СВАЛКА
Конечно, А. знал, что в городе есть свалка. Понятно, что в крупном городе есть и то и это, и свалка и роддом, товарная станция, вытрезвитель, мясокомбинат, каталажки, морг. А. все это прекрасно понимал, он даже знал, что неподалеку от города, километрах в тридцати, на боковой ветке существует почти кладбище, тот самый запасный путь, на котором скучают блестящие от смазки паровозы. Но это все - где-то, а если конкретно, то он и в вытрезвитель не попадал, и где, например, молокозавод - не имел понятия, а там, возможно, - хорошо, пахнет сытной сыростью во влажных цехах: как млекопитающее, он бы ощутил своей лимфой или позвоночным столбом темный, парной зов, и чувство родовой сопричастности утешило бы его среди жаркого лета. Так вот, "вообще", он знал, что существует и свалка.
Свалка, объяснили ему во время случайной встречи в гостях, - штука замечательная. Во-первых: с точки зрения познавательной (надо же когда-то увидеть, - см. первый абзац), во-вторых: с точки зрения бытовой. На свалке можно отыскать много чего полезного для дома, для хобби, для мелкой частной выгоды, в-третьих: как способ проведения свободного дня, борясь со скукой и разнообразя рацион чувств.
Как развлечение, почти приключение, это было находкой (повествовавший о свалке Б. во время своей речи вальяжно полуразвалился в кресле, выпятил - а ля путешественник из телепередачи - грудь, говорить стал медленнее, с расстановкой, поглаживая бороду). Несколько, вероятно, привирая, Б. сообщил, что предприятие не из простых, и без сталкера туда не попасть вовсе: свалка занимала пространство километра два на три, дорога к ней вела единственная - предназначенная для мусоровозов, и перед въездом на территорию свалки - КПП, где штатских шугали. Ограды вокруг, понятно, не было, то есть отсутствовал забор с колючей проволокой, но по периметру свалка оборудована канавой, через которую перебраться невозможно, потому что канава широкая, да и течет там не вода, а какая-то смрадь. Но ров - подал надежду Б. - окружает свалку не полностью, там, где его нет, - болото, по которому частные лица и проникают на свалку. Болото же - дело серьезное, здесь сталкер и требовался, но и при сталкере - сапоги и длинная палка, иначе запросто завязнешь в трясине, ну не утопнешь, конечно, но день загубишь. Идти туда, кстати, следовало с утра, потому что привозимое мусоровозами добро уминали бульдозеры.
Б. был склонен к гиперболизации, не говоря уже о том, что степень сложности предприятия следовало поделить на какой-нибудь коэффициентик, поскольку будучи графиком (он сообщил тут же, что нашел там несколько тем для офортов) Б. понимал, что качество работы прямо пропорционально мучениям по ходу дела: хочешь не хочешь, а кусок своей жизни всегда отдаешь; слукавив немного, поэтому, он мог убедить себя в том, что - в тяготах вылазки - начальная трата жизни уже состоялась и, таким образом, внешних препятствий к работе более не имеется.
На свалку добираются электричкой. Шестая остановка от города. Выйдя на платформу, по рассказам, следовало идти влево, мимо домика станционного смотрителя, затем через узкую полоску луга в сторону шоссе. Шоссе здесь как раз разветвлялось, и в сторону, в лес, отходила широкая, почти стратегическая дорога - направляясь, очевидно, к свалке. Впереди виднелся уже КПП, вид у которого был и в самом деле вполне армейским. Тяжело покачиваясь, мимо следовали ярко крашенные мусоровозы и просто грузовики с хламом в кузовах. Мечтам А. о том, что как-нибудь да и проникнет в ворота, сбыться не пришлось: перед КПП было обширное пустое пространство, где его, конечно, заметили бы, а попытаться всучить охране рупь или прошмыгнуть тишком - было не по душе А., не любившему вступать в контакт со служивым людом.
Забор, действительно, имелся только возле КПП, метров сто в длину, обойти слева? Там начинался болотистый лесок, осинки, кустарники, канавы и пружинящая почва - все вполне проходимое. Свалочное плато главенствовало над округой; там, наверху, было тихо, и никакой дым (в мыслях представлявшийся А. накануне) над ней не висел: на свалке, словно, был выходной. Продравшись сквозь жидкую, низкорослую чащобу, сделав изрядный крюк и оказавшись, по расчетам, довольно уже в отдалении от въезда, А. начал выбираться в сторону свалки, где путь ему вскоре преградил ров. А ровчик-то был ой-ей-ей... Накануне он думал: метра три-четыре, перепрыгнет (художник был ленив и полноват, в вероятных неладах с физкультурой), да только ширина рва была метров семь, и во рву не какая-нибудь присохшая к берегам смазка, но вполне полноводная, омерзительно пахнущая речка.
А. не расстроился - завелся, и пошел вдоль рва, где в высокой траве виднелись намеки на тропу - но, похоже, проложенную таким же дилетантом: растения стояли тесно, лишь едва расслаиваясь над тропинкой. Промышленного характера эта дорога, очевидно, не имела. Дело он начал не с того конца.
Растения были выше пояса и сырыми - как назло, всю ночь лил дождь. Штаны путника вскоре промокли насквозь, и теперь и мысли уже не могло возникнуть - оставить затею. Вперед и только! Несколько раз А. выбирался на край рва - вдруг да канава сузилась или объявился брод. Нет, изменений не было. От нечего делать, А. принялся размышлять о том, как называются должности работников свалки: младший уничтожитель, старший разравниватель, стратег-распределитель; о том, как тут с планом, за что начисляют премии, что проверяют комиссии, и в чем возможны злоупотребления. Все было смутно, кроме, разве, источника приработков. Идти становилось скучно, и он начал уже подумывать, что разумнее было сговориться, остановив машину, с шофером, чтобы тот за рубль провез его внутрь, или пройти мимо КПП, прикинувшись мусором, что ли. Еще раз выйдя на край рва, он увидел, что впереди, метрах в двадцати, наведена некая переправа: срубленные осинки, доски и ящики образовали плавучий островок посередине между берегами.
На берегу напротив островка следов было мало, то есть это не был искомый вход на свалку; тем не менее, переправа существовала, однако А., вероятно, на радостях, тут же шагнул мимо доски, та - точнее - ушла под воду, выскользнула в сторону, и нога провалилась в трясину. Ногу он, повалившись на бок, с чмоком вырвал, но вода в сапог успела набраться. Теперь он туда хоть вплавь, но доберется... Наученный опытом, аккуратненько переправился на плавучий остров, где обнаружил, что пути дальше нет: то ли по вине подводного течения, то ли по небрежности последнего из перешедших, ящик, место которому между островком и другим берегом, отдрейфовал в сторону. Пришлось возвратиться.
Хлюпая правым сапогом, А. продолжил свой путь. Переправ не было, вернее, были две - но такие же, рассредоточившиеся. Далее началось болото, ров, однако, продолжался, и пришлось уйти от него влево. В общем-то, сложность предприятия пока соответствовала рассказам Б.
Болотце кончилось, опять начался мелкий лесок: топкий, с сочной влаголюбивой травой, лес оборвался лугом, и по лугу шел человек, который, очевидно, и был искомый сталкер, ибо кому здесь еще ходить. Все же насчет сложностей Б. перебрал, потому что сталкер этот был не очень-то и нужен: через луг и далее - в лес, уводя влево, в обход болота, вела тропа.
Это, никаких сомнений, и был основной тракт - разъезженный, заглубившийся в мягкую, переувлажненную почву, с досками и корягами, перекинутыми через выбоины и ручьи; по обочинам валялся хлам, очевидно, взятый со свалки, и который то ли просто выпал, то ли ноша оказалась не стоящей переть ее так далеко. Тот человек шел, не спеша, ни в каких не сапогах, без палки, шел медленно, так что А. завис в нерешительности: обгонять мужика, пожалуй, не следовало, потому что неизвестно, что там дальше, но и плестись в хвосте не хотелось. Само собой вышло так, что он его нагнал и шел за ним следом, в затылок. Почувствовав идущего сзади, человек отступил, пропуская А. вперед, но тот обгонять не стал и признался, что идет впервые и дорогу не знает.
Мужчина очень солидно прихмыкнул и утвердительно, согласно, покачал головой, подтверждая кивком не то, что он понял собеседника, и не то даже, что попасть на свалку без провожатого сложно, но очевидную необходимость проникновения туда.
- А что тебя интересует? - спросил он чуть погодя.
- А так, - промямлил застигнутый врасплох А., почувствовав себя если и не шпионом, то уж соглядатаем, - так... увидим...
- А что тут разглядывать. Что надо - за тем и идешь.
Мужик был пенсионного возраста, а лет десять-пятнадцать-двадцать назад принадлежал, похоже, к типу героя нашего времени в понимании журнала "Крокодил" и плакатов на стенах: родившийся на заре кадровый рабочий с твердо-широкими скулами, крепкие руки в до локтей закатанной рубахе, глаза глядят непрерывно-пристально вперед, усы плотные и седые - даже, скорее, не седые, но убеленные мудростью. На плакатах, обычно, он дополнялся двумя младшими поколениями: юношей при комсомольском значке и махоньким октябренком, - одна из многих троиц тех лет, а кроме этой: черный, желтый и белый; рабочий, колхозница и некто хлипкий в очках; солдат, матрос и летчик; основоположник, соратник, продолжатель и основатель; папа, мама и - на общих руках - дите, мелком выводящее по небу "Пусть всегда будет солнце!" Бывший бог-отец постарел, оплыл, смотрел под ноги - дело-то все же на болоте, с тропинки сходить не след. Завязав разговор, он, несколько одышливо воодушевляясь, вовсю расписывал свалку, говоря о той, как о чем-то принадлежащем ему лично, по-хозяйски. Время от времени он поглядывал, канонически прищуривая взгляд, на спутника - проверяя, а достоин ли тот его наставничества. А. старательно, хотя и неуклюже, имитировал заинтересованность и веру в россказни, по которым выходило, что свой брак сюда свозит чуть ли не ювелирный завод.
- А вы зачем идете? - осведомился А., почувствовав, что одобрительного молчания с его стороны уже недостаточно.
Начался рассказ о пенсионных занятиях усатого, а занимался он, помимо садоводства и рыбалки, изготовлением рамок для разных там картинок. "Что за картинки?" - услыша отчасти близкое слово, спросил А. Оказывается - для фотографий, рамки покупал сосед по даче. А. хотел было выяснить, зачем они соседу, но В. начал говорить о том, как трудно раздобыть профили, потому что новых делают мало, и только на свалке можно еще отыскать что-то приличное, ну, или в заброшенном доме, но это ж в сельской местности... Профили он отдирал от старой мебели (из нагрудного кармана пиджака - было видно под распахнутой плащ-палаткой - острием вверх торчала стамеска); мебелей же сюда свозили видимо-невидимо: "С комиссионкой свяжешься - себе дороже выйдет, вот на свалку и отправляют", куда вывозили, судя по его словам, чуть ли не гарнитуры времен Павла эдак Второго, реставрируя которые неплохо промышлял некий антиквар Г.
- А сосед что, фотограф? - вернулся к теме А. - Зачем ему рамки? В альбом же клеют.
- Нет, - ответил В., - пенсионер он. Шишка был крупная, а два года назад на пенсию поперли, так он и начал свои картинки печатать.
- Печатать? Фотографировать?
- А нет. Щелкать, он всю жизнь щелкал. Нащелкает, у себя на службе отдаст потом, ему там и проявят, и высушат, он их и складывает, некогда возиться. Занятой. А теперь купил агрегат и сидит в темноте.
А. ужаснулся, представив соседа: сначала, очевидно, поиски по всем углам и ящикам запыленных коробок, которые перевязаны бечевками, либо разноцветной, выцветшей тесьмой, взятой из запасов жены; тесьма, развязанная, не расправляется, не уступает своих изгибов, а в коробках, в ячейках - сухие, скрученные до визга рулончики негативов. Постепенно разгораясь, теряя выработанные за годы начальствования спокойствие и невозмутимость, входя в раж, не сверяясь уже со врущим списком на обратной стороне крышки (лиловым химическим, либо обычным, полустершимся карандашом там почти код, какие-то условные слова, которые, казалось, доходчиво сохранят обстоятельства съемки), щурится над красно-блестящей жидкостью в кювете, общедоступным вариантом ясновидящего вглядываясь в незрячую, с бельмом схожую пелену, сквозь которую, не спеша, лениво, как бы обратно тая, проступают чуть смазанные колыханием воды (рука, торопя изображение, гладит бумагу) контуры, темные точки, силуэты - недопроявленные, кто такие? Что за люди, что за город? Но и проявившиеся - кто такие? Кто стоит, прислонившись к косяку? Кто держит бокал в руке? кто поднимает бокал? за что пьет? Что за вид, что за дом, кто они, глядящие в объектив? Редко, очень редко вспоминая тех, кто всплывал со дна ванночки, и вздрагивая, когда узнавал себя - будто перебрав в ресторане, увидел вдруг свое кривое лицо в туалетном зеркале. Печатает, вставляет в рамки. Вешает на стены. Жизнь вторая, навсегда. Успевай только смахивать пыль.
Спутник, между тем, умолк, стал идти осторожнее: они приближались к цели. Многочисленные ручейки были снабжены перекинутыми досками, ручейки ширились и сливались, компаньоны пересекали какую-то дельту - один рукав, другой, вот, кажется, последний - и точно: канава здесь рассасывалась в болото, через которое, между кочками, были набросаны доски, коряги, всякий хлам. Без особенных сложностей они перебрались через топь и, хватаясь за черную землю и обломок бетонной плиты, взобрались на плато.
Первое, что поразило здесь А., - свет. Здесь оказалось очень светло. Ровное, вдали чуть уходящее вверх пространство было белым, блестящим от многочисленных стекол, мерцало, раздражая глаза бликами; кое-где над плато курились - будто подземные - дымки, тоже светлые, молочные. Спутник достал сигарету, присел на какой-то ящик и, переводя дух, закурил.
- Ну вот, - сказал он, - ищи свое счастье. Тут, по правде, все перемешано, что куда ссыпать не разбирают, но мебели если - это тебе со мной, если с мебельной фабрики огрызки, то они вон там, - он махнул рукой, - валяются, с мотозавода хлам в той вон, вроде, стороне. А где дым - так это с помоек, объедки. Там если из дому кто и выкинул что, так сами ребята перехватят. Они посторонних не любят.
- А книги? - заикнулся А. - Попадаются?
- Книги? Макулатура всякая? Так теперь ее мало. Но бывает, попадает под ноги. Вроде есть она тут где-то. Ищи. Ты, выходит, из этих... интеллигент, - он сделал ударение на втором "и", - ну-ну, - он, как бы не одобряя, покачал головой, - ищи. Бывай здоров.
Пахло омерзительно, воняло - кисло, тошнотворно. Ошарашил А. и весь облик свалки: после вчерашней встречи он, наслушавшись художниковых россказней, представил свалку неким вариантом спецмагазина для бедных, громадными пространствами вторичного распределения, где разложены почти чистенькие, нормальные, чуть, возможно, с трещинкой вещи: ходи, выбирай. Вещи не столько одряхлевшие, сломанные, сколько просто надоевшие хозяевам, вышедшие из моды - отголосок читанного о лавках парижских старьевщиков. Блошиный рынок, клошары, "Бато-лавуар", Аполлинер, запах жареных каштанов, Сен-Жермен, дымный туман, осень, желтые листья... Что ж, моросило. Под ноги лезли осколки, обрывки, обрезки, просто грязь, выжатые, скрюченные тубы, ржавые мусорники, батарейки, проволока, ошметки и сгустки масляной краски; все было утрамбовано, обнялось, слиплось друг с другом.
Людей было немного, то одна, то другая по-грибниковски согбенная фигура маячила вдали. В секторе, планово отведенном под заполнение, группировались мусоровозы - стоя тесно друг к другу, медленно извергая накопленное за ездку; мусорщики внимательно ворошили палками мусор, то и дело извлекая и складывая, сортируя по принадлежности, бутылки, доски, что-то еще. Тут же сновали, рыча, бульдозеры, уминая привезенное, спихивая мусор под откос - расширяя плато.
Суета напоминала, разумеется, копошение мух на навозе, из своего рода навоза свалка, впрочем, и состояла - выгребная яма города: все, что разнообразными путями входило в его организм, с неизбежностью оказывалось здесь; все недопереваренное, все отжимки, косточки. По свалке мигрировали стаи птиц, то они вспархивали из-под бульдозера, то рассаживались: чайки, причем, располагались аккуратно, напоминая солдатское кладбище. Да и сам пейзаж заставлял думать о войне - в щебень разрушенный город, плоскую поверхность которого болезненно нарушали отдельно стоящие холодильники, газовые плиты: нахохлившись, руки прижав к груди, испуганно не находя вокруг себя стен и хозяйки со сковородкой рядом.
Горы серого, разбитого пенопласта, куски досок, собранные в островки, над которыми, как над льдиной зимовщиков, установили красные флажки - на переработку, что ли? Удивило скопление хлебных фургонов, точнее - коробов, с тех снятых; оказалось, что фургончики служили домами, бытовками клошаров. Там висела их цивильная одежда, стояли сумки, тючки с отобранным за сегодня добром. Зрение уставало от однообразия мелкого мусора, одного и того же на всяком квадратном метре, и глаз выискивал монстров: громадный ялик - в сохранности, человек на двадцать; куски стен, цельные участки кирпичной кладки; пружинящая каучуковая возвышенность, словно громадное вымя; прекрасные среди хлама шафранные конусы куч опилок; стенд какого-то школьного или вузовского уголка: "к работать с книго", с текстом, выписанным по фанере гуашью: "ия понимания прочитанного следует научиться выделять существенно основное, есс заставят сосредоточиться же воспринимает содержание; аботает, собст ая мысль и этом читатель одит к ыводам".
Свалка как объект природы - самоорганизовывалась: нерукотворно уминались, проваливались одни участки, выгибались другие, плато прорезали русла, по которым вниз стекала дождевая вода; между мусором, в редких свободных седловинах А. неожиданно обнаружил самые настоящие помидорные плантации - с плодами, уже наливающимися красным. В другом месте прижилась колония расползшихся по земле глянцевых, восково-желтых тыквочек.
Прогулка, в сущности, исчерпала себя. Ну что, добрался, осмотрелся и ладно - другое дело, если есть заинтересованность материальная. А. попытался пристроиться в хвост к нескольким старателям: что ищут? Тем это было не по душе, они неодобрительно оборачивались, глядели хмуро, настороженно; вновь возвращались к своему промыслу, - в самом деле, точно под бомбежкой выискивая среди развалин что-то необходимое позарез. Волокли на себе частично целую мебелишку - как они ее домой доставят? На электричке или договариваются с водителями? Да уж устроились как-нибудь. Какие-то пацаны перебирали, примеряя, смеясь, выбракованные, искаженные мотошлемы: сливовые, квадратные; поджигали, веселясь, мусор.
По натуре склонный не к приобретениям - к созерцанию, А. уже не понимал, что он тут забыл, но по инерции старался возобновить интерес к попадавшему под ноги. Пару раз ему почудилось, что видит вещь, им же сношенную. Может быть и так, но скорее всего - чужая. И снова осколки, щебенка, щепки, комья, тряпки, гигантские зеленые, буреющие пряди - выкорчеванные отцветшие цветы с городских клумб; крышка от финского майонеза, какого А. в ином месте и не видал, папка с важным, официальным докладом солидной давности - растрепанным, полувыцветшим: "ши работники сельского хозяйства единодушно ерживают и одобряют аграрную политику и, основные положения которой были изло те. Все это заставляет нас внимательно изучить состояние дел в сельскохозяйственном производстве". Поверх текста кое-где виднелась карандашная правка: "заставляет" заменено на "обязывает", "внимательно" на "постоянно", "изучить" переделано в "изучать".
На плато история подзадержалась изрядно: здесь, в общем сегодня, лежали вместе остатки времен предыдущих, теперь лишь покинувших город, впрочем - не полностью: город точно платил подоходный налог с прошедших - с каждого по отдельности - десятилетий, и содержится здесь в обратной пропорции - дальнего больше, нынешнего меньше; лежит вперемешку и, если покопаться, можно из деталек составить уменьшенную, но действующую его модель. Так некто Д. - было рассказано по пути через болото, - за пару лет умудрился из разрозненных, разновременных частей составить машинку "Зингер", машинку, впрочем, самую настоящую и прекрасно работающую.
Темные, невеселые люди ходили по свалке, пытаясь стянуть что-нибудь у прошлого: старики в растоптанных башмаках, деловые, быстро перемещающиеся мужчины, старухи, увязывающие и волокущие тряпье, безмятежное пацанье, а вон еще какой-то чудик печально смотрит под ноги, выглядывая какую-то позарез необходимую глупость - вроде ушедшего детства. И прошлое А. тоже, конечно, было свалено тут же; где-то за грудой битой сантехники и его память, - скрытые желто-мутным дымом, паром объедков, какие-нибудь чугунные церковные перильца в оранжевом свете августовского вечера; кому до них дело, разве что чудику вдруг для полного счастья, - как недостающий до полноты "Зингера" челнок - для полной комплектности машинки его души потребуются эти перильца и теплый вечер, но вряд ли он набредет на них, или не побрезгует вытащить из-под щепы и бетонной крошки.
Увы, вот и благоглупые умствования - что ж, устал, поганым дымом продымился, сенсорно покушамши, да не насытимшись: так придешь в гости в солидный дом, от скуки налопаешься до изумления, вернешься в телесной и душевной печалях домой и - к привычному хлебушку с сыром. Печаль не кормит, хотя такое изысканное тление, как бы в лиловых тонах, призрачно нагое смертное тело, в синеющих пальцах - дымится длинная и тонкая сигаретка, и гнильца, гнильца - то ли помидоры протухли, то ли сам ты в похмелье, а из ноздрей и ушей, звеня, удаляются мухи - серебряные, в патине.
Он заблудился. Солнце сквозь облачность просвечивало - знать бы только, с какой стороны оно было вначале. Крупных ориентиров здесь не было, а мелкие - не запомнил. Машины приезжали и уезжали, бульдозеры тоже перемещались (отчего-то, кстати, казалось, что внутри там никого нет). Свалка полого возвышалась, он пошел вверх. Окрестности оттуда оказались видны хорошо: свалка, лес, окружавший ее со всех сторон, трубы, дымящие за лесом, канава, тропинка через луг, переправа через болото - там видны были волокущие свои находки. Над свалкой интенсивно перемещались птицы разных видов и сортов, каждая стая держалась в своей плоскости, проницая одна другую, не сталкиваясь: белые, черные, в крапинку и полоску, разнообразные от разнообразного питания: среди них были, вероятно, и пенопластно-железные, и цельнометаллические с эбонитовыми клювами, и птицы с дощатыми, ржаво скрипящими крыльями, прикрепленными к туловищу дверными петлями. Следовало, пожалуй, отыскать что-нибудь себе на память, некрупное, с двойным смыслом, какой-нибудь ключ, что ли, понеобычнее, судьба которому на свалку возвратиться. Носить ключ всегда при себе, чтобы ощущать, как с каждым годом все более натягиваются почти резиновые нити, которые тянут, волокут его обратно в кучу, откуда он был взят; как, наконец, со свистом - прорвав карман, разбив стекло в квартире - тот вернется сюда, в место, где живет небытие, - такая вот планетарность мыслей и взгляда посетила стоящего на мусорной вершине А.
Наметив и приблизительно запомнив дорогу, он пошел вниз. Устал, предвкушал душ или - лучше - ванну, за дорогой не следил, воспринимая в этом измельченном мире все по отдельности: очередного старателя, скопление длинной, завивающейся по ветру стружки, кассовый аппарат, окаменелые гранулы лиловых удобрений; опять, похоже, заплутал. Подниматься еще раз - не хотелось, и он наудачу побрел в сторону кромки леса, рассчитывая потом просто пойти вдоль канавы - пока не наткнется на переправу. Очередной раз взглянув под ноги, он оторопел: здесь, вокруг, шуршали, перекатывались, на краткое время вспархивали бумаги. Под ногами был толстый слой листков, клочков, вырванных страниц, рассроченных папок, сморщенных, ржавых бумаг.
Но клочки и листки оказывались содержания самого убогого: квитанции, рецепты, билеты, программки, бланки школы старших пионервожатых, инструкции к полотерам, пустые анкеты, все - грязное. Постепенно, однако, бумаги делались осмысленнее: под ноги полезли газетные листы, допотопные иллюстрированные журналы, появились тут и люди, которые, пристроившись на кучах макулатуры, разглядывали розовых работниц в дебелых одеждах, кукурузу - царицу абстракционистов и стиляг... Хотя и виднелись следы поджогов, огонь всю эту массу не брал - сырость мешала.
Час он проползал на карачках, листая то и это, замарался по уши. Увы - любопытно и только. Начал накрапывать дождик. А. встал, отряхнулся и пошел было своей дорогой, как вдруг почва ушла из-под ног, и он поехал на спине куда-то вниз, подпрыгивая на трамплинчиках, разворашивая, взметая макулатуру, наконец выехал на ровное место и толчком затормозился.
- А аккуратнее? Нельзя? - чуть раздраженно спросил его человек, оказавшийся на пути. - Вот ведь что натворили. - Он показал книжку, треснувшую по корешку.
- А?! Что такое? Где я?
- Где... На свалке. Ваше счастье, что на меня наткнулись.
Да, дальше можно было лететь и лететь: метров на ... нет, сверху не скажешь, вниз - книжными ступенями - уходил почти что шахтный ствол. На ярусах люди ковырялись в развалах.
- Петя, - представился человек и, когда А. назвался в ответ, спросил - поесть ничего не найдется? Нет? Ну, не беда, мы одного отрядили, должен скоро принести. А закурить?
Сигареты у А. были. Оба, присев на сложенную из юридических томов завалинку, закурили. Почуя дымок, вверх поползли остальные старатели. Пачку распатронили, сигарет было немного - передавали по кругу.
- Вы тут что, с весны сидите? - шутливо осведомился А. - Что без курева?
- Да кто там помнит, с весны, не с весны... - рассеянно отвечал Петя. - Курево приносят, неувязочка просто сегодня. Домой идешь - берешь книги, обратно - с куревом. Осень скоро, дождь, - он вздохнул, - а на следующий год, говорят, дорогу подведут, и все это на бумажную фабрику отправят.
Люди здесь - медленно доходило до А. - находились явно не с сегодняшнего утра: в потертой, грязноватой одежде, небритые, здоровьем не пышущие, со впалыми глазами. Поболтав немного, народец потек вниз, по местам, передавая сигареты кому-то там еще в глубине. Здесь же, метрах в десяти от верхнего края, была база, что ли, - с помощью позаимствованных на свалке досок в книжных стенах были устроены пещеры, где лежали сумки, одежда, стопки отобранных книг. А. пробежал взглядом по корешкам, и ноги его подкосились: "Господи, - произнес он с дрожью в голосе, - и это все так тут и лежит?!."
- Да там много еще что лежит, - спокойно сказал собеседник, отчищавший, приводя в мало-мальски сносный вид книги из груды перед ним, - спуститесь, увидите.
Дна колодца как видно не было, так и - по мере спуска - видно не стало; давление на слои возрастало, просто так выдернуть приглянувшуюся книгу невозможно, требовались раскопки по всему ярусу. Колодец, похоже, уходил до центра земли, и книги чем дальше - тем более спрессовывались, переходя в какое-то иное агрегатное состояние: без огня обугливаясь, становясь твердыми, почти минералами с антрацитным блеском среза страниц. Спускаясь, он наткнулся на парня, с которым где-то уже встречался. Они кивнули друг другу. "Витя, - напомнил тот, разрешая неловкость, - ну привет".
- Тут такая технология, - продолжил он, - вес подряд не очень-то дергай, а то лавина сойдет, завалит. Вытащим, так уж и быть, но весь порядок нарушишь. Еще, - добавил он, остановив нетерпеливо озирающегося А., - мусор в сторону откладывай, мы его наверх передаем, на свалку. Чтобы не мешался. Если что-то найдешь разрозненное - все равно бери, ну, это понятно.
Уже смеркалось, когда закопавшегося в книгах А. позвали наверх. Прижимая к груди отобранное, передавая книги верхним, он вскарабкался. Народ сидел кружком, собираясь ужинать - еду принесли, в стороне кипятили воду для чая. А., переведя дух после подъема, закурил.
- Да, - отыскал его глазами Петя, - вы сейчас домой поедете, верно? Захватите эти пачки, - он указал на стопки, днем повергшие А. в шок, - а когда к нам еще надумаете, захватите съестного, не много - батон там, чай, если не сложно. Курево. Хорошо? Как средства позволяют.
- А куда мне их отнести? - спросил А., поднимаясь на ноги.
- Как куда? - удивился собеседник. - Домой.
- К кому домой? - опешил в свою очередь А.
- К себе... - продолжал недоумевать Петя.
- Нет, ребята, - сказал, возвращаясь на место А., - так не годится. Я только сегодня пришел, не пойду я никуда.
Следующий текст
в книге Андрея Левкина
|
