|
ЦИКЛ СО СНЯТЫМ НАЗВАНИЕМ
1.
в час, когда время перемещается на час
назад, то есть утрачивает себя, теряется
ты выходишь один на улицу, без диогенова фонаря –
ночь как-никак – ищешь бычки из чисто спортивного интереса
как знакомая и знакомый много лет назад
в другом районе, при других обстоятельствах.
видишь, луна вздрагивает, звёзды заволакиваются облаками
ветер на мгновение затихает.
так время прощается с одной условностью
чтобы предаться другой
2.
ни на земле, ни под землёй
(не говорю – над ней)
а только между, только здесь
выходишь из себя
отходишь в сторону – и вот
загадочная смесь
как шкурка ящерки лежит
вновь хочет быть тобой
3.
там ходят поезда, под крышкой гробовой
приподнимают тяжесть опустошённой головой
просят лишний билетик, дети, слушатели воды
их видят улица, буржуинский завод
железных махин немонолитные ряды –
но никто не поймёт.
со станции ржевская до станции станколит
вместо того, чтоб идти
и если кто-нибудь на меня глядит
он вскоре не сможет на меня глядеть
он сможет увидеть железнодорожные пути
он сможет различить зелёный и жёлтый свет
4.
ни под землёй, ни на земле
(тем более – над ней)
я не смогу сказать, зачем
ответить, почему
необходимость – мой сурок
свой хавает сырок
пророк молчит, но что пророк
в метро пророка нет
5.
это не я, это мой настоящий двойник
нет, не тот, что из питера прикатил на собаках.
этот зеркален и спит в метрополитене
как и я путешествует от алтуфьева до пражской и наоборот
смотрит на пассажиров, пытается их сожрать
но вместо этого забывает нормы правописания
отказывается от чтения стриндберга, перестаёт
откликаться на условные сигналы, перестаёт
обращать внимание на фиктивных знакомых
вот та с чёлочкой стрелки перевела
бы на позапрошлый год, раннюю весну – кабы не отупение
не безболезненный сон в вагоне метро.
через четверть часа придут менты
потребуют объяснений, по какому праву
спишь в общественном транспорте, неровно дышишь
подсматриваешь, изредка просыпаясь, за чужими разборками.
ты не найдёшься, что им ответить.
твой двойник нашёлся бы в такой ситуации
но сейчас он перемещается в направлении противоположном
тебе, потому что устроен так
6.
ни над землей, ни вне земли
(а вне земли – земля)
я не имею быть внутри
земли, ля-ля, ля-ля
ля-ля, я не имею быть
я не умею плыть
умею проездной купить
и по нему ходить
ни вне земли, ни над землёй
не с нею и не в ней
а где-то между тем и тем
служитель двух систем
двух станов оперный боец
риторики делец
спасибо, дядя, говори!
спасибо. молодец!
спасибо, дядя, контролёр
тебя прославит впредь
гляди в свой стрёмный монитор
куда нельзя смотреть
садись в свой краденый трамвай
не в рай, так хоть в сарай
веди его, веди его
не зная ничего
7.
первоначальное название текста –
"моя жизнь в искусстве и общественном транспорте" –
представляется автору хоть и забавным
однако же абсолютно не отвечающим основному пафосу тех фрагментов
которые собственно и составили этот текст.
* * *
сказка за братцев-пидоров
за их обеспокоенный кров
электричество отключено, на почте
письма т у д а сложены в долгий ящик
владельцы собак не упускают момент
ты не спеши, не спеши
праздновать летнее время, дразнить
землероек бурильной вышкой
ежели это крышка, значит
плакали твои денежки, налоговый полицейский
ты осуждён, осуждён
кроличий царь, кроличий царь
* * *
опусти триумфальный ворот, отпусти бороду,
ходи на понтах по городу, медлительный скороход,
истопчи четыре площади, истопчи четыре площади
кружным путём по кирпичной дороге,
прямо в лапы к весеннему снеговику,
по жёлтой дороге из проёма в парадняк
по жёлтой дороге, с опущенным воротом, на понтах,
из бронниц в белые столбы, серые столбы,
как бежать и не оглядываться, знают практически все
по жёлтой по дороге
с тотошкою вдвоём
в изумрудный город
талый снег несём
на больших на дрогах
с тотошкою вдвоём
в изумрудный город
мертвяков везём
по весенним раскладам, в ослепительный полдень,
с полной сумкой на ремне, с полой сумкой на ремне,
кружным путем, натощак, бороду, да, отпустил
как безуспешный вихрь, в белые столбы, в голые
столбы, на попутках, по кирпичной дороге,
быстрым шагом, вниз, на понтах, с мешком
по жёлтой по дороге
с тотошкою вдвоём
в изумрудный город
булыжники несём
на больших на дрогах
с тотошкою вдвоём
в изумрудный город
скоро попадём
* * *
такая вот музыка, на себя похожая
сплошная музыка, похожа на терновник
как туда братец кролик полетит
музыка музыка ты дашь показания
музыка музыка ты дашь показания
ощутим на сердце благое зависание
застучат по крыше недобрые ноги
солнышко принесут недобрые гости
* * *
парашютики-студентики, звягинцев не прав
у него за спиной спрятан ледоруб
он не режет по ночам девок молодых
не крадёт у барышень нарядов дорогих
зонтики-невротики, анашевич врёт
как он это делает, меня не ебёт
тащит он на небо стрёмный порошок
чертит на асфальте котёнка без кишков
колечки-человечки, воденников зассал
на самолёте звёздочку он нарисовал
красную звёздочку на чёрном самолёте
подумаем о людях, вспомним о пилоте
* * *
как же это он понял-то
как же это хватило его
кто это? то ль понятой
то ль никого ничего
если из колыбели дороги нет
отвечать будет циолковский
но нет! он не таковский
он носит с собой пистолет
* * *
вот и выяснилось всё
никого не будем трогать
будем чуть в сторонке прыгать
будем грызть любимый ноготь
будем тихо умиляться
таски таски вот те крест
что-то за спиной крадётся
но кинжалом не грозится
не работает не ест
* * *
гонят гонят почему как всегда нет никого
кто посмотрел бы в окно чтобы разобраться
где всё это происходит некое живое существо
терзается среди нас ему хочется жрать и ебаться
оно плывёт по жизни как воздушный корабь
а ты чувак отступаешь на заранее занятые позиции
как уверенный в собственном поражении краб
как античный монстр с несколькими хуями и лицами
* * *
пока не требуют поэта
но вот вот уже и потребовали
сказали чтобы садился рядом
чтобы чувствовал себя как дома
чтобы типа не парился
наливают потом ещё наливают
потом говорят: свободен иди
погружайся в заботы мира
* * *
какое сделал дурное дело
такое сделал дурное дело
думал долго смотрел по сторонам
думал долго а потом не смог
в новеньких ботиночках по улочке родной
он идёт к любимой он идёт домой
он пишет неправду на нерусском языке
у него есть синенькая жилка на виске
у него есть паспорт он нерусский гражданин
он держит в кармане очки и анальгин
он фигню придумал он книжку написал
вынул сердце из груди ножичком полоснул
такое сделал дурное дело
такое сделал дурное дело
убегай родной покуда целый
убегай родимый пока не просекли
* * *
под шинелью засыпают ворона и мёртвый комиссар
в небе облаки летают: белый, анархист, эсер
видение знамён за горизонтом
река времён течёт перед самым фронтом
с понтом смывает дела людей
в именном револьвере завелся шёпот
в дуле ропот спокойствие под кобурой
головой качает богатый опыт
уместившийся целиком и полностью на кончике штыка
если ихний вергилий хлебников значит: топот
если анненский: хандра и тоска
* * *
кто-то потерялся наверное гуляет
ходит по жёрдочке ищет парадняк
ходит по кругу громко тоскует
думает: ёбнусь и буду жить долго
ходит по кругу не приходит никуда
ничего не видит во бля дебет кредит
ничего не слышит работает голова
паровой молот мировой голод
в этой голове без толку лежит
список домов где ни стыда ни совести
список забытых в метро вещей
тоненький-тоненький как голосок
убывшего в санкт-петербург врага
стоит человек и бухает сок –
слишком ему дорога
история про жёлтый дачный песок
про беспонтового лета кусок
про ужин из гянджи и творога
он потерялся по жёрдочке идёт
ищет дорогу никак не найдёт
найдёт груду битого стекла
найдёт голову убитого врага
* * *
божок растаял во рту карамельный минимализм
первоэлементы празднуют День Алхимика
красота спасёт мир уже спасает щас ещё немножко
посланника небесных сфер выдала мимика
я не люблю никаких интересных вещей
я не люблю никаких хороших людей
когда со мной здороваются я прощаюсь
некоторые называют меня кощей
желудочный сок заходи на огонёк
приноси кровушка свежего хлебушка
меня сильнее сожранное мной
парализованный ангел не смотрит в сторону гастронома
когда мы на этой земле – мы не дома, не дома
крошечка-хаврошечка щас ещё немножечко
самую малость – и домой
* * *
мой друг мой друг переходи
на новый язык на язык жестов
но никому не говори
что разучился говорить
а тихо-тихо бормочи
жестикулируй что есть сил
но будто в жестах смысла нет
но будто смысл есть в словах
смотри сжимает пистолет
в руке прохожий – значит он
наш новый друг наш новый друг
он хочет выучить язык
новый язык язык уличной стрельбы
* * *
серьёзные, взрослые люди
а занимаются такой чепухой
стыдно
наверное родители не дали им в детстве
никакого понятия
о способах дышания ртом
* * *
цщкв не значит word
хотя б того хотелось
с чего же в голове вертелось:
кто ищет, деньги пусть вернёт
и луллий с рубиком братки
и пляшет кодировка
мозги в подсобке береги
и празднуй год полёвки
все сорвалось и понеслось
но если angel фтпуд'ом
предстанет засветло – не бойсь
гейтс не торгует чудом
* * *
бежит командная строка
безжалостна и строга
и ты бежишь и знаешь сам
не в пагоду в универсам
тобой играет ветерок
по-своему он тоже строг
но все же ласков как лесков
среди жидов и колосков
и в телефонной трубке глас –
он самолёт не тарантас –
экзаменует и трещит:
молчи скрывайся трепещи
но протокольный узелок
пускай хранит твой котелок
от олимпийской беготни
и мусикийской ебатни
* * *
компилятор не скучает
вивисектор начеку
я не знает он не знает
ты не знает что к чему
призови скорей хемуля
он благую весть несёт
мол, кого не обманули
тем – особенный кусок
кто упорством в бескозырке
с этикеткою в бою
доказал что ночи зорки
тех безжалостно убьют
тем кому не приходилось
отвечать на нежный стук
тех облагородят малость
в Академии Наук
а тому чей нос в извёстке
хуй в меду и табаке
после Самой Главной Вёрстки
принесут двойной обед:
наши справа ваши слева
вивисектор посреди
и с баяном словно ева
над главами алладин
конфетти и соль просыпет
главарю швырнет кастет
вивисектор всех насытит
компилятор подметёт
* * *
недобрый доктор фортинбрас
холщовый чувачок
в который раз покинул нас –
подставь ему плечо
пусть по нему залезет вверх
по лесенке пиджачной –
на чердаки где старики
мусолят плод внебрачный
на чердаки на чердаки
где в сундуке свинцовом
газеты пишут от руки
рвут в клочья и по новой
мастеровые пауки
слепые следопыты
злорадные ученики
и потные пииты
на чердаки потом потом
на крышу путь ему
где пахнет катом и котом
и сладко одному
там карлсон таит добро
и тает как свеча
как принца датского нутро
на солнечных лучах
он руку даст ему и вот
настанет мой черёд
портной мне крылышки пришьёт
судья побег пришьёт
* * *
я прыгало плакало ело
пока не насытилось всё
прости меня милое тело
тебя вертолет не спасёт
он скоро сюда доберётся
он сбросит фамилию, пол
и сердце которое бьётся
в аптечке как пленный глагол
* * *
кораблик ревности ненужной
плыви покуда ты посуда
по грязной речке в город душный
тебя дороже мне простуда
плыви плыви фантазм-мудила
нечеловеческая сила
тебя наружу подняла
из подсознанья боевого
и вот плывешь. да что такого?
да ничего, ништяк дела
я очень очень очень болен
и эта низкая болезнь
царит чрезмерным белым полем
у наших ног и хочет есть
а ты плыви как джозеф бродский
потомкам бледным завещал
но нахуй нахуй пафос флотский
и нахуй ревность. вот причал
ДВА ОБОСТРЕНИЯ
I. ФЕНОЛОГИЯ. ОСЕННИЕ НАБЛЮДЕНИЯ: ЮБИЛЕЙ МОСКВЫ И ОСТАЛЬНОЕ
Это не то и не так, а про то и про это,
про вечер званый, про эт контра,
независимо ни от чего, в глазах
смотрящего и не видящего того-
этого, непримиримый бог,
бледнолицый, глаза горят, МДП, в натуре;
но как не узнать, для чего, почему
не так-и-этак, а иначе, в зависимости
от расположенья светил, от распоряженья мудил,
в данной местности, посреди побоища,
с праздником; стулья, листья,
убранство сказочно, водопад
поминальный, как пить дать, как тать,
крадись, всматривайся, таи! но иначе,
сидя средь объедков, в тоске,
называя того-и-этого так-и-этак,
в трубочку наблюдая рассвет-закат,
прыгая на месте, мысли круша,
выдавая действительное за желаемое,
вот и шафер подвыпивший с гвоздичкой в руке,
с соколом на карте, он простёр крыла
над северо-северо-востоком, клокочет
в пенной жидкости льстивая похоть,
скажи-ка, что плохо, что хорошо,
это известный фокус, как у антихриста в чемодане
представление для беспокойных душ;
морозоустойчивый вечер, улица,
прохожие передвигаются по привычке,
поезда идут с удивительной скоростью, ах,
из окна глядит, почти захлёбываясь
негодованием, пойди-ка найди объект!
в телефоне живет насекомое, склонное к перемирию,
и поэтому изолированное, взятое в скобки;
выше стреми полет, дирижабль духа!
по проводам бегут несомненности, их работа
началась вечером и не закончится никогда,
ни суда им не найти в мире сем, ни следствия.
II. ВЕСЕННЕЕ
Когда мне говорят, что я расту,
я падаю. Я чувствую: во мне –
пустой пузырь, вот-вот захочет лопнуть.
И будет гром. Пустой пузырь во мне,
к тебе отныне буду обращаться
на "вы": о вы, пустой пузырь!
Не рыба ль я теперь? Скорей ответьте!
Когда я рыба – плавники расправлю,
нырну и поплыву (спросить у Сида,
как плыть, куда и сколько плавников
для этого потребуется). Вот,
весной ничто не остается прежним,
нам биология рассказывает. Вот
цветёт и пахнет, чуть не плодоносит
(гипербола) всё-всё-всё-всё-всё-всё-
всё-всё, ну всё, совсем, совсем:
и камни ниоткуда выползают,
и нищие идут по электричкам,
хотят любви. Мы им даём любовь,
они нам – право на успокоенье,
на веру в трансценденции и пр.
Ах, этика. Вот что мешает скрыться
в потёмках перекрёстков полуночных,
в подвальных богадельнях, в сундуках
(там дно покрыто картами Литовской,
Латвийской и Эстонской ССР,
а сверху – моль, бельё, газеты, письма
неведомых троюродных сестёр
к троюродным же братьям и подругам:
мол, разлюбил, мол, сахар исчезает,
сгорели спички, керосин сгорел).
Ах, этика. Весна, весна, весна.
Кибиров за окном считает галок,
а Пригов с Рубинштейном по Тверской,
потом по Малой Бронной – и в кафе.
Там кофе, бутерброды с колбасой,
литинститутовцы (с полудня до пяти),
Крестовиковский, финны-маляры
и рейверы, которым несть числа,
но их не полюбить на расстояньи
нельзя никак. Они громкоголосы
(скорее юноши, а девушки – тех меньше,
но ненамного – изредка смеются
и чипсы поедают). Ах, весна.
Во мне растет пузырь, который лопнет,
как только встану, осмотрюсь, скажу:
а вот и я, давление! Расплющит
пузырь мой плавательный (следует читать:
меня). Как бы заметил Соколовский,
изменка долбит. Солнышко палит,
лишь тёмные очки глазам подмога,
да мизантропия, да "Русский телеграф",
что высится, как виселица, где-то
невдалеке, да паспорт, что потерян
и ныне служит лучшему, чем я,
да право на зелёный свет переходить
любую улицу, а если светофора
там нет, то на любой доступный свет
переходить её же. Ах, весна.
Во мне пузырь. Он пуст, но всё же полон.
Вот так и мы, и прочие. Вот так,
сколь дирижабль ни глуп, он улетает
(но и взрывается), а мы на Комсомольской
приучены переходить. Во мне пузырь
как цитрус детонирующий зреет,
он хочет есть и ест меня, и ест,
и пьёт меня, и слушает мой плеер,
мои наушники присваивает и
отчёты Кузьмину строчит, когда
не занят чём-то более приятным:
энтомологией, стукачеством, болезнью,
книгопечатанием, рекогносцировкой,
шизофренией, сексом, ерундой.
Во мне живёт пузырь. Весна, весна.
Не шелковичный червь прославит кокон,
но жук-навозник. Слово выше слов.
Есть низкая болезнь, которой имя
весна. Она так много лжёт,
она так хочет славы и любви,
что и Воденникова даже задвигает.
Она так хочет всем отдаться, всех забрать
в себя, всех поиметь и всех присвоить,
как если б начиталась Бахтина
("Народную культуру...") или Ницше.
Ей не венок, но косу подобает
вручить, но это слишком неприлично,
противоречит архетипам и
жизнестроительному духу населенья.
Когда мне говорят, что я расту,
я знаю: то не я расту, пузырь растёт,
без метастаз, негромко, неуклонно.
И если телефон звонит ночной,
я вздрагиваю, словно почтальон
уже принёс повестку об отмене
меня. Но это не туда попали,
в милицию, паскудники, звонят.
|
