[Книга стихов 1998 г.]

ЕДУ В ТРАМВАЕ

Вижу, киска тонконогая бежит.
Вижу, в воздухе подвижном рука её дрожит.
Лапкой нежной снег белый прижимая.
Такая милая, немая.

И парни долгие ворвались в потревоженный вагон.
И девушка красивая стоит со всех сторон.
Мигнула дверь – и побежали крыши,
Всё выше голосят, всё выше.




* * *

Снег мне падает в лицо.
Девушка идёт, стесняясь.
Удивительная шубка
Над ногами шевелится.

Я такой прекрасный парень
Эту шубку обнимаю
И несуся вдаль по рельсам,
Как крылатая кобыла.

Как трамвай, душою тесной
Шевелю, совсем ребёнок.
И коричневые домы
Возникают – исчезают.

Я со всей раскрытой грудью,
Я со всей грядущей смертью
В губы мягко поцелую
И – пропал – и пропадаю.




* * *

Когда бы ёлка шелестела,
Когда бы волк в глаза мне посмотрел!
Приятно всё же на метро мне прокатиться.
Я снова молод, жив и смел.

Цветок любимый на коленях отдыхает
Возлюбленной, увы, не очень-то моей.
И офицер роман читает,
Татарское лицо склонив к дрожащей букве, чародей.

По всей груди шевелится струна!
Кипит народ и падает в сиденья.
И Русь склонилась на плечо мне, как жена
Поэта, пьяного от собственного пенья.




* * *

Я скину стёртые большие сапоги
И эту кепку, пылию покрытую.
Как вы ни были бы ко мне строги,
Мне всё равно видна душа открытая.

Я придержу улыбку, девочка, не смейся.
И ты мне улыбнёшься, о какая Богоматерь.
И что мне думать декабря седого месяца,
Когда заплакал в собственной кровати.




* * *

Жуя с повидлом пирожок,
Трамвай приехал и топчется на месте.
И девушки раскачивают поезд между строк.
Любовь, любовь в их каждом жесте.

Но карточки достанет мой бедный пассажир,
Откуда фыркает в лицо морщинами старуха.
И поезд побежал, как выпивший мужик,
Любому чутко фонарю наставя ухо.




* * *

Бедный кончается год. Люди хвою тащат по тёмным квартирам.
Чулки натянула прелестная девушка в мягком халате.
Хохочет в лицо мне, словно слепой, телевизор.
И два окна побежали по стенкам, дрожа и вздыхая.

Жив ли я. Или размытою тенью лечу над размытой страною,
Когда бьёт её хладным копьём, поднимаясь из бездны,
Парень железный.




* * *

Какая мышь ко мне на ум придёт,
Когда в метро вагонах я разъезжаю лихо.
Вся тянется декабрь. Всё ближе Новый год,
И сердце бьётся медленно и тихо.

Хвостатый мышь, ты стопку мне налей.
Я проглочу и падаю. Тоннель трясётся, Боже.
И вот уже шуршит по клеткам – нет не скарабей,
Не мышь, не ангел – тонкий звук под тонкой кожей.




СЛУШАЮ ЧУЖИЕ СТИХИ, ДУМАЮ О СВОЁМ

В руинах парка грустный сторож –
Как красный мост над водами повис.
Другим – Шотландия у входа.
Ему ж – возвышенный Китай.

Для каждого – своя планета
И смерти мифология своя.
И чёрный сад, как человек раздетый.
У каждой клетки история своя.

И ты, птенец, не вожделей: зимы копыто
Всё в скорлупе. Птицеголовый
Поэт восстал из мёртвых после пыток –
И вот уже стучит по небесам подковой.




* * *

Юлии

Косынка пёстрая, и ошалела стойка,
И дикие, как сон в лесу, глаза...
Горелым пахнет кухня и дразнит
Тяжёлою дымящейся котлетой!
И хищный крадется любовник в темноте.
Вот он уже пришёл, вот он сейчас похитит
И быстрый взгляд, и пёструю косынку,
И бледное, как зимний день, лицо!..
Одна лишь птица тонконогая, лишь ты
Останешься кружить и плакать надо мной,
И торопить куда-то, где усами
Поэты потрясают и кричат,
Где тоненький художник развесил насекомых,
Развёл в ретортах червей полупрозрачных
И водку удивительную пьёт
Среди своих созданий паутинных.
Туда, туда я скоро упаду
Порхать на крыльях бабочек. Стрекоз
Слушать треск сухой. Возвышенным речам
Товарищей моих возвышенных и пьяных
Внимать и с птицею кружить по залу,
Но помнить дикий бег усталых глаз,
Косынку и полуулыбку...

Взором близоруким, мягким, зыбким
Ты проведи по сердцу ещё раз.




* * *

Опять один и одинок
Я возвращаюсь, словно камень.
Гуляют мысли между строк.
Горит в груди всё тот же пламень.

Встаёт навстречу женщина в пыли.
Секунда – вихрь, и вот уже остыло
Седое сердце на седой земли.
О сколько раз на свете это было!

Раскачивает сумрачно земля
По свету наши сумрачные души.
Как океан, не видя корабля,
Несёт, несёт от суши и до суши.




* * *

И борода, и жёсткие морщины:
Он книжку прочитал и он – герой.
И взор прекрасного мужчины
Плывёт в толпе как будто мой.

А мы сидим, как будто дышим.
Порхают по вагону голоса.
И затаив дыханье, мыши
Стихи мои слагают, глядя в небеса.




* * *

Тяжёлый шкаф в ночи ночей
Над головой спокойно дышит.
Внизу сверкает тускло крыша,
И дерево склонилось к ней.

Спешит по комнатам куда-то пешеход.
Он нёс портфель, где светится идея.
И гордо выгнув каменную шею
Тяжёлый облак заглянул в окно, и падала капель.




* * *

Стол, подвинься, я присяду.
Год ушёл. Уже темно.
Кто на стуле сохнет рядом,
Как на скатерти пятно?

Пробежала мышь красиво,
Но со мной не говорит.
И напротив с вечным пивом
Мне кивает Вечный жид.

Тенью правильной хозяйка
Проплыла во сне нагая.
Застучала девок стайка
Белыми во тьме ногами.

Я прижался в темноте
К стенке тонкой и зеваю.
И бежит по бороде
Тёплая слеза живая.

Вот мой мир. И не захочешь
Станешь здесь слегка влюблённым.
О какие пляшут очи
Под платком твоим зелёным!




* * *

Какая там сидит прекрасная корова.
Она прекрасная и тихая во всём.
Она в ответ мне тихо рассмеётся
Своим шершавым горячим языком.

Мне ничего не стоит ей представить,
Что я такой возвышенный поэт.
Она махнёт крылом, подставит спину –
И нас на свете больше нет.




* * *

Четыре тени промаячили и скрылись,
И зашипел своим прекрасным носом
Разорванный трамвай легко и грациозно,
Порхнувший на плечо мне, словно крыса.

Пустынны улицы в тумане. Затихает
В далёком небе самолёт прекраснокрылый.
Пасётся у ларьков знакомый алкоголик.
Как утро тихо. Как нежна планета.

И всё весна уже идёт по крышам,
Прошлась по сердцу ласковой стопою.
Как весело дышать, и как тревожно
Рассматривать лицо своё в тумане.




* * *

Толпа прекрасных юношей, и негр посередине.
Он чемодан. Не вор. Он открывает –
И бросилась к ногам большая кошка с книгой.
Но поезд подошёл, откашлялся и вышел.

Я перевёртываю новую страницу.
Опять Китай гремит по поднебесной.
Опять седой и стройный полководец
Ведёт полки на север.




СЕЛ В МЕТРО И ОСТРО ОЩУТИЛ
ПРИСУТСТВИЕ ОДНОЙ ЗНАКОМОЙ ДАМЫ

Дешёвая одежда прыгает, как шуба
На этой милой и приветливой мадам.
Ворвался мальчик маленький и грубый
И бегает по крыльям, по ногам.

Старик читает грязную газету.
Вагон визжит на всём скаку...
Я помню, помню всё: на берегах пустынных Леты
Тебе я за строкой плету строку.




* * *

Я перья распушил – когда ж ты ляжешь рядом,
Моя невидная во времени строка.
Вот вместе мы гуляем по таинственному саду,
Дрожит и пламенеет с пальцами рука.

Вот на дороге мы. Сияет солнце ярко,
Бежит машина вдаль и что-то говорит.
Вот пролетает самолёт, до боли жаркий.
В глаза посмотрит близко – и умолкают словари.

И ночью, в темноте, горячею волною
Ты накрываешь бедного меня.
И новой станешь мне женою,
И дашь мне сердце, саблю и коня.

И я опять на воле. Как ребёнок
Ощупываю тонкий призрачный мой мир,
Где расступаются восторженные жёны,
Где муза вновь зовёт меня на пир.




ПЕТРОВСКИЙ ОСТРОВ

Весна, весна, весна вовсю.
С утра засветит солнце. Каркает ворона.
А если и нагонит на небо облака,
В душе я всё равно весёлый и зелёный.

Маршрут мой пешеходный чист и прост:
С Зеленина по Корпусной, а там уж скоро мост,
А за мостом Бавария блазнится!
И я лечу туда, как радостная жрица!

Баварию таинственную лить, вздымая грудь,
На жертвенник души с печалью неземною.
А там толпой и рифмы решительно попрут,
Как твари на ковчег растерянного Ноя.




* * *

Родная смотрит на меня звезда,
Летит Земля со мной куда-то.
И в каждом звуке я встречаю брата
И в каждом слове чудный вижу дар.

Ты жди, я не приду к тебе сегодня.
Настала ночь – и стёрлась память.
От нежности взмахну крылом свободней –
И вот опять не ты, но муза спляшет с нами.




* * *

Какой башмак доверчивый. Он щас пропляшет,
Кивнёт мне умной и крылатой головой –
И вот опять с тобой мы, дорогая, мчимся,
С такою милою, доверчивой такой.

Войдёт в вагон, усами потрясая,
Седой и правильный с портфелем контролёр.
А ты, подруга нежная, свой взор ему бросая,
Запалишь у него в груди костёр.

И топнув бледною ногой, ты все крыла раскроешь,
Как зонтик над моею головой.
О контролёр, теперь держись, пока с тобою
Пророк поговорит, весёлый и живой.




* * *

Когда – покой, когда собака гаркнет в ухо,
Как будто я уже и не поэт.
Знакомая кивнёт и улыбнётся сухо,
А я заплачу ей в ответ.

Божественная жизнь! И мир передо мною
Блистает чёрный, словно ворон.
Порой же нас с тобою двое –
И оживают в сердце каменные горы..




* * *

Весь православный мир постится,
А я, несчастный, водку пью.
Никто меня не пожалеет.
Я червь, и не подобен соловью.

Вот я иду, исполнен пивом.
Весна мне что-то шепчет в уши.
И облака бегут красиво.
И между них витают чьи-то души.

И разговаривая смирно, как художник,
Я на тебя восторженно гляжу,
И шевелится мой безбожник...
Но глянь, как раскалился мой треножник –
То песнь пою тебе и сам разорванный лежу!




* * *

Прекрасный татарский поехал картина,
И бьётся о рельсы насупленный профиль.
И гнёт паровоз над колёсами спину,
И гордо в лицо мне, как пьяный, смеётся.

Гуляют под окнами два фонаря.
Какие влюблённые, словно бы очи.
И в очи мне безмятежно горя,
Вот вдаль побрели, и орут что есть мочи .




ПО ГОРОДУ

Прохожий юноша мотает головой.
Он тут сидит. Почти не дышит.
Такая тишина. Ни птичка не поёт со мной.
Уснули поезда, прилавки... и в небесах всё тише.

В раскрытую поверхностную книгу
Слепая женщина глядит во все глаза.
И незаметно расцветает тёплая слеза
Во взоре. И фонарь, как вождь, запрыгал.




* * *

Закрылась дверь, и я бегу.
Менады бьют в колокола и вслед смеются нежно.
И распустив над головой слепящую дугу,
Трясётся поезд важно.

Расправил щёки сверху инвалид.
Весна барахтается в пыли.
Я по Земле бреду, как Вечный жид,
Грудь колесом и жопа в мыле.




* * *

Луна ползёт ко мне в окошко.
И я не сплю, такой вот крокодил.
Я просыпаюсь: солнце возникает
На горизонте, полном светлых крыл.

Седое пиво размышляет в голове:
Теперь мы одинок, но так любви подвержен!
И благодарен ветреной судьбе,
Что подарила нам прекрасный, гибкий стержень!

Твоя нога, как знойный вертолёт,
Взлетит над нами, белизной порхая!..
И снова пиво заполняет рот
Прекрасным утром удивительного мая.




* * *

Всю ночь не сплю. Но пью другое пиво,
Как одинокий, бешеный араб.
Встаёт над крышами красиво
Другое солнце, как послушный раб.

Но как бы счас хотелось мне тебя!
Чтоб ты сидела рядом, пила пиво!
А я, прекрасную вовсю любя,
Стихи слагал свободно и красиво!




* * *

Опять по улицам сырым и грязным
Влачится тень моя, как пожилой артист.
Народ шныряет радостный и праздный.
Порою в небе слышен свист.

То птичка ли? Иль ангел в облаках
Зовёт меня к решительному бою?
Не разобрать, не разобрать... Но ах,
Как долго мы не виделись с тобою!

Автомобиль заехал мне в глаза.
И бизнесмен возник, и взор его лысеет.
Но две ноги, упругие, как змеи,
Восходят над шалеющей планетой.
И падала комета, как слеза.




* * *

Вот прыгает столик, свободный, как дикая кошка.
Он мой, когда некуда больше пойти.
Та девушка – думает ли про меня, или больше не птица,
А так, потихоньку над столиком нежно горит.

Я выйду на улицу – пламя за мной повлачится
Шершавым своим, длинноруким, родным, как душа, языком.
Гулящие люди гуляют, и словно приснится
Нога, с которой как будто когда-то бежал босиком.




* * *

Кондуктор трепетный явился предо мною.
Я улыбнулся и опять не заплатил.
Синеет туча над свинцовою водою,
А в туче блещет десять тысяч крыл,

И все мои. Тяжёлая, густая
В груди заплещется Нева.
И над потоком важно пролетая,
Кричит мне сердце в небесах свои слова.

И лысые деревья прыгают в воде,
Напоминая мне прекрасную змею.
Бежит слеза по бороде,
И обращаю в песнь печаль свою.




* * *

Как будто нежное биенье чистых сфер,
Мелькают синие огни в окне вагона.
Вот станция. В шинели офицер
Надел фуражку и пропал со стоном.

Темнеет за мостом знакомый берег.
Мы словно падаем во млечную реку.
И открываются сияющие двери,
И космос нам кричит: ку-ку, ку-ку.




* * *

Над головой возникнул голос,
Как будто песню кто запел.
Напротив дама улыбнулась,
А я смеяться не умел.

Кто бродит там, в потёмках коридора?
Стучит, колёсами гремя?
Как будто бы содвинулись там горы
И мрачно смотрят прямо на меня.

Ладони поднимают люди
И шепчутся промеж людей.
Ах, что сегодня, завтра с нами будет!
Смотри, вон там идёт красавец Асмодей.




* * *

Когда, напившись пива, маленький герой,
По Петроградской я расхаживаю, словно козырь,
Такой большой и маленький, словом, такой живой,
Что капают из глаз от счастья слёзы –

То вдруг военные войдут мне прямо в душу,
Разгуливая в ней толпой, как сумрачный трамвай.
И я, космический такой, его я не разрушу.
Я сам кричу легко: ходи, давай!

То женщина роскошными глазами
Меня накроет свысока.
А ты пойдёшь пить пиво с нами?
И поплыла по сердцу знойная река.




СЕМЬ ЭТЮДОВ "НОЧНЫЕ ПОЕЗДА"

1

Два человека на стене
Смеются голосами неба.
Один погиб на той войне.
Другой там не был.

Умчалась электричка, смеху подвывая,
Подняв свой хищный профиль на бегу.
И мимо тащится народ, зевая.
И я израненное сердце берегу.

2

Опять я тут, ну а тебя тут нет.
И жуткий поезд громыхает под ногами.
Взмахну по воздуху таинственно руками –
Померкнет на всём свете свет.

Кругом всё девушки, всё зрелые вороны.
Расселись под землёй и смотрят жадно в очи.
И поезда ужасные по переходам стоны,
И хочется взлететь, и нету мочи.

Но есть тут только лишь прекрасная змея.
Она запляшет вдруг во мне, как злая жрица.
И снова с ней обряд свершаю я.
А поезд мчится, мчится, мчится.

3

Она жуёт и дышит, словно мышь,
Склонившийся над выпитою рюмкой.
А там колени: небеса, тепло и тишь,
И две богини светлые под тонкой юбкой.

Мелькают в окнах фонари.
Ворвались толпы, сумкой потрясая.
А я сижу и созерцаю, хоть умри,
Как меж зубов она куски бросает.

4

Кругом такие тётки, такие крокодилы!
То возникнет свой голос, то гуляет по коридору.
Сумочку ставит, считает другие деньги!
Не вино, нет, но рыба со своею кровью.

А, закашлялась, словно пугало, направо и налево!
Засыпает опять, хлопая всеми крылами.
И по тоннелю, влажные руки в карманы,
Ползут, расползаясь... поцелует, грубая, и снова ляжет.

5

Открылась дверь, и мы присели
В вагон раздетый, будто свой.
Гудит гудок, и смотрит в щели
Тяжёлый воздух, как живой.

Щас гаркнет голос сверху, будто он архангел –
И полетели. Свищут фонари.
А рядом с книги смотрит дикий Врангель
И бьётся с вражьей силой до зари.

6

Вот лопоухий вагон подошёл и вздохнул, и вошли мы, смеяся
С девушкой толстой в вагон лопоухий, смеясь.
Книжку она развернула – и враз петухи заиграли
В сердце кровавую песнь, будто сокол маячит вдали.

Долго трясутся на всех переходах и стыках проклятые дроги.
Станции выкликает возница, хмельной, как и мы.
В книжку заглянем – там бегают чёрные кони по кругу.
Смежим ресницы – море над городом гордо, как ангел, дрожит.

7

И женщина бредёт опять по переходу.
Раскрыла книжку – запоёт.
Седая фурия у входа
Свой пирожок с утра жуёт.

Раскрылась фотография – и мы стареем.
Несутся годы, и в глазах печаль.
И музыкант у стенки выгнул шею
И расправляет музыкальные плеча.

Дудит, дудит... Топочут люди,
И каждый – главный в собственной душе.
И завтра то же с нами будет:
Летим, летим – приехали уже.




ПРЫГНУЛ С ЗАБОРА И ЗАШИБ НОГУ

Утром птичка распевает.
Я за пивом побежал.
Жжёт нога моя живая,
Будто там растёт кинжал.

Выпил пива. Размышляю,
Мне куда-нибудь пойти.
Ты, нога моя живая,
Мне, пожалуйста, прости...

Но постой, вон тот прохожий,
Скособоченный, как ферзь,
На меня ли сам похожий?
Или тоже он живой?




* * *

Вот мы сидим и пьём чужое пиво.
Играет музыка, как паровоз.
Мы пьём свободно и красиво.
Напротив девушка раздула тонкий нос.

Я принимаю жизнь, как свой: что я здесь есть.
И женщина-блондинка мне такое спляшет,
Что дыбом встанет по всей коже шерсть!..
Но шепчет что-то мне вполголоса взволнованная Маша.




ПО ПРИГЛАШЕНИЮ ПРИШЁЛ НА ВЕРНИСАЖ

Потом растрёпанный художник
В пустынном зале полутёмном
Среди нагих автопортретов
Меня встречает, падает, смеётся,
Не конь, не крыса, но пьяными ногами,
Тяжёлым яблоком в руке!
Но вот взмахнул тяжёлыми крылами,
Пройдя как будто тенью в полусне,
Задумался, как осенью в лесу,
Как будто бы не правда, но комета,
Раскрыв печальные глаза,
Вдруг рассыпается со звоном.




* * *

Наслаждаясь бездельем, как Пасхой еврей,
Я к столику приник – неси меня, воздушный столик!
Шуршит на ухо радио, как по пустыне скарабей.
Товарищи толкуют о погоде, что ли,

И пиво раззолоченное пьют –
Одна бутылка, другая...
Везде облака и уют,
И мощная грудь над столом нависает.

О, мощная дева, ты как на картине,
Смотришь вдаль, свой дикий взор уставя мимо.
И раскосое бурлит по жилам пиво,
И сигарета, словно мышь, порхает в клубах дыма.




* * *

Прекрасный узкоглазый дом проехал.
За ним другой в окно моё стремится.
Потом пятнистый голубь пробежал.
Потом и я, покинув дверь, бежал.

И застываю, вечный, как картины,
Своё лицо мне обратив в лицо.
И новый дом шагает, как мужчина,
Который пьян, но смотрит молодцом.




ПРОВОДИЛ ГОСПОДИНА О. И КРУЖИТСЯ ГОЛОВА

Когда уехал ты домой,
Побрёл и я домой, мой друг тысячеглазый,
Среди неровного мерцания нависших облаков, друг мой,
И шарканья толпы тысячеглазой.

Навстречу движутся грядущие толпы.
Блистает глаз... иль закатившееся око
Вкруг сердца промелькнёт – и скрылось.
И у меня оно, увы, уже закрылось.




ПОШЁЛ ПОЛЕЖАТЬ И ЗАПЕЛ

За стенкой музыка стрекочет,
Как будто ехал мотоцикл из книг.
Я счас приду, достанет ночи,
Прекрасная, мелькнувшей, словно миг.

Ну что, опять налей мне пива –
И снова как бы мы в Раю.
И ты увидишь, как красиво
Я песню про тебя пою.




* * *

Я говорю свободно: белая, как птица,
Шагает по вселенной мысль моя.
И пред душой склоняяся, как жрица,
Она мне всякое споёт не хуже соловья.

Когда ж мы с ней, обнявшись, выпьем водки
И побредём, любуясь собственной красой,
Ты, гражданин, посмотришь ласково и кротко
И в душу мне войдёшь, как праведник босой.




* * *

Блокнот лежит, как мокрая сосиска.
А я, вполне безумный, пиво пью.
Ах, истина, ты вновь моя, ты близко –
Я умираю, подобно соловью!

Который там над речкой распевает,
И сердце всё вопит, как перед вечным сном!
Но я уже, как мудрый лев, сижу, зеваю,
И не стучит в душе жестокий метроном.




* * *

Я побежал по улице, когда горами крыши,
И на небе не видно облаков.
И солнце прыгало, как будто заяц в небо вышел.
Дыши собой – беги – и не дыши, подъявши бровь!

Гляди, мой друг: качается газетчик
Над мостовой, и все газеты спят.
А в синеве смеётся сизый лётчик,
Дрожа от головы до пят.

А я бегу, бегу... А девушка застыла,
Как будто бы она была во сне!
И в ней натянуты все радостные жилы,
И все трепещут жилы и во мне!




С ЕВРЕЕМ И МОНГОЛОМ ЕДУ К ГОСПОДИНУ О. –
ПОВИДАТЬСЯ

1

Шофёр привстал на стременах:
Там впереди гаишник злой таится...
О, милая дорога, о, этот тонкий страх!
И в небесах орёл знакомый снится.

Трясёт машина крыльями вдали.
Кивает дом н скошенном пригорке.
Деревня пробежала. А мотор в пыли
Уныло, как монгол, ведёт мотив свой горький.

2

Промчалась мимо ясноглазая машина –
И вот уже вдали мелькает, как козёл.
Монгол насупился и выгнул спину.
Деревья благородные бегут, прямой свой ствол

Спокойно пронося. Молчат шофёры,
Вцепившись в руль и в даль уставясь дико.
И дремлет пассажир. И падает под гору
Слепая церковь с тихим криком.

3

В кармане плачет красная бутылка.
Дикой солдат бежит домой, где видит Бога.
Гудит вселенная во тьме затылка.
И рассмеётся под колёсами железная дорога.

Какой волшебный путь! Какой солдат багровоокий!
Несутся ели, мне кивая головой.
И вправду ли рассчитаны все сроки?
И вправду ли останусь я живой?




ПРОВЁЛ НОЧЬ У ЧУЖОЙ И ВОЗВРАЩАЮСЬ

А вот сороковой приехал,
И в нём кондуктор бородатый, как и я.
Но мне он пива не предложит.
Хотя до дому бесплатно довезёт.

Вот сел. Военные в вагоне
Такие смирные вполне.
Они чечена не убили.
Они погибли на войне.

И девушка с кудряшками по воздуху летит
И ножкой тонкою о ножку нежно бьёт.
И остановка падает часам к пяти.
Потом сама в природе памяти живёт.

И я приехал. Скоро мой и дом,
Который со вчерашнего пустой.
Сейчас пойду и выпью за углом.
Куда же ты, о девушка, куда, постой!




* * *

Кондуктор такая молодая,
И платье у неё такое всё в цветах.
Но я, осёл, опять билет не покупаю,
Хотя любуюсь, прямо страх.

Как хорошо в троллейбус сесть и выйти,
Где ждёт меня прекрасная подруга.
Вот мост. Ещё один. Троллейбус полон прыти,
Похоже, мчит уже по кругу.

Влетают вдруг университетские дела:
Десяток дам, и каждая с докладом.
А я всё еду, такие вот дела.
И томная старуха киснет рядом.

* * *

Весёлые, как корабли, гуляем до рассвета.
И маленькая птица прыгает в окно.
Ты расцветёшь – я падаю с похмелья где-то,
Крылатый повсеместно, как бревно.

Когда же прибежит, дыша, тяжёлый поезд,
И дух в груди вздохнёт, как полководец,
Идём играть, кто на туза, кто знойную царицу,
Кто догоняет исчезающую птицу.




* * *

Богатая шуба и тонкие пряные руки
Прошлись по мягкому оконному стеклу.
Ты не пришла: пророк уснул от скуки
Как пьяница на каменном полу.

А поезд не заметил нашего с тобой развала:
Бежит беспечно, мелькают фонари.
И новая толпа, разинув пасть, в двери застряла,
Вагон раскачивая, будто я умри.




* * *

О какие у неё штаны!
О какое у неё всё!
Мы с ней, как боги, и вовсе не равны:
Я – пьяница! Она – прекраснейший Басё.

Стоит она передо мной, гордясь.
А я сижу пред ней, сутулясь.
Она – это меня возвышенная часть.
И я душой вокруг неё порхаю, как на стуле!




* * *

Трамвай расхлябанною мордой замотал
И на Васильевский, как бешеный, помчался.
А там Матрёнин считает капитал
И пиво пьёт расхлябанною мордой.

Ах, скоро ли трамвай к нему приедет
И плюнет в сторону, его увидя?
И мы пойдём – и по сто грамм, как добрые соседи!
Но жизнь трудна пока, в трамвае сидя.




* * *

Я помню, как встречались мы с тобою,
Когда совсем ещё не рассвело.
Теперь я тут качаю головою,
Которую слегка куда-то повело.

Мой мозг молчит. Зато проклятый корень
Вовсю в штанах рассуждает здраво:
Когда ж мы встретимся, я говорю, надеюсь, вскоре.
Но как прекрасна, говорит, вон та шалава,

Которая, поддёрнув маленькую юбку,
Стрижёт глазами душу мне!
И как воздушны эти губки!
Куда ж, куда ж ты, сердце, будто на коне!




* * *

Об этой тёмной куртке, как в могиле,
Что расскажу, спою, заброшенный поэт?
Когда с тобой мы в этом мире жили,
То сколько минулось нам лет?

Какой метро ужасно дикий профиль!
Распластан, словно на бегу.
Как горек этот чуждый кофе,
Которым губы обожгу.

И тени в юбках бегают, как тени,
И песнь слагают, словно тоже были.
И сладки их бесплодные движения,
Но больно шелестят их переломанные крылья.




* * *

Опять один и одинок
Я возвращаюсь, словно камень.
Гуляют мысли мимо строк.
Горит в груди всё тот же пламень.

Встаёт навстречу женщина в пыли.
Секунда – вихрь, и вот уже остыло
Седое сердце на седой земли.
О, сколько раз со мною это было!

Раскачивает сумрачно земля
По свету наши сумрачные души.
Как океан, не видя корабля,
Несёт, несёт от суши и до суши.




* * *

Мы посмотрели этот репортаж.
Вот я опять трясусь на входе.
Куда не входит мирный генерал
В его седой и правильной породе.

Чеченцы занимают на метро места.
Потом попрыгали и пляшут.
И раскрываются опять врата,
Куда летят испуганные наши.




* * *

Бежит трамвай по городу игриво.
Россия бьётся в судороге, и пляшут
Китайцы на сидениях и машут
Руками жёлтыми над Петербургом.

Картина столь прекрасна, что, поверь,
Я слушаю Китай, как дальний родич,
И пробираясь сквозь таинственную речь,
В глаза гляжу, как осень опадает.




* * *

Когда бы поезд новый ни притопал,
Когда б кондуктор новый ни пришёл,
Я всё равно сажусь и, знаешь, еду,
И мне такому, знаешь, хорошо.

Смотри, вот станция летит, махнув ресницей,
И двери говорят, как будто крылья живы...
Скажи, такое ли бывает с птицей,
Когда со мною вместе и красива.




ИЗ ОКНА ПИВНОЙ

Ах, вот сосна вырастает и машет ветвями,
Рядом берёза весёлое что-то поёт.
Там мотоцикл пробежал, как козёл златорогий.
Дальше коровник, свободный, как пламя, живёт.

Тихо в пивной. Бывает, зайдёт, веселясь, горожанин,
Кружку свою опрокинет – и снова стоит тишина.
Слышишь, залаяла дальная где-то соседка.
Тихо, ах, тихо. Вдали только что-то чуть слышно лопочет война.




ХОТЕЛ ПОЕХАТЬ В КЁНИГСБЕРГ – И НЕ ВЫШЛО

Пустая на вокзале что-то ночь.
Нет ни билетов, ни пьяных пассажиров.
Одна лишь тётка голою ногой
Меня дразнит, провисшей на полмира.

Ах, мама, мама, ты, наверно, тоже щас не спишь,
Всё ждёшь меня, блудного сына.
И в сердце тоже такая точно тишь,
Как и в моём. А я, такой скотина,

Сижу, не двигаясь, и водку пью.
Билета не дают, такая в мире баба.
И подражать пытаюсь птице-соловью.
Но квакает в душе одна слепая жаба.




СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ПО ПЬЯНКЕ В ПИВБАРЕ
СВЯТЫХ ГОР НА УЛИЦЕ М.Ю.ЛЕРМОНТОВА

1

Ах, осень, осень, август на носу.
Пришёл мужик, принёс бутылки
И созерцает полок дивную красу.
И дождик падает. Сороки тоже скачут.

Пивбар гудит. Почти что люди в нём.
Сто грамм – и ты уж пьян, и всяк к тебе с приветом.
И ровно дышит близлежащий окоём,
И ровно дышит пьяная планета.

Потом ушёл мужик, и помидоры почернели.
Два юноши тяжёлых в сапогах.
Он смотрит, словно пляшет мимо цели.
Они, как я, пьют пиво на ногах.

Гуди, гуди, моя надтреснутая лира.
Гони всё выше пьяного коня.
Ах, все уёбища надтреснутого мира
Не променяю на пьяного меня.

2

Когда поют кузнечики в душе,
Когда сосна под дверью что-то хочет,
И солнце падает за горизонт уже,
И пьяный человек за кружкою стрекочет,

И вдаль несётся весь покойный мир,
И ветер бьёт в окно своею мягкой лапой,
Я продолжаю свой спокойный пир,
Надвинув на душу возвышенную шляпу.




* * *

Не Москва, а сплошные обломки,
Где автобусы мирно резвятся.
Встал, пошёл, закурил папиросу –
И поехала в космос картина.

Пива горького за воскресенье
Засадил – и опять до свиданья.
И вчера, как сегодня, гуляем,
Все такие сплошные поэты.




* * *

Гуляют молодые,
А мы всё водку пьём.
Они все молодые,
Им хорошо вдвоём.

Иль пива засандалить?
Иль взять и покурить?
Гуляют молодые,
А нам всё жить и жить.

Смотреть на этот воздух,
Пить пиво, не спеша.
А то и напоследок
Дать ножкой антраша.




В МЕТРО ВСПОМИНАЮ СЕБЯ

Вот поезд подошёл, остановился, смирный,
Унылою качая, умной головой.
Там, вдалеке, Садовая у входа.
И дядька сел, весёлый и кривой.

Башмак насупился и прыгнул, глядя в горизонт
По розовой, как, впрочем, небо, вые.
Вдали, за островами, колыхался понт.
И чайки плавают такие же кривые.




* * *

Вагон приехал, топнул весело ногой,
И душа моя раскрылась с мягким звоном.
Уже, похоже, вечер возникает головой
И улыбается лицом зелёным.

Встают с скамеек люди, душно выходя,
Идут, идут, у лестницы толпятся.
А поезд едет дальше, как малое дитя
Крича мне на бегу, как жаль нам расставаться.




* * *

Уж осень подошла. Валяются деревья.
Летят куда-то птицы, будто на пожар.
А мы, напитка стародавнего солдаты,
Гуляем в воздухе, как будто бы крылаты.

Не ранен ли, – кричит кому-то воробей.
Но нет, кленовый лист подходит ближе
И раскрывая душу, шепчет тихо:
Прекрасное опять для нас настало лихо.




* * *

Толпы бредут, как разнеженный жаркий ручей,
По дорожкам старинного парка.
Фонтаны, фонтаны в зените.
Словно мальчики белые с облака прыгнут в раскрытые воды залива.

Взлёт и паденье холма. Герой выступает в разрушенный замок,
Машет ладонью, вперёд пропуская на входе, на миг исчезает –
И рассыпается в нежной руке, словно пепел.
Рокот моря в камнях под ногами, когда просыпается кожа.




* * *

Вот такая ночь, какая-никакая.
Как водится, вино и водка мрёт в портфеле.
Сухая дева по клавишам стрекочет.
Шуршат по улице сухие люди.

Стакан мигнёт – и словно провалились
Компьютер, дева с долгими ногами.
И шевелятся в небе звёзды, руки, души,
Как воины, забытые в подвале.




* * *

Садовая мелькнёт в окно, неуловимый гений,
И чёрные чулки пропляшут знойный танец,
И мне чужой башмак вдруг нежно улыбнётся,
Как в Петербурге иностранец –

И мы с тобой, подружка, сядем рядом,
Вспорхнёт большое сердце – и до свиданья...
Гляди, летят по небу их отряды,
Как будто там сплошное поле брани.




* * *

Затоплю свою печку на ножках кривых и прекрасных
На веранде, которой уж, верно, одиннадцать лет.
"Мёд славянский" налью в свой стаканчик гранёный и тяпну,
Словно мудрый и юный по космосу дед.

Солнце падает в тучу. Наверное, злая погода
Приближается завтра, а мне на рыбалку идти.
Этих рыб беспокойная в мире порода
Не клюёт, когда надо, когда ей кидаешь червяк.

Ах, какая несносная в мире бывает погода!
Помню, пляшет и пляшет по небу свой краковяк.




* * *

Бабёнка с газетами смотрит красиво.
Она как диковинный медный статуй.
Она мне газету свою предлагает,
А я только прячу возвышенный перст.

И бабочка где-то в груди запорхала.
Она усмехается, будто в усы.
Ах, грозен ей вид моего генерала,
Когда за штанами упёрся и дышит.

Поехали дальше. И будто растенья
Родятся в чёрном, гремучем окне.
И чёрные пляшут по облаку тени
На бледном, крылатом, как пушка, коне.




* * *

Прощай. Прощай, деревня, потонувшая в дождях.
Прощай, Быстров. И ты, слепой угодник,
Прощай, грибы под соснами, святая рыба,
Расхристанный мой дом, истоптанные грядки...
Дорога под ногами шустрая бежит,
Мелькают реки, птицы и берёзы,
Селихново промчалось вдалеке
И скрылось за крылом... И только осень
Тяжёлая стоит и никуда не едет,
И сень её как лёгкий грустный сон
Под солнцем низким... Проплыла корова,
Подвигал медленными тонкими ногами
Седой велосипедист в осенней кепке,
Машина перегнала удалая,
И я всё дальше, дальше. О, друзья,
О, бражники мои с раскрытой грудью,
Вы побрели домой, а я бегу и плачу...
И Петербург рукою машет за лесами.




* * *

Вчера ещё я там ходил,
Где сосны падают на сосны.
Теперь плыву, как крокодил,
В трамвае с острова на остров.

Помашет девушка веслом,
Махнёт рукой тяжёлый замок,
Вздохнёт природа тяжело...
Как грустно осенью, ах, мама!




* * *

В такой-то солнечный весенний день,
Когда разгромлена душа и просится на волю,
И расцветают все, кому не лень,
Как будто пьяные от счастья что ли,

И едут на трамвае. Колыхается во тьме
Тяжёлый мост под колёсами тугими.
И негр африканский рядом, как во тьме
Очками сверкает дорогими,

И их трамвай, такой большой шалун,
Трясёт, и прыгает, и пляшет,
Касаясь тонких и душевных струн
В душе... как и моих застенчивая Маша.




* * *

Гляжу, как вянет за окном цветок.
То ты, душа моя, как роза, умираешь.
То чувств моих сохнет нежный росток,
Когда ты мной язвительно играешь.

Я появляюсь в полупустом буфете.
Машина пьяная орёт мне в спину:
"Я так люблю тебя на свете!
Ах, полюби прекрасную машину!"




В АВГУСТЕ ОСТАЛСЯ ОДИН

Кончается полуслепое северное лето.
Дожди, дожди – не выйти за порог.
Всё присмирело, приуныло. Только крысы
Грызут, грызут тяжёлый горизонт.
Задумаются о своём осеннем –
И снова лёгкий хруст.
И звуков призрачные тени
Чуть слышно крадутся из тонких уст.
Чего желать в такие вот минуты,
Подобные застывшим тёмным часовым,
По комнатам расставленным...
Увы, желаний нет. И я – как Будда,
Порхнувший на руку с убористых страниц
Философа, не знающего Бога,
И растворившийся средь сырости и мрака.
Вот я встаю, колёсами скрипя,
Иду сквозь стены, пьяный призрак,
На ветром с сыростью подбитую веранду,
Картошку принимаюсь вдумчиво и тихо
На сковородке жарить, чаю кипятить,
Включаю радио чужое за кордоном,
Пытаюсь петь – но в горле нет ни песни.
Да, не до песен нынче...




* * *

Алине

Я поживу ещё на даче.
Не сомневайся, я ещё живой.
И сердце до сих пор совсем горячее
Своей кивает печальной головой.

Какой вчера поднялся вечер!
Он ветер поднял на дыбы.
Он вызвал бурю! Поломались
Все сосны на заливе, как грибы!

Холодный град по гладкой коже!
Повсюду мёртвы провода!
Как пьяный жук, с ума сошёл, о Боже.
От солнца не осталось ни следа.

Наутро снится, дорогая,
Мне – поцелуй сквозь солнечных ресниц.
И птица за окном с товарищем играет,
И верный мой комар идёт ко мне, как фриц.




НА СМЕРТЬ СИГА

Д.Григорьеву

Гремит, как ураганы, быстрая река.
Гремят внизу и бьются в стенку гости.
Глотает воду каменная глотка.
И на столе, как серп, блистает водка
И проницает грудь до самой кости.
Но погоди, отдышимся пока.
Шуми, шуми в ушах, безумная река.

Кто быстрым телом воду режет,
Уж на столе, и очи сохнут под луной.
Ах, сиг взовьётся над рекой крылатой рыбой,
Заглянет в душу сумрачно, как небо,
И захрипит в лицо мне: "ангел мой".
Но две холодные губы шевелятся всё реже,
И сердца затихает тонкий скрежет.




* * *

Бежит Москва, как пьяная собака,
Свой красный высуня язык.
Прохожий в небесах заплакал
И вдруг передо мной возник.

Чужие, незнакомые дома.
Чужие, озабоченные лица.
Ах, осень на дворе, почти зима!
И глаз от тяжести домов двоится.

И памятник, как сам с собой, идёт,
Раскачивая сумрачные плечи.
И раскрывает хладный рот
Навстречу сердцу хладный вечер.




* * *

В кафе над резвою Невою
Машина трезвая за стенкой тарахтит.
И дебаркадер с разбитой головою
Куда-то по ветру летит.

Прекрасный день! Он очи нам не смежит,
О нет, он будет нам всегда.
Мы режем пиццу, и всё реже
По жилам тонким грохочут поезда.

В глазах летит во сне надутый самолёт,
Весь как исполненный высокой воли.
Смотри, всё дальше уходит храбрый Лот.
И я совсем не чую боли.