ногам вышедших на прогулку поселенцев-переселеннцев,
ссыльно-каторжных здоровячков с опасностью в голове,
стелются под ногами мхами, лишайниками,
в руки готовы сами отдаться – видно
понравились пришлецы тварям безмозглым,
тварям бессловесным и бесполезным.
Старик стреляет, пиф-паф, ужин в руках,
звери разочарованы, хоть и не пренебрегают ими.
Кок на холме видит корабль, но молчит, и вечером,
встретив экспедицию бывших головорезов,
принимает посильное участие в постройке временного шалаша.
* * *
Никто не предполагал, что Мессия окажется
филологом. Думали: шахтёром, металлургом.
Ангелы со стальными крыльями
шпиль оседлали.
Бей в барабаны! Шурши словарём!
Неполноценные становятся полноценными.
На главной площади у фонтана
повтори: А, В, С.
На языке мгновенно бумага тает,
желудку боязно учить языки.
Се не крест, но печатный станок возведён.
Не остави мя.
* * *
Всегда найдётся, кем нас с тобой заменить,
Какими фальшивыми назвать именами и в каких грехах обвинить.
Есть рецепты покруче: как сделать,
Чтоб мы перестали быть
Вообще, вообще – и, в частности, сейчас и здесь,
Где снежок облит карамелькой и в воздухе сладкая взвесь
Носится на переменном ветру,
В прах обращая спесь
Мою и твою, общую, следовательно, но есть ли, ответь мне, толк
В принципиальной мысли, что-де "нежить нежити волк";
Думаю нет – есть лишь болезнь отчаяния,
Приятная на ощупь, как шёлк.
"TAXMAN", 21.03.98, ~22.00
скажет мне, если спрошу: десять часов
потом: одиннадцать, а потом, потом
всё закроется, придётся идти пешком
если не спрошу, всё замрет
танцующие недвижимо фигуры, свет
проходя мимо них – чем не инсталляция? –
приобщаешься к вечному
* * *
Есть и такая услуга – вставка стёкол в часах.
* * *
Жалкая участь убитых во сне
знать: не здесь и не там
приют. Бродят они по ночам
вовсе не из желания мстить,
не из позорной страсти к земле –
их влечёт переменное. Буридан,
знать, был не простак, а осёл его,
знать, был не просто осёл.
Чтобы сказать, отчего
эхо звучит, сердце стучит –
мало иметь диалектику и постмодерн
трогать дрожащей рукой:
он шевелится на потном столе,
хочет смолчать, но не в силах смолчать.
Но, повторюсь, мало стучать
сердцем, надо зубами стучать.
* * *
Я оказывался в эпицентре жизни,
пожалуй, всего несколько раз в своей жизни,
и каждый раз застывал с раскрытым ртом,
шептал еле слышно: потом, потом...
А что потом, что? Если бы я мог дать ответ,
мне требовались бы другие механизмы,
нежели теперь. Я б не отращивал космы
и к авторучке бы приравнял пистолет,
и Курицын бы не написал, не написал
тех вещей, которые в отношении меня позволил,
мол, типа, вездесущ и всевидим. Ой ли,
впрямь про меня или ж про себя самого сказал,
ещё надобно разобраться... Типа, за жизнь.
Типа, за наш вековечный склад.
За камер-юнкерский имидж, за онанизм
господина Яркевича, за ад,
каковой – другие, как нам было сообщено
и сразу же разъяснено.
За свободу выбора: проращивай, мол, пшено,
либо ныкай вино
в дальние уголки, в гипсовые чулки,
за щёку или за пазуху.
А потом, когда прорастёт, предотвращай засуху,
вставай поутру с той ноги.
А потом, когда прогремит,
найди отмычки, вынь батл из нычки.
Где-то рядом должны быть спички.
Посмотри, как батл блестит.
ПЛАТФ. ТУШИНО
"Что ты любишь, дитятко?" – "Кроме революции,
Пожалуй, что ничего".
Глянцевое лицо в деснице, пусто в шуйце.
"Расскажи-ка о
Себе." – "Нечего мне сказать, нечего,
Посмотри лучше вокруг."
Душа моя раскурочена, изувечена,
Телу каюк.
* * *
и вот я плачу бог ты мой
мне надобно домой
стоишь с неполной головой
и говоришь: конвой
да-да, конвой не пустяки,
он-де пустил ростки,
растут-де, типа, васильки,
и, стало быть, с руки
проёбывать эдем-модем,
проёбывать кусты-мосты.
предъявы это пустяки.
иди домой и всё ништяк
ШЕСТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ Д.С.
1.
"Я вырастаю", – говорит Соколов,
И, правда, глядь, поднимаются руки
К небу, солнце взимает дань
С безошибочно выбранного, но не
Окончательно ставшего частью родной –
Метода. Боже, спаси науки
Общественные и, особо, золотую гортань.
2.
Он бережёт здоровье. Он ест
Свекольные радости при дневном
Освещении. Сидят за одним столом
С ним ангел и муравьиный лев.
Маслица им предложил бы. Не может
Пальцем даже пошевелить, к тому ж
Желания исчезают, свободных мест
Всё меньше и меньше, так мало.
Кажется они говорят об одном
И том же – будто бы аппетит
Приходит во время еды.
3.
Утром. Никто не способен к движению,
Только большое знает свои права.
Милая, ты не права, ты трава
И зверёк на ней резвящийся, – вот и все
Сведения о склонности к умножению,
О таблице, что школьниками уяснена.
4.
"Время поэтов", – критик сказал.
О, независимый ни от чего садовник,
Верно ли дело делается, когда
Над горой поднимается сомнительный
Пар. В экипаж вплетаться грешно,
Доктор бег на безумные расстояния
Только что настоятельно прописал.
День сегодня, прости Господи, удивительный.
5.
"Я поднимаюсь с корточек, без труда,
А если бы и с трудом – какое дело
До этого?" Туловище, ох, вспотело,
Крылышки обсыхают, будто бы из пруда
Только вылез, личинка, пестик, тычинка.
Завтра покажется небо тебе с овчинку.
6.
"Я вырастаю". А кабы не рос,
Скажем, ещё скажем: кабы
Вдруг уменьшился, в землю ушел,
Или, проще, нашёл бы дверцу,
Ключ повернул, и там, в сухом
Месте, безвылазно, безгрешно, кабы
Пепелище присыпал песком?
"Врёшь", – отвечает незнамо как и откуда,
Так и есть. Стыдно, нехорошо.
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ СОНЕТЫ
I.
Мы – это имя, данное нам
При зачатии. В тишине подзвёздной
Движется воздух, опровергая дыхание.
Нет вины на наших плечах.
Страхи бесчисленные далеки и смиренны.
Что Эвмениды? Осенний шум,
Грохот листьев, падающих на землю.
Марш сверчков пострашнее будет
Проклятия родового и малинового пятна.
Зубы сжаты и головы кверху.
Нашедший под ногами табличку
Не скроется от посторонних взглядов.
Вот и мы, читайте рассеянно –
Нимфы, дочери немоты.
II.
Первыми были молчаливые, тусклые,
В жилах их тёк нектар.
Сладкие следы, оставленные ими,
Долго ещё стороной обходили.
Место тихих заняли справедливые,
Костьми легли, но себя не выдали.
Лица некоторых впечатлелись
В равнодушный камень пещер.
После пришло жалкое племя,
Слух о себе задёшево продававшее,
Сочувствия требовавшее ежеминутно.
Боги слёзы на землю пролили,
Боль сердечная текла повсюду,
Горести всяческие потонули тогда.
III.
Нет никого, кто собою был бы,
Когда, впервые солнце узрев,
Крик издал, пронесшийся над головами.
Всякой птице имя иное известно,
Облик иной знаком, как знакомы
Воздуху пронзающие его
Оперённые гневом стрелы.
Древо растёт, не забыв того,
Как одним движеньем руки
Бог обращает гибкое тело
В неподвижный навеки ствол.
Воду спроси, как зовут её,
И она утечёт, сдерживая рыданья,
Под камень, о чаде своём тоскующий.
IV.
Порождена сплетеньем – не смятеньем –
Пью барабанный сок судьбы,
Пришитая к собственному изображенью.
Не поделом ли? Поделом, поделом:
Каждой ли ведомо соревнованье?
Победитель побеждённого судит.
Полотно омрачила запретной страстью,
Ткала, не глядя по сторонам.
Представив невидимое, немедля
Стала сюжетом соперницы.
Гнев воспет, а гневливую петь –
Дань не меньшая, чем Миносова.
Знай, Арахна, своё место,
Говорит тень.
V.
Та́к вот, скалы обречённо круша,
Выросли ростом с собственные мечты.
Исподволь тающие пронесли над ними
Гомон, гогот, клёкот и вой.
Булыжник молнии не товарищ:
Плавится при прямом попадании
Либо трескается посерёдке –
Там, где линия силы.
Этим рукам не коснуться небес,
Им поддерживать иное величие:
Черепичное, глиняное, костяное,
Мраморное, роговое, бронзовое.
Этим ногам не горы трясти –
Узы нести несказанные.
VI.
Вышедшая из сомнительной жидкости
Порождена не силой страсти – силой
Предвидения, порождена не коварным
Умыслом – беззлобным расчётом.
Данное нам от неё неисчислимо:
Память детства, липкое торжество,
Страсть к сочинительству, суицид,
Учение о подсознании и бессознательном,
Метафора похоти, массовый интерес
К звёздам, пластику, кинематографу,
Ненависть к слизняку на клубнике,
Репрессии алкогольно зависимых,
Бессонница, семейная ячейка,
Евгенический план на грядущий эон.
|
