Человека, который изобрел носовой платок,
Умертвили злодеи. Умертвили его не за то,
Что он изобрел. Но еще почему-то страшнее,
Что убили не просто какого-то короля,
Но того, чьим стараниям благодаря
(Значит, можно сказать, что он жил и погиб не зря)
Мы чихаем и плачем нежнее.

Тут Шекспир не додумал какой-то важной строки.
Если всех изобретающих носовые платки,
А также всех роняющих и теряющих носовые платки
Умертвлять с гримасой неандертальца,
То никто не станет уже облегчать носов
И придумывать названия парусов,
А все станут, наоборот, ходить без трусов
И сморкаться посредством пальца.

Может быть, все к тому и идет. Посмотри на экран.
Левый кран прикрути. Или вовсе заткни этот кран.
Лучше в ванну заляжем.
Удивляюсь, откудова столько взялось сволочей,
Что придумали столько полезных вокруг мелочей,
Что не знаешь, которая кнопка и номер тут чей,
И каким вытираться пейзажем.

Человека, который изобрел носовой платок,
Зарубили враги. Он уже не пойдет на каток,
Потому что растаяло время.
Есть в аббатстве Вестминстерском скорбный один уголок.
Можно встать над могилой его и сказать монолог.
Завяжи узелок, мой дружок, завяжи узелок,
Не стесняясь, один перед всеми.

Снится Польша маки на краю овражка
так небольно и спокойно
словно волосы я ваши глажу
дайте пальчик чувствуете пани
тут сквозная ранка
это взор ваш
подкалиберный и бронебойный
я машу вам с башни
я машу вам с башни вражеского танка

Сумерки сырые ночь хоть выжми
и луна желтеет над порогом
кузнецы куют в траве высокой в желтой пижме
вышла и пошла через дорогу
две минуты только разговору
тушинскому вору
и тому досталось больше
до утра ходить по косогору
гордости бы нам немного пан Тадеуш
эх - да где уж

Скользко под ногами нет опасней
северного этого суглинка
черная косынка
на краю оврага
да луна за облаками
вспыхнет и погаснет
- погоди куда ты -
нежных губ рубец продолговатый
обдающий жаром за три шага

Польша Польша месть святая
вечная присуха и обида
завтра выйдешь?
завтра выйду
завтра вынесут меня из дома
и положат на телегу у сарая
оттого и эта ночь сырая
и такая на душе истома
- погоди не надо больше
мягкие твои сестренка брови
жесткие твои солдатик брови
маки маки красные до крови
маки на зеленом поле

I. АВТОР УГОВАРИВАЕТ БОЭЦИЯ НЕ ГРУСТИТЬ,
НО В КОНЦЕ КОНЦОВ САМ ПОДДАЕТСЯ ЕГО НАСТРОЕНИЮ

Чего же нам бояться, друг Боэций,
в виду возможной смены декораций -
нам, умыкавшим Девушек с Трапеций,
и побеждавшим персов, как Гораций,¹

нам, спорившим с Грозой и Ураганом
из-за какой-то чепухи в томате,
делившимся последним пемиканом
с последним Могиканом на Арбате,

нам, вкладывавшим Рака в руку Грека
и поздравлявших Эллина с Уловом,²
искавшим в Сараваке человека,
дружившего в Париже с Гумилевым,³

нам, видевшим во сне такие вещи,
что, будь твои тевтоны любопытны,⁴
они бы в нас вцепились, словно клещи,
стремясь понять... Боэций, друг мой ситный,

какая меланхолия, подумай,
когда мешок пшена лежит на полке,
и сам с усам, и у твоей подруги
глазища черные, как у двустволки,

и рифмы старые хрипят в упряжке,
как зимним трактом скачущие кони,
и что-то плещется еще в баклажке,
холодное, как ртуть на Оймяконе.

По первой, говоришь? Разлей по первой,
раз философией слабо согреться.⁵
Но, чур, не гнать. И вытри эти перлы.
О, нет, ты не боец, мой друг Боэций!

II. УТЕШЕНИЕ ФИЛОСОФИЕЙ.
КОРОЛЬ ОСТГОТОВ ТЕОДОРИХ ПРИЗЫВАЕТ БОЭЦИЯ
И МЕНЯЕТ ГНЕВ НА МИЛОСТЬ

Однажды король остготов
посмотрел в зеркало
и увидел там
короля вестготов.
Устрашенный, он созвал диван мудрецов,
но ни один не смог истолковать сего сна.
Тогда король вспомнил о философе Боэции,
брошенном в темницу и приговоренном
к смерти. Призванный к королю,
Боэций успешно истолковал сон,
так что король совершенно утешился
и простил философа.
(Тайна истолкования,
к сожалению, утрачена.)

III. ТАЙНА ИСТОЛКОВАНИЯ
(НОВОЕ О БОЭЦИИ)

Утраченная, к несчастью,
тайна истолкования
была, к счастью,
недавно новообретена.
Боэций сказал:
это значит, что ты, король остготов,
после смерти превратишься в короля вестготов,
а после смерти короля вестготов
снова превратишься в короля остготов,
а потом снова в короля вестготов,
а потом снова остготов,
вестготов, остготов,
вестготов, остготов,
и так до посинения. То есть, философ
не сказал: до посинения, а сказал:
до скончания веков.
Король совершенно утешился
и простил Боэция
(как я уже, кажется, упоминал).
Боэций женился и умер,
окруженный почетом.⁶