Читать я начал из-под палки между восемью и девятью годами. А до поры я довольствовался отцовским пересказом литературных сюжетов. «Робинзона Крузо» я сперва узнал со слуха, а только потом прочёл. Первой увлекшей меня книгой была «Борьба за огонь» Ж. Рони (Старшего). Я взялся читать подряд с нарастающей скоростью весь принятый тогда подростковый набор беллетристики - Купера, Майн Рида, Дюма, Стивенсона - и уже через два-три года отец с осуждением замечал, что так не читают - так глотают.
Прочитанное незамедлительно сказывалось на моей речи и манерах; я был, вероятно, довольно неуместен - нелеп и велеречив - в нашем приблатнённом дворе в среднем течении Можайки. Но с высот сегодняшнего взрослого благоразумия и осмотрительности я завидую некоторым своим отроческим поступкам, возрастному донкихотству, которым я обязан, безусловно, книгам.
Читать лучше вовремя. Только стыд не позволяет мне привести здесь длинный перечень всего, что прочесть следовало, а я не прочёл в срок и уже вряд ли прочту, а если и прочту, то движимый не любопытством, а стыдом: литератор, как-никак. И вообще я с огорчением замечаю, что с годами моя потребность в чтении убывает.
Дети мои читают вяло. С десятилетним сыном идёт мелочный торг: время, проведённое за книгой, должно строго соответствовать времени, отпущенному на компьютерные игры. Мальчик поймал меня на слове и норовит каждую четверть часа чередовать чтение с плутанием по бункерам «DOOM»-а с помповым ружьём, и я холодею, заметив краем глаза, что сын минута в минуту подсаживается к IBM, отодвинув книгу на словах «внезапно Холмс...»
Правда, один знакомый предположил мне в утешение, что в сравнении с авантюрной остротой нынешнего телевидения чтение представляется детям пресным.
Дочь постарше, она и читает получше. С нравственной здравостью некоторых её оценок нельзя не согласиться с удивлением. Мальчиковый кумир - граф Монте-Кристо - возмутил мою дочь недужным прилежанием мести.
Можно строить разные предположения, отчего некоторые произведения, по замыслу обращённые ко взрослым, дрейфуют в сторону детского чтения, а другие, по всем приметам подростковые, - не выдыхаются и сопутствуют нам и в зрелые годы. Романы Стивенсона, например.
Действительно хорошая книга обладает свойствами зеркала и отражает запросы и духовный уровень читателя. Совершенно разные люди - будь то эстет, или мастер вычитывать из книг какой-либо подтекст, или подросток, любитель приключенческой литературы, - каждый из них с полным основанием найдёт в «Капитанской дочке» то, что ищет.
Мне было лет двенадцать-тринадцать, когда, понукаемый родителями и, свернув шею почти на 180 0, чтобы не терять из виду экран КВН-а за толстой линзой, я плёлся через проходную взрослую комнату в детскую. В тот вечер я шёл в кровать так изуверски медленно, потому что в телевизоре билась в истерике и бросала деньги в огонь Настасья Филипповна. Наутро я достал нужный том с полки, впал в оцепенение и к концу первой части физически ощутил, как у меня повернулась и встала поперёк грудной клетки душа.
Этот поворот души - над «Маугли» или над «Евгением Онегиным» - сильное и праздничное переживание, и ради него стоит воевать с детьми и закрывать своим телом телеэкран. В зрелые годы я надолго забыл давнюю оторопь над только что прочитанным. Но вспомнил, когда тридцати пяти лет от роду захлопнул «Пнина» с отроческим недоумением и растерянностью: вот оно и кончилось, и как же мне теперь быть?
Может быть, в ряду лучших моих воспоминаний - память о чтении и путешествиях. Что-то роднило эти два занятия. И то, и другое, хоть на время, но оделяло легкомысленным отношением к собственной персоне, главному источнику забот и треволнений. И то, и другое изначально было только созерцанием, а становилось сильным бескорыстным чувством. И что-то грозное и правильное давало о себе знать, смотрел ли ты на блистательные очертания Кавказа или читал: «От четырёх отважных людей, историю которых мы рассказали, остался лишь прах; души их прибрал к себе Бог».
|
