I
НАЧАЛО РОМАНА
В необъятной стране за могучей рекой,
Где шесть месяцев падает снег,
Жил один маслосмазочный и прицепной,
Крупноблочный, пропиточный и тормозной,
Противозамерзающий и выносной,
Сверхурочный один человек.
Жил он с личной своей многожильной женой,
Очень ноской, нервущейся и раздвижной,
Гарантийно-ремонтной и чисто льняной,
Не снимаемой без пассатиж;
И однажды родился у них нарезной,
Безбилетный, сверхплановый и скоростной,
Акустический и полупереносной,
Двухпрограммный печальный малыш.
Над его головой не светила звезда,
Осеняло его только знамя труда,
И шумели отравленные провода,
И шуршала над крышей его лебеда,
И стучал по ушам барабан.
Он учился прилежно - скользить и сквозить,
Коли надо - и мордой об стол тормозить...
Если это начало, позвольте спросить:
Чем же кончится этот роман?
REPUBLIQUE DE OUVA
poste aerienne
Он мне достался, как счастливый сон!
Подарок дружественной нам вдовы,
Был с дачи, из-под Клина, привезен
Альбомчик старый с марками Увы.
Я ничего не ведал об Уве,
Я марки взял в постель - и перед сном
Смотрел на профиль горный в синеве
И самолетик с точкой под крылом.
И вдруг увидел: точечка растет,
Растет - и превратилась в парашют!..
И вот уже на землю стал пилот,
И отстегнулся, и, достав лоскут
Из куртки, вытер с подбородка грязь.
Вокруг дымилась жухлая трава.
Он оглядел пейзаж, не торопясь,
И мне сказал: "Республика Ува
Лежит на берегах реки Увы,
Которая, увы, давно мертва,
И нет там ни халвы, ни пахлавы,
Ни славы, ни любви, ни божества.
Ни ярко разрисованных цветов,
Ни рамочки, ни зубчиков над ней,
Ни этих мощно дышащих китов,
Ни этих вольно скачущих коней.
Не слышно на деревьях райских птах,
И не гуляют розовые львы, -
Лишь зайцы ходят в шляпах и плащах
По улицам республики Увы.
Лишь, оседлав свинью или козла,
Гарцуют всадники без головы -
Свидетели неведомого зла -
По улицам республики Увы.
Лишь во дворце харит и аонид,
За хвост подвешенная к потолку,
Селедка крутобедрая висит
И каждый час кричит свое ку-ку".
Он сплюнул и сказал: "Я все сказал.
Отдай же брату младшему альбом!"
И вдаль побрел, и вскоре точкой стал,
Исчезнувшей на фоне голубом.
Сгустилась постепенно синева
И проступили звезды над тропой, -
Когда с холма спустились три волхва,
И каждый вел верблюда за собой.
ТЕНЬ
Поэзия - театр теней,
Двумерный, эфемерный мир.
Ты ищешь жизнь полней, сочней? -
Иди в бордель, иди в трактир.
Там щупай круглую хурму,
Целуй наполненный стакан;
А здесь нет дела никому,
Ты бледен в гневе иль румян.
Умей отсечь, как тлен и гниль,
Куски бесформенного Я:
Они - не больше ты, чем пыль
Волосяная от бритья.
В час пораженья лекарей
Не верь, что все идет к концу,
Но в профиль повернись скорей
И розу поднеси к лицу.
Пусть век запомнит этот лик,
Предсмертный губ твоих изгиб.
И знай, поэт, что в этот миг
Родился ты, а не погиб.
ПАМЯТНИК
Я оглянулся и увидел вдруг:
Все люди заняты одним и тем же -
Выделываньем мыльных пузырей.
У каждого прохожего - тростинка,
В которую он дует, отстранясь
От суматохи уличной и локоть
Ревниво оттопыря. Пузыри
Срываются, толкаются, танцуют
И, разлетаясь, наполняют воздух
Неслышным звоном... Этих тянет вдаль,
А тех к земле. (Бывают и такие,
Что могут ногу отдавить, как гиря!)
Иные - не легки, не тяжелы -
В срединном воздухе, роясь, толкутся
Среди себе подобных пузырьков.
А если глянуть сверху - жизнь кипит
И пенится как чаша!
Мир - пузырь,
Сказал философ Бэкон. Кто-то там
В незримую соломинку, незримый,
Усердно дует. Для чего все шире
И все опасней раздвигает он
Мерцающую сферу?.. Зря смеются
Над комиксами. Этих человечков
С растянутыми пузырьками реплик,
Прилепленных ко рту, мне жаль. Слова
Бессмысленны - но выдыханье уст,
В которое они заключены,
Священней фараонова картуша.
И если ставить памятник поэту,
То, верно, не с пергаментом в руках,
Как у того, кто ночью из друкарни
Бежал от разъяренных москвичей,
Чтоб сеять, где подальше,- не со шляпой,
Не с шашкой и не с гаечным ключом,
А с бронзовой тростинкою у губ,
С надутыми щеками, и пускай
Стоял бы он в углу, как виноватый,
Отворотясь от улицы, а рядом
Лежал десяток мыльных пузырей,
Составленных, как ядра, в пирамиду.
И непременно чтоб неподалеку
Поилка с газированной водой...
УОЛТЕР РЭЛИ В ТЕМНИЦЕ
Был молодым я тоже,
Помню, как пол стыдливый
Чуял и сквозь одежу:
Это - бычок бодливый.
С бешеным кто поспорит?
Знали задиры: если
Сунешься, враз пропорет -
И на рожон не лезли.
Марсу - везде дорога,
Но и досель тоскую
О галеоне, рогом
Рвущем плеву морскую.
В волнах шатался Жребий,
Скорым грозя возмездьем,
Мачта бодала в небе
Девственные созвездья.
Время мой шип сточило,
Крысы мой хлеб изгрызли,
Но с неуемной силой
В голову лезут мысли.
ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ПОЭТОВ
I
Расставание
- Приди, Мадонна, озари мой мрак! -
Влюбленных красноречье беспощадно.
Она, как лист, дрожит в его руках,
Как губка, клятвы впитывает жадно.
А Донну дорог лишь разлуки миг -
Тот миг, что рассекает мир подобно
Ланцету: он любимый видит лик
Сквозь линзу слез - так близко и подробно.
Он разжимает, как Лаокоон,
Тиски любви, узлы тоски сплетенной:
И сыплются в расщелину времен
Гробы и троны, арки и колонны.
И целый миг, угрюмо отстранен,
Перед находом риторского ража
Он, как сомнамбула иль астроном,
Не может оторваться от пейзажа
Планеты бледной. Он в уме черт█т
План проповеди. "О, молчи, ни вздоха;
Не плачь - не смей!" Увы, он не щадит
В ней слабости... А между тем дуреха
Глядит, глядит, не понимая слов -
Туманнейшей из всех туманных фикций, -
И растворяется, как бред веков,
В струях его печальных валедикций...
II
Спящая
Во сне она так безмятежна! Будто
Там, в этом сне, поверила кому-то,
Что будет мир ее красой спасен.
Отвеяна от ложа скорбь и смута,
Покоем и лавандой пахнет сон.
Во сне она так беззащитна! Точно
Лесной зверек бездомный, в час полночный
Уснувший на поляне в темноте,-
Или птенец на веточке непрочной
В дырявом можжевеловом кусте.
Не просыпайся! Этот сон глубокий
Покрыл все недомолвки и упреки,
Как снег апрельский - слякотную муть;
Ты спишь - и спит дракон тысячеокий
Дневных забот. Как ровно дышит грудь
Под кисеей! Не все ль теперь едино -
Назвать тебя Психеей, Маделиной
Или соседкой милой? - Все равно;
Когда ты - луч, струящийся в окно,
И неумолчный шелест тополиный.
Пусть блики от витражного окна
В цвет крови или красного вина
С размаху мне забрызгают рубаху, -
Но этот воздух не подвластен страху,
И пурпура сильней голубизна.
Позволь и мне с тобою затвориться
В сон переливчатый, как перловица:
Не смерть в нем, а избыток бытия.
Не бойся! Спи, жемчужина моя,
Нам этот сон уже навеки снится.
III
Танец
Трещит цивилизации уклад,
Куда ни глянешь - трещины и щели;
Меж строчек новостей клубится ад,
И сами буквы будто озверели.
А ты танцуешь, убегая в сад,
Под музыку невидимой свирели.
Дракон, чтоб укусить себя за хвост,
Взметает пыль нелепыми прыжками;
Герои выбегают на помост,
Кривляются и дрыгают ногами.
А ты, как этот купол, полный звезд,
Кружишься - и колеблешься, как пламя.
Я помню ночь... Не ты ль меня во тьму
Вела плясать на берег, в полнолунье?
Не ты ль меня, к восторгу моему,
Безумила, жестокая плясунья?
Твоих даров тяжелую суму
Снесет ли память, старая горбунья?
О скорбь моя таинственная! Столь
Беспечная и ветреная с виду!
Какую затанцовываешь боль?
Какую ты беду или обиду
Руками хочешь развести? Позволь,
К тебе на помощь я уже не выйду.
Ты и сама управишься. Пляши,
Как пляшет семечко ольхи в полете!
Я буду лишь смотреть, как хороши
Движенья бедер в быстром развороте.
Что зренье? - Осязание души.
А осязанье - это зренье плоти,
Подслеповатой к старости. Пока
Ты пляшешь, - как плясала без покрова
Перед очами дряхлого царька
Дщерь Иудеи, - я утешен снова:
Ведь танец твой, по мненью Дурака,
С лихвою стоит головы Святого.
Продолжение книги
|
