Итак, в 1887 году в Красной горе мать Соломона - моя прабабушка - Гинеся Гензелева осталась вдовой с тремя малолетними детьми и безо всяких средств к существованию. В свои 26 лет она была удивительно красивой молодой женщиной с прекрасными длинными черными волосами и большими голубыми глазами. От многих моих родственников я слышал, что моя мать, Мирра Давидовна Клямер, была очень похожа на Гинесю в молодости и что выбор моего отца был не случаен. Оспаривать это утверждение я не берусь, так как видеть молодой свою прабабушку, погибшую за 12 лет до моего рождения, я, естественно, не мог. Но, по моим данным, никого из моих родственников, кто мог бы в 80-х годах прошлого века застать молодость Гинеси, к концу 40-х годов нашего века, когда была молодой моя мать, тоже уже не было в живых. Теоретически такое сравнение мог бы провести только старший брат Соломона - Пейсах, но он мою мать никогда не видел. Что же тогда говорить о моем отце, родившемся в 1925 году, когда Гинесе было уже за 60? Тем более что о существовании фотографий или портретов юной прабабушки мне тоже слышать не приходилось. Возможно, однако, что мой отец руководствовался какими-то подсознательными мотивами, поскольку у моей матери, так же как у Гинеси, действительно были и прекрасные длинные черные волосы, и большие голубые глаза.
        Чтобы как-то прокормиться, Гинеся стала печь хлеб и булки для всего местечка, и, говорят, эта ее продукция пользовалась довольно большим спросом ввиду каких-то исключительных вкусовых качеств. Вообще во всей округе очень высоко ценились ее кулинарные способности, и почти на каждую большую свадьбу Гинесю приглашали в качестве главной стряпки. Впрочем, дело здесь было не только в чисто кулинарных способностях.
        Известно, что правоверные евреи невероятно щепетильны в вопросах приготовления пищи (мой дядя Самуил Клямер рассказывал мне, что, когда их семья оказалась в эвакуации в Красноярске и буквально умирала там от недоедания, его дед (и, соответственно, мой прадед) Моисей Клямер тем не менее наотрез отказался принимать некошерную пищу и предпочел голодную смерть). В этом деле существует масса всевозможных законов, запретов, тонкостей и нюансов, которые обязательно должны быть соблюдены - иначе верующий еврей не станет этого есть. Тут целая наука, трактующая не столько даже чисто технологическую сторону, сколько многие существенные аспекты духовности и веры. И тот, кому доверялось это ответственное дело, помимо всех этих специальных знаний, мастерства и таланта, обязан был обладать еще и незапятнанной религиозной и нравственной репутацией, быть, что называлось тогда, "человеком с чистыми руками". Доходило даже до того, что на одной свадьбе, куда пригласили главным поваром не Гинесю, а какую-то другую женщину, Мордехай Гельфанд попросту отказался сесть за стол.
        Словом, все в Красной горе Гинесю уважали и жалели, а сыновья - так просто боготворили. И даже много лет спустя, став взрослыми, самостоятельными людьми, имея уже свои многочисленные семьи, они относились к ней удивительно нежно и почтительно. При том, что Гинеся вовсе не была строгой или властной матерью, а напротив - тихой, безграмотной, работящей и кроткой женщиной, это выглядело еще более трогательно. Если знать о таком отношении сыновей к матери, то особенно ужасной представляется та трагедия, которую пришлось пережить Соломону в 1941 году на клинцовской железнодорожной станции. Но не будем забегать вперед.
        Мне кажется довольно странным, что в рассказах об этом периоде жизни Гинеси особенно подчеркивается, что она и ее сыновья жили очень бедно, почти впроголодь. Конечно, потеря мужа и кормильца не могла не сказаться на благополучии семьи, но ведь в этом же местечке и, более того, на той же улице жили отнюдь не нуждавшиеся сестры и брат ее покойного Гесл-Лейба - Фрейда, Хася, Сарра и Герцул. Возможно, им и могла быть безразлична судьба вдовы их брата, но к судьбе его сыновей они никак не могли остаться равнодушными.
        Не знаю, до какой степени Гинесе и ее детям приходилось голодать, но факт остается фактом - ни одному из ее сыновей не удалось получить образования, хотя помочь бедному родственнику сделать это считалось чуть ли не обязанностью для любого обеспеченного еврея. Да и, согласитесь, десятилетнего младшего сына на побегушки к купцу отдают тоже не от хорошей жизни. Но, с другой стороны, Хася Фрейдкина-Лившиц недрогнувшей рукой выдала свою дочь Басю за среднего сына Гинеси, Пейсаха, и намеревалась выдать другую свою дочь, Рисю, за Соломона. Впрочем, что касается последнего, то я не уверен, что Хася была к тому времени еще жива. Словом, взаимоотношения Гинеси с родными ее покойного мужа мне не совсем ясны. Но оставим это.
        Такая красавица и работница, как Гинеся, я думаю, не имела недостатка в женихах, несмотря даже на свою бедность и троих детей. Но только через 21 год после смерти Гесл-Лейба, когда дети были уже более или менее на ногах, она занялась устройством своей судьбы и согласилась принять предложение Гирша Мовшевича Резникова, овдовевшего купца третьей гильдии и по местным меркам очень богатого человека.
        Здесь, пожалуй, следует особо разъяснить, почему в еврейском местечке богатый купец искал руки нищей вдовы. Конечно, Гинеся считалась красавицей, но я не уверен, что в 47 лет, после двадцати лет напряженной борьбы за существование, она была так же хороша, как в 26. Да и Гирш Мовшевич к тому времени был уже далеко не пылким юношей, ищущим красивую невесту. После смерти первой жены, Иты Мархасиной, у него остались четыре взрослые дочери, большой дом, хозяйство, и ему просто нужна была добрая работящая женщина, которая взяла бы это все в свои руки. Существовала и еще одна причина, уже социального характера, но чтобы ее объяснить, потребуется небольшое отступление.
        Хотя евреи не без основания считаются нацией, предпочитающей всему меркантильный интерес, у самих евреев отношение к этому вопросу более сложное. Конечно, богач в местечке всегда был очень уважаемым человеком и обладал огромным влиянием, которое я ни в коей мере не хочу преуменьшать, но не меньшим, если не большим влиянием и авторитетом пользовались, не говоря о еврейском духовенстве, и представители так называемых "благородных" фамилий, независимо от их материального или общественного положения. Справедливости ради следует заметить, что эти "благородные" тоже в большинстве своем были не бедняками, но их "благородство" в конечном счете определялось не богатством. Скорее наоборот - считалось, что эти "аристократы" не должны унижаться до забот о мирских благах и прочей суете сует, а призваны употребить свою жизнь на сохранение религиозных, культурных и духовных ценностей нации. И более того, если какому-нибудь обеспеченному еврею "низкого" происхождения (как правило, это почти всегда можно было отождествить с более низким культурным и интеллектуальным уровнем) посчастливится взять на себя бремя содержания неимущего "аристократа духа", то он должен был расценивать это как большую честь. Подобные ситуации неоднократно описываются у Шолом-Алейхема.
        Причем следует заметить, что речь здесь идет не о священнослужителях - раввинах, цадиках и проч., а о... не знаю даже, как их и назвать. Пожалуй, кроме слова "интеллигенция", никакого определения и не подберешь. И я не уверен, что в истории какого-нибудь другого народа имела место осознанная традиция подобного отношения к своей интеллигенции. Но это так, к слову.
        Итак, "благородство" это определялось безупречной нравственной репутацией, склонностью к философии, книжным занятиям и интеллектуализму (разумеется, преимущественно в рамках талмуда), талантами к изящным искусствам и великодушными чертами характера - словом, всем тем, что можно объединить одним словом: духовность, - и рассматривалось как комплекс качеств, переходящих по наследству из рода в род. И если такая "благородная" семья волею судеб вступала в родство с менее "благородной", то в детях "благородные" фамильные свойства предполагались доминантными. Так я, хотя во мне в равной пропорции течет кровь Фрейдкиных, Резниковых, Клямеров и Аршавских, имею основание считать себя именно Фрейдкиным, не только потому, что это фамилия моего отца, но и потому еще, что Фрейдкины, как можно уже понять из вышесказанного, - единственные из всего этого квартета, кого считали такой "благородной" фамилией.
        Так вот, Гинеся, кроме того, что она была вдовой Гесл-Лейба Фрейдкина, а это само по себе было уже немало, еще и сама происходила из фамилии Гензелевых, известных в округе "аристократов" из местечка Ветки под Гомелем. И нет ничего удивительного, что богач Резников, который отнюдь не являлся таким "аристократом", а, напротив, был выходцем из самой что ни на есть плебейской фамилии, почел для себя за честь породниться с бедной вдовой из благородного семейства. Более того: если кто и считал этот брак мезальянсом, так это были родственники Гинеси по линии ее первого мужа - старшие Фрейдкины и Лившицы. Особенно были недовольны и даже оскорблены последние, которые, как я уже говорил, почитали себя еще большими "аристократами", чем Фрейдкины, и третировали Резникова не иначе как плебея, выскочку и нувориша, каковым, впрочем, он и являлся на самом деле.