Перед зеркалом в минуту трезвого отчаяния Сергей Есенин сказал о своём даровании, что оно «небольшой, но ухватистой силы». Эта беспощадная самооценка, вероятно, справедлива. Однако именно к Есенину вот уже семь десятилетий Россия питает особую слабость. Небольшой силы оказалось достаточно, чтобы взять за сердце целую страну.
        Мы почти поголовно болели им в отрочестве - и «Москва кабацкая» ходила по рукам наравне с Мопассаном. Потом мы выросли, и жизнь развела нас по сословиям, кругам и компаниям. И если дорога сводила в одном купе шофёра, интеллигента, секретаря заводской парторганизации и какую-то тётку из Бобруйска, оказывалось, что им не о чём говорить друг с другом, они друг другу хуже иностранцев... Но прикончив вторую бутылку водки, купе затягивало «Отговорила роща золотая...» (а проводница подпевала), и время песнопения становилось временем взаимопонимания.
        Хорошо сближает и Высоцкий. Но нужна гитара, молодая компания, мужественный артистичный солист. А Есенин - во всех ситуациях свой.
        Мыслимое ли дело трясти случайного попутчика за грудки за Федю Тютчева или Володю Маяковского? Никому и в голову не придёт ни звать их так, ни препираться из-за них. А вот за Серёгу Есенина можно и схлопотать. Он и сам тыкал Пушкину и Америке и впустил всех нас в свою частную жизнь, где дед с портками, мать-старушка в шушуне, женщина «сорока с лишним лет», и другая женщина, и ещё другая... Он сделал всех нас благодарными зрителями и чуть ли не соучастниками сериала, которому не видно конца, потому что каждое очередное поколение с удовольствием узнаёт себя в трюмо есенинской поэзии.
        Ведь как мы живём? Вчерашний день мы ещё с трудом вспомним, а уже позавчерашний - никогда. На похоронах близкого человека воспарим на мгновение над бытом, чтобы резюмировать: «Все там будем» - но есть уже чеканная формулировка, есть:

В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей...

        А что может быть острее чувства собственного старения. И на этот случай у Есенина есть краткое и красивое высказывание:

Не жалею, не зову, не плачу -
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым...

        Мы ссоримся с любимой женщиной - Есенин и здесь уместен:

Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое в лицо бросали мне...

        Мы куда-то уезжаем:

Корабли плывут в Константинополь,
Поезда уходят на Москву...

        Теперь возвращаемся:

Прощай, Баку, тебя я не увижу...

        Рутинный быт и нервотрёпку Сергей Есенин возвёл в степень жизни и чувств, он обвёл эту тусклую прозу щемящим пятистопным размером - и она засверкала, как настенный календарь. Цветов немного, но все яркие. Спасибо ему за это!
        Есенин назвал себя «последним поэтом деревни», а признание обрёл у всех, почитай, сословий. Потому что во все времена и на всех широтах новое теснит обжитое старое. И видеть это больно. Я человек городской, но с есенинской обречённой неприязнью смотрю на компьютер.
        Он был мастером разлуки, расставания. А ведь жизнь в большой мере и есть растянувшееся на годы и десятилетия прощание понемногу и постепенно со всем и всеми, а после и с нею самой, с жизнью: «До свиданья, друг мой, до свиданья!»
        Редкий смешной гордец дерзнёт соразмерять себя с лирическим героем Лермонтова или Блока, Баратынского или Ходасевича, а вот с героем Есенина - сколько угодно. Сочувствие усиливается и тихим омутом облика, миловидностью, и биографией сродни самосожжению. Иван-царевич, но «такой же, как вы, пропащий».
        Пусть не покажется, что рассуждения мои грешат интеллигентским высокомерием: мол, это всё - ширпотреб. Мало кто из обитателей поэтического Олимпа может похвалиться строками такой силы: «И деревья, как всадники, съехались в нашем саду...» или «А месяц будет плыть и плыть, роняя вёсла по озёрам...»
        Есенин народен не только за талант - талантливыми поэтами нас не удивишь, а за то, что вернул заурядной жизни привкус драматизма, а значит, и право на самоуважение. Таких услуг люди не забывают.
        Более того, он послужил и национальному самоутверждению. Есенин силою таланта и обаянием личности двусмысленные стороны русского темперамента повернул светлой стороной. И там, где одним видится только дикость и рабский разгул, он усмотрел и вольницу молодости, и привлекательную исключительность. Есенин был очередным художником, оставлявшим за Россией особые таинственные права на необщий аршин, широту, быструю езду.
        Опасен такой Есенин? Не опаснее многих явлений жизни - от свободы до водки: трудно не впасть в крайность. Держать равновесие вообще не просто, даже на двухколёсном велосипеде.

1995 г.

Следующая статья