* * *

В жизни многошумной,
Где царит число,
Быть хотела умной,
Да не повезло.

В бытности короткой,
Где надменно зло,
Быть хотела кроткой,
Да не повезло.

В памяти столь дробной
Что произошло?
Быть хотела доброй,
Да не повезло.

В сфере разобщенной
Звездное табло...
Быть бы мне прощенной,
Да не повезло.

1996

ПОСЕЩЕНИЕ БОЛЬНИЦЫ

Сердце раздену, что луковицу,
Выдерну пульс - владей!
Я возлюбила буквицу,
А не людей.
Не на Покровке луковку,
Не колокольный стон, -
Я возлюбила буковку,
А не закон.
Если б закон Зиждителя, -
Не проходила бы
Мимо просящего жителя,
Мимо судьбы
Старческой и младенческой, -
Не в четырех стенах, -
В рвани переселенческой
Да в колтунах.
Но в половине четвертого
Дня не сего числа
Студентика полумертвого
Все же спасла.
Кто тебя эдак на людях?
Из раковины ушной
Кровь расползлась по наледи
Возле пивной.
Ешь, я натерла овощи.
В мой самосудный час
Не я тебя с божьей помощью, -
Ты меня спас.

1995

* * *

Тебя тащили в эту жизнь щипцами,
Щипцовым и осталась ты дитем,
Вот и живешь между двумя концами -
Недорожденностью и забытьем.

Вот и живи и не нуждайся в сходстве
С тебе подобными. Какая дурь
Не видеть благости в своем юродстве
Среди житейских и магнитных бурь.

Ищи угла, огрызок жуй московский.
Непрочная, тебе ли в прочность лезть?
Есть у тебя заморские обноски,
Даже кольцо салфеточное есть.

Переводи на пузыри обмылки,
Дуди в необручальное кольцо.
Ну что тебе охулки и ухмылки,
Да и плевки не в спину, а в лицо?

Ты погляди, как небеса глубоки,
И как поверхностен овражий мрак,
И научись отваге у сороки,
Гуляющей среди пяти собак.

Как барственна походочка сорочья
Средь пригостиничных приблудных псов!
Я расстелю тебе и этой ночью
Постель из лучших подмосковных снов.

1995

* * *

Помню я сны Авраама и Сарры,
Вопли Ионы в кипящей волне.
... Нет, не желаю писать мемуары,
Это занятие не по мне.

Воспоминания - для беззаветно
Ищущих в смерти свои следы.
Память есть то, что тебе незаметно,
Как организму процент воды.

1997

* * *

А что алело на холмах,
А что сияло в тех шатрах,
Об этом дурочке не надо
Ни знать, ни думать, ни гадать.
Ее волос седая прядь -
Как отсвет лунный винограда.

О чем смуглянка Суламифь
Мечтала, сердце оголив
И целомудренное лоно?
Прижать к себе, словно печать,
Царя и сладостно зачать
Мальчоночку от Соломона.

Закат алел, восход алел,
И царь ей Песню Песней пел,
Но от другой он ждал ребенка...
О ком ты, дурочка, о чем?
Прядь серебрится над плечом,
И русская поет гребенка:
Цевница, улица, котомка.

1995

* * *

Март, и мимоза, и запах бензина.
Далее носа мне жизнь не видна.
Из девяти дочерей Мнемозины,
Жаль, что знакома мне только одна:

Лиры струна поострее осоки -
Между словами кровавый зазор.
Это за то мне такие уроки,
Что остальных я не знаю сестер.

1997

* * *

Человек бредет, а время бродит
В черепушке, как винишко в бочке,
И руками человек разводит:
Где тут думать в нашей заморочке
О материи, теснящей душу,
О дороге о криминогенной...
Ну, а время рвется вон наружу,
Чтоб вернуться в бочку Диогена.
Чем недвижней плоть - душа мобильней.
Это ли хотел сказать философ?
Или сам был первою бродильней,
Или мир, как ягода, был розов?
Разольем-ка время по стаканам,
Разожмем-ка стиснутые души!
Но бредем по выхлопным туманам
Океана, воздуха и суши.

1995

* * *

А.И.Солженицыну

Что за мельник мелет этот снег,
Что за пекарь месит эту вьюгу?
Делается волком человек,
Волком воет да на всю округу.
Где же лекарь русскому недугу?

Ничего я нынче не пойму,
В голове ни складу и ни ладу.
Ломтик льда я за щеку возьму,
Глядь - и подморозится надсада
Хоть на миг... А большего не надо.

1995

РАВНОВЕСИЕ

Думала: хоть что-то перестроено,
Но на деле - все перелицовано,
И твое лицо - ты так устроена -
Этою бедою зацеловано.

Смехом ее горьким изморщинено, -
Стала правда ложью, гость - непрошеным,
И двуглавый в небе, что подсинено
С краю одного, глядится коршуном.

Коготь да зеленый серпик месяца
Друг о дружку точатся и тупятся.
Жизнь твоя, как погляжу, - нелепица,
Смерть твоя - пред Господом заступница,

Только за кого, - мне знать не дадено,
Как ни морщу лоб - одна испарина.
...Сколько у тебя судьбой украдено,
Ровно столько же тебе подарено.

1995

* * *

Здесь, где в изумрудное колечко
Завивают речку пальцы ивовы,
Ты скажи мне, жизнь моя, овечка,
Жизнь моя, раба страдальца Иова,

Почему ты держишься так кротко,
Так обиженно и так пристыженно,
Почему глядишь туда, где лодка,
Почему хозяином пострижена?

Потому что дал он обещанье,
Чтоб от язв и вервиев избавиться,
Свесть меня сегодня на закланье.
И пойду, хоть это мне не нравится.
Потому что я его люблю.

1995

НОЧИ КАБИРИИ

У всякой вещи есть предки. Так, например,
Пропеллер - потомок мельницы ветряной.
Пора дон-кихотства прошла. Бродский размер
Как уцененною куклой играет мной, -
К чему вентилятор, когда есть кондиционер?

Но вентилятор, как видите, тоже звено
Меж веером, мельницей и самолетным винтом,
Крутящим ночи Кабирии. В этом кино
Судьба смеется глазами и плачет ртом,
Поскольку в итоге всегда не то, что дано.

Какая ирония жизни да и пера -
Куклой из гуттаперчи себя наречь.
А вентиляторов предки - китайские веера
Веют с Востока и завивают смерч
Ассоциаций, которые стоят свеч.

Свечи подкорки вечного стойче огня.
Бродский, Феллини, Сервантес - обратный ход
Времени. Так доберусь до приводного ремня,
Но всуе нельзя... Пусть плачут глаза и смеется рот -
За маску сойдет гуттаперчевая броня.

1997

* * *

В угоду ходкой молве
Стою я на голове,
Крепка голова, что пень, -
Проверьте, кому не лень.

Под градом взглядов косых
Хожу на руках босых,
На самом деле я - псих,
И рук не ценю своих, -

Ладони тверже ступней,
А пальцы жизни длинней...

Но людям, людям видней.

1997

* * *

Из духовки - картошка. Соленый груздь.
"Амаретто" принес мне гость, -
Из меня он пытается вырвать грусть,
Как из стенки кирпичной гвоздь.

Но и шляпки нет у того гвоздя,
Да и нечего в ребра лезть,
Да и грусть моя много лет спустя,
Может быть, превратится в весть

О земле воспрявшей, ядящей всласть,
О душе, поправшей и смерть и злость.
Эта грусть - посильнее, чем бунт и власть,
Хоть ржавее, чем в стенке гвоздь,

Еще вербой взойдет из моей груди,
Чтобы благовестить весну.
Пей ликер, мой гость, да груздем хрусти,
Обжигай картошкой десну.

1995

СОЖЖЕННЫЕ СЛЕЗЫ

1

Я сожгла свои слезы на дне глазном,
На сетчатке остался пепел,
Чтобы гость незваный в дому моем
Их не видел, и друг их не пил.

Я могла бы слезами землю залить
Перед тем, как в небо отчалить.
Но к чему мне недруга веселить
И к чему мне друга печалить.

2

Я речами сыта ветвистыми
И делами сыта бесславными, -
Раб крадет и грабит хозяин.
И по горло сыта убийствами
Заказными да и державными
От Москвы до самых окраин.

Все ж надежду мою не выветрить
Да и веры моей не вытравить
Солью лжи, сулемой событий.
Слезы жгу, и они пылью пепельной
На глазах, как на коже мебельной, -
Не глядите в глаза, не глядите!

Не глядите в глаза мои пыльные,
Твари темные, светы небесные,
Не глядите, Авель и Каин.
У меня ведь силы стожильные,
И, конечно, нервы железные,
И, конечно, сердце что камень.

1995

* * *

- Когда бы только воду
Да на чужую мельницу, -
На мельницу чужую
И кровь сегодня льем!

На кой тебе, юроду,
Стращать меня, скудельницу, -
Дай раны зацелую, -
Все порастет быльем:

Покроется и цвелью,
И оболочкой радужной
Зрачков озерных рыбок,
Куриной слепотой,
Шмелиною фланелью...

Да есть ли в жизни каторжной
Пророк не без ошибок,
Не без греха святой?

1996

В НЕМЕЦКОМ ГОРОДКЕ

Не толкай меня в реку забвения
За вторичное слово:
Видишь, даже предмет - повторение
Организма живого.

С черепашьего панциря списаны
Черепичные крыши,
Как на пальцы, на стержни нанизаны
Световые афиши.

А скамеечка муниципальная -
Точный слепок опенка.
Пусть мне больше не снится Хрустальная
Ночь и трупик жиденка.

1996

НА КРАЮ ОКРУЖНОЙ

Что еще сказать на краю
Окружной, где черна пыльца?
Я придумала жизнь мою
От начала и до конца.

Что сказать на краю утра,
Прохимичившего зарю?
Я, быть может, лишь тем хитра,
Что нисколечко не хитрю.

Что еще на краю сказать
Окружной, где крови - алеть?
Научились мне доверять,
Разучились меня жалеть.

На мормышку рыбка клюет,
На доверие я клюю.
Так о чем же рыбка поет
У погибели на краю?

1995

* * *

Ах, месяц апрельский, ах, месяц над голой водой!
Прискорбная наглость всегда оставаться собой
И думать, что зеркало - миропознанья стекло.
Не это ли на неподвижность меня обрекло?
Зрачками бы зеркало я просверлила насквозь,
Да сверла мои бумерангом вернутся в зрачки.
Была бы я мудрой, - жила б наобум, на авось,
Как некогда мной не разгаданные простачки.
Они-то и ввысь поднимались и падали вниз,
А я со стеклом совещалась, испод серебря.
Что было бы, месяц, когда бы однажды Нарцисс
С отважною ненавистью посмотрел на себя?
Не знаю, что было б, но я прилепилась к нулю,
Владея, как ты, лицевой стороною стекла,
Себя проклиная, я снова себя обелю, -
Мол, только глазами темна, а душою светла.
Тебе повезло, - ты от зеркала так отдален,
Что между тобой и рекой пролегают века,
Прозрачные тени былого и ангелов сон,
И стекла грядущего, вставленные в облака.
К тебе обращаюсь, поскольку заядлых друзей
С зеркального круга, как будто бы с блюдца, слизнул
Язык мой бескостный, но вижу: и ты - ротозей,
По голой воде голубую размазал слезу.

1996

* * *

Ничего. Ни строки, ни словечка.
Ничего, словно я умерла,
Лишь табачного дыма колечко
Над углом раздвижного стола.

В синей гжели - кофейная гуща,
Ничего, - ни словечка о том,
Как сияет июньская куща
За прозрачным, как сердце, окном.

В этом сердце две маленьких птички
Говорят меж березовых свеч,
И похожи они на кавычки,
И прямая таинственна речь.

Я две вилки воткну в удлинитель:
Чайник, лампу. Раскрою блокнот, -
Ничего. Видно, ангел-хранитель
От меня же меня бережет.

1995

* * *

Что это, что это так прилепилось ко мне,
Словно живое перо к птице давно неживой?
Это я тенью пишу по солнечной стороне,
Это я светом пишу по стороне теневой.

1995

* * *

Лишь звука вещество
Не ведает позора.
Стихи из ничего
Растут, а не из сора.

Компьютер, не спеши.
Не все тебе вестимо.
С дном моря дно души
Вполне сопоставимо.

Чего здесь только нет!
Акулы и акриды,
И корабля скелет,
И колыбель Киприды...

Но надо превозмочь
Соблазн перечислений.
Иначе в эту ночь
Со дна всплывут все тени,

И мраморная пыль
Распавшихся империй,
И даже та бутыль
Со справкой о Гомере.

1997

* * *

Меж облаками синяя прослойка
Сухого неба.
А на спирту лимонная настойка -
То ли хвороба сердцу, то ль целеба.

Летит душа туда, где бредит Каспий,
Лепечет цитрус,
Что не было бы разнокровных распрей,
Когда бы не распад, когда б не выброс

Имперской лавы. Там на побережье
Рыдает детство
О том, что ты стареешь в зарубежье,
Могилы бросив, промотав наследство -

Атлас мазута, кружево прибоя,
Тень от ореха
На полдвора. Не плачь. Господь с тобою,
Ты - голос настоящего, не эхо

Прошедшего. На кой тебе изнанка
Имперской голи,
Тем более, что ты не иностранка
В юдоли русской да и в русской доле

Многотерпения и самоедства
И дымной тяги
Залить глаза вином. А что до детства -
Рисуй его на ватманской бумаге.

1997

* * *

Весь год меж прихожей и кухнею
В том венецианском окне
Я девочку вижу не с куклою,
С обувкой на тонком ремне:

Сандалии мамины нюхает,
Оставленные второпях,
И как-то по-старчески охает
И прячет в сведенных бровях

Такое раздумье горячее
Над первой бедой бытия,
Какое и слезно-горючая
Не ведает старость моя.

Стоит моя память, как в рамине
Портрет, и терзает вотще.
И вырваться тщусь я из времени
Прошедшего и вообще...

1997

* * *

1

Гроза во мгле еловой
Сожгла мои глаза.
В начале было Слово,
Потом была слеза.

2

Что видишь ты сквозь шарфик мамин,
Сквозь ярко-розовый шифон?
Армянской церкви серый камень
Бакинским ветром раскален,

Как стены круглые тандыра,
Где старики пекут лаваш.
Нет, дымно-хлебный запах мира
Забвению ты не предашь.

А вспомнишь ли на самом деле,
В чем первая твоя вина
И что в подсоленной купели -
В слезе Христовой крещена.

3

Как бабочек крылья распахнутые,
Восточной раскраски,
Цвели возле Каспия бархатные
Анютины глазки.

И зори цвели олеандровые
Над медью инжира.
И все полусонные правды мои
Об ужасах мира

В подводные ямы затягивало
Петлей смерчевидной,

И чтоб не погибнуть, поддакивала
Я лжи очевидной.

Так детство кончалось, заискивая
Пред страхом развязки,
В петлицу забвенья протискивая
Анютины глазки.

4

Что раковина скрыла, то подлежит повтору.
У скал утихло море, морщины расшибя.
Я правду говорила лишь вольному простору,
Поскольку воля слышит лишь самоё себя.

1997

* * *

Цветами стреножены бабочки,
В лучах окрыляется прах,
И даже домашние тапочки -
Как ласты на ватных ногах.

А вросшая в берег смоковница
Пушистей, чем сна вещество.
Все явное тайным становится,
Когда ты вглядишься в него.

Меня обнимающий празднично,
Ты видишь в объятьях своих,
Что я невесома и призрачна,
Как кружево гребней морских.

1996

РОМАНС III ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Среди космических руин
Есть два сверкания во мгле:
Твоих очей аквамарин
Держит меня на земле.
Ах, обнимай, обнимай меня!

Уже вступает в третий круг
Тысячелетье на часах.
И только нежность твоих рук
Держит меня в облаках.
О, не роняй, не роняй меня!

Так непонятны времена,
Так много бед в родном краю...
И лишь любовь, она одна
Держит меня в раю.
О, не бросай, не бросай меня!

1997

* * *

Бродит по Переделкину
В пестром, не первой свежести,
Нечесаная, неухоженная,
И к рядовым знаменитостям
С глупостями пристает:
- Ну будьте чуток поопрятнее,
Хоть капельку поаккуратнее
С дачами и наградами,
На вас же глядит народ! -
Дачники смотрят сочувственно
На женщину неухоженную
Эдак за сорок лет.
Но в чьей-то застрянет памяти
Не эта неряха явная,
Скорее всего - завистница,
А свет из глаз ее косеньких,
А свет рассеянно-остренький,
Бесовско-ангельский свет...

1995

* * *

Заржавлены пружины,
И ткань насквозь промокла...
И видятся руины
Трагедии Софокла.

Ушла под пепел Федра,
Осталась диадема...
И трепетнее ветра
Трепещущая тема:

Утрачиваем души,
Одушевляя вещи...
И чем мой голос глуше,
Тем осязанье резче.

1996

* * *

Уходят частные предметы
           Из общих слов,
Как рыбины-свободоведы
           Из неводов,
Ножовкой плавников решетку
           Перепилив,
Хвостами опрокинув лодку
           В ночной прилив.
Я отвлеклась, соблазн метафор
           Меня отвлек
От жизни, где трепещет автор
           Двух первых строк.
Я поймана, но не убита.
           Бьюсь на крючке
У ловкого ловца - у быта.
           В его зрачке -
Я вещь в плену у ширпотреба,
           Вещь на волне
Телепатического неба
           В телеокне.
Что мне приливы мыльных опер?
           Подобье волн?
То сердце рвется вон из ребер,
           Из ребер - вон.

1997

ВЕТЕР ПОКОЯ

1

Утро такое, что ветер пропах жасмином
Да и сиренью.
Время такое, что словно на поле минном
Жду со смиреньем
Взрыва. Но разве можно в утро такое
Думать такое?
Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,
Ветер покоя.
Утро такое с веком в испарине смерти
Не совпадает.
С чем мы вступаем в тысячелетие третье,
Ветер не знает.
Разве что сердце - дрожащая роза -
Мыслит тверёзо
В утро такое, где лучше б не думать о взрывах
Разного рода.
Небо - в надрывах, во вскрытых нарывах
Матерь-природа.

2

Ветер жасмина, ветер сирени, ветер левкоя,
Ветер покоя
В противоречье с враждой людскою,
С лютой тоскою.
Утро такое со временем родины бедной
Не совпадает, -
Время разбоя, время тротила, радиобездны...
Рёбра бодает
Сердце - рогатая роза, роза терпенья,
Роза раденья.

1995

ЗА КАРТАМИ

У времени гемоглобин
Упал. Лейкоцитоз.
Приносит юный господин
Мой выигрыш - пять роз,

И вновь за картами сидим.
Нам честная игра
Забвенье дарит, как иным
С наркотиком игла.

Туз - на туза и масть - на масть...
А жизнь ясным-ясна:
Ворует чернь (она же - власть),
Пустым-пуста казна.

"Воруют" - русская беда
И нищеты разгул.
Об этом вон еще когда
И Карамзин взгрустнул.

Что за стихи без всяких тайн,
Без спрятанных причин?
The time kills me, but I kill time *.
Ваш ход, мой господин!

1997

* Время убивает меня, а я убиваю время (англ.).

* * *

Дворик - семь на восемь
Или девять на семь.
Дождик бьется оземь,
Лист слетает наземь.

Эти два событья
Явные, они же
Служат для сокрытья
Снов. Об этом ниже:

Хмарью затаенный
В мире шелудивом
Пульт дистанционный
Спит и бредит взрывом.

1997

* * *

Глупо не знать о прошлом
И поспешать в грядущее.
В сердце России дошлом,
В сердце Руси все сущее

Нынче так разнобойно.
Хитрое, простодушное
Время всегда разбойно,
Если житье побирушное.

Сиюминутная правда
Смертью моей называется.
Колокол миокарда
В сердце моем разрывается:

До наилучшего завтра!
Даже на адском вертеле
Крикну: я - не Кассандра,
Верьте мне, люди, верьте мне:

Если дитя смеется,
Если старуха чванится,
Все еще утрясется,
Все еще устаканится.

1997

* * *

Твой поезд ушел. А ты все бредешь вослед,
Вникая не в будущее, а в синичий посвист.
О смерти не думается на износе лет.
Серебряно эхо. Хотя был железен поезд.

Пробоина в детстве от бомбы той Мировой.
Из разных вагонов состав судьбы сформирован, -
В решетках и без. Коммуналка, психушка, конвой, -
И каждый твой шаг расшнурован и пронумерован.

Но к черту подробности. Все было как у всех,
Не лучше, чем у других, и ничуть не плоше.
Серебряно эхо. И надо же, как на грех,
Забили все палочки солнца по облачной коже.

И клавиши-шпалы бренчат, и вдоль потолка
Фальшивят и ветер, и сосен смычковые скрипы.
Во мне какофония невыводимей пятна,
Оставленного мазутом иль мозгом рыбы
Каспийской. Но тут ни при чем апшеронский тупик.
Лет сорок буксуешь округ семиглавой столицы.
Серебряно эхо. Откуда же хаос возник?
Во всем виноваты Стрелочник да синицы.

1996

* * *

Пишу стишки простецкие
Под маской дневника, -
В них мира мысли детские
И старости тоска.
Так жизнь и смерть в таинственном
Присутствии Творца
Рекут в числе единственном
От первого лица.

1997

* * *

Кого бы я ни встречала -
Я встречала себя,
Кого бы ни уличала -
Я уличала себя,

Кого бы я ни любила -
Я любила себя,
Кого бы ни хоронила -
Я хоронила себя.

Кого бы я ни жалела -
Я жалела себя,
Куда бы я ни летела -
Я летела в себя.

Сходили с ума. Но это
Я сходила с ума.
И если вдуматься в это,
Весь мир - это я сама.

1996

* * *

Посверкивая хрусталем граненым,
Пустой стакан прикинулся ученым

И мучил: пустота - и есть душа,
Мир стеклодув обдумал не спеша, -

Знал стеклодув, - лишь пустота свободна,
Возьми да и заполни чем угодно -

Вином причастным или серебром
Тех шекелей. Поставь вопрос ребром:

Когда бы не Чека и не Иуда -
Могло ль свершиться Воскресенья чудо?

Стаканом этим я была сама.
Не знала я, что я сошла с ума,

Что бред безумья явственнее яви.
И так же явственно, в златой оправе,

Вдруг ангелов ко мне явился хор:
- Мы слышали твой трехнедельный вздор,

Мы видели твой ужас трехнедельный!
Очнись, перекрестись, сосуд скудельный,

Творил тебя не стеклодув, а Бог,
Да от безумия не уберег.

И я очнулась и перекрестилась.

1996

МАЯТНИК

Так бывает под Москвой в апреле:
В небе фиолетовые щели,
Не горит еще на вербе свечка,
Прямо над тропой висят качели -
Две веревки и одна дощечка.
И на них то ль мой двойник, то ль сверстник,
Давних игр и замыслов наперсник,
Длинную свершает амплитуду
Между Каспием и Мертвым морем,
Где похоже небо на полуду,
Где под мельницей Монтофиоре
На оливе загорелись свечки.
Эти глюки мне одной на горе:
На качелях делает насечки
Время, но о собственной утечке
Ничего не знает. Это знаем
Только мы и маятник качаем.

... Под Москвой от прошлогодней прели
Нервный запах. Облака, что сало,
Плавятся и заливают щели.
Я сухие губы облизала:
Неподвижны над тропой качели,
Словно маятник испорченных часов.

1997

* * *

Щель была вместо двери,
В виде иллюминатора
В толще камня - окно.
Разве было в пещере
Иоанна Крестителя
Мглисто или темно?

Площадь - три на четыре,
А в овале - миндальная
Склонов гор густота.
Что такое есть в мире
Тьма для первоносителя
Света в виде креста?

Что ж в своей комнатенке
Четверть века безвылазно
Я талдычу о мгле?
Разве это потемки?
Разве нету Спасителя
На безумной земле?

Разве не жаждем чуда
Мы, невзирая на Ирода?
Или память пуста?
Или вращаю блюдо
Я с головою Крестителя,
А не свет от креста?

1996

ЯБЛОКО

И всюду видятся капканы,
И всюду чудится засада.
Но мне важней небесной манны
Искус первозапретный сада.

Ах, яблоко, вся жизнь - ловушка,
И только в смерти нет соблазна.
Прожженная слезой подушка
Свидетельствует: не напрасно

Я существую, чтобы сети
Мне расставляли, гнали, били
Те, кто о яблоке забыли
На этом исчервленном свете.

1995

ОДА СОСЕДУ ПО КОММУНАЛКЕ

В действительности грубой,
До жалости родной,
Шли вперемешку с румбой
Бетховена рондо́,
Прибоя голос трубный,
И вот еще одно:
Мертвецкой выдох трупный
И трупное пятно.

Заведующий моргом
Вне трудового дня
Своим гостям с восторгом
Показывал меня
Раз в месяц. Вот удача,
Почти что благодать! -
Я залпом кружку чачи
Умела принимать.
В награду - ешь от пуза
Вперед на целый век
Похлебку с кукурузой
И мясо, и чурек.
- Смотрите-ка, девчушка,
А ни в одном глазу! -
В руках соседа кружка
Сияла на весу,
И на него с укором
Жена смотрела зря:
Я общим коридором
Ему благодаря
Раз в месяц, не качаясь
От голодухи, шла
Самой себе на зависть
До своего угла
И ставила пластинки -
Какие - все равно.
Такие вот картинки,
Такое домино.

И нынче на потеху
Другим живу, да вот

Никто и ради смеху
На пир не позовет, -
И вспоминаю годы
Войны, и морг, и дом,
И первой в жизни одой
Я пачкаю альбом.

1997

* * *

И под легкостью пера крылатого,
И под тяжестью кариатид
Виноватый ищет виноватого,
Невиновный сам себя винит.

У России нет пути бескровного, -
Только Спасом на Крови согрет.
И учусь я не искать виновного
И за грех чужой держать ответ.

1996

* * *

Где живу, там и рай земной.
Меж березою и сосной
Проступил в синеве сплошной
Ангел, словно знак водяной.

Больше я не могу о войне
Ни в Сараеве, ни в Чечне,
Этот век так устал во мне,
Что усоп на косматом дне

Простоватой души моей,
Виноватой души моей
Бесноватой души моей,
Господи, не жалей!

1995

ТРИПТИХ ЗАБВЕНЬЯ

1

Уходи. Я памяти не рада.
Жизнь висит, но не на волоске -
На шпагатике для винограда,
Возрастающего на песке.

Уходи, мой виноградоокий
С непрозрачной косточкой-зрачком,
В край, где Каспий некогда глубокий
Прятал нефть под рыбьим косяком.

Что забыл в моем московском доме?
В морозилке виноградный сок
Или жизнь мою, что невесомей,
Чем шпагат и даже - волосок...

2

Живешь у памяти во власти:
На родине Авесты
Поспешный шепот страсти
Замедленные жесты.

О, как там изгибались снасти
От жадного улова,
Но больше мне о счастье
Не говори ни слова.

Пусть среднерусский дождь по жести
Стучит, как по могиле,
Пусть занавесит вести
О том, как мы любили.

3

Рада бы в рай, да грехи не пускают,
Даже - безгрешные сны,

Где на волне мои пальцы ласкают
Рыбью чешуйку луны.

Дальнее море, ах, давнее море -
Солонопламенный рай.
Ангел с вниманьем змеиным во взоре,
Мыслям моим не внимай,

Сон мой покинь и исчезни из были
И не наведывай явь.
То, что мы на́ море сердцем избыли,
Всплесками крыльев не славь.

1997

* * *

Все люблю я в жизни, кроме нелюбви:
Скудную еду, тесный закуток,
Уже миллиметра золотой поток -
Стройной вереницей ходят муравьи.

Год я наблюдаю рыжих караван, -
Четок их маршрут, распорядок строг.
Остальное можно вычитать меж строк.
Нечего мне лазить за́ словом в карман,
Нечего тревожить пустоту его.

1997

* * *

Кто мной любим,
Того не тронь!
Огонь и дым,
Дым и огонь...
Огнесмирительной стеной меж ними встану.
Я, как стекло, закалена,
Я - и песок, я - и волна,
И приспособлена к бездомью и туману.

Но тот, кто мною
Так любим,
Чужой виною
Так раним,
Что не нужна ему моя любовь-охрана.
Дым и огонь,
Огонь и дым!
А он поет, как серафим,
А искупительная песня богоданна.

1996

ПЕРВАЯ ПОМИНАЛЬНАЯ

Там семистороннее
Лунных струн движение,
Там не раз с иронией
Вспомнишь наши бдения,

Юность поднадзорную,
Младость подцензурную,
Дружбу многоспорную
Да веселость бурную.

Вспомнишь, как на Соколе
С алкогольной тарою
Мы по лужам шлепали
За твоей гитарою,

Из обувки походя
Выливали дождики.
Где же наши, Господи,
Локоны и ежики -

Жизнь полураздетая,
Правда недобитая,
Песня недопетая,
Чаша недопитая.

1997

* * *

1

Прощу тебя,
Учитель мой, Овидий!
Сошлись любя,
Расстались ненавидя.
Горит в стекле
Созвездье винограда,
А по земле
Блуждают звезды ада.
Но то вино,
Что пью, и то, чем стану,
Продавит дно
Вселенскому стакану.

2

Глазами - внутрь, лицом наружу,
Ногами - ясно, что - вперед,
Последнюю здесь встречу стужу,
Где межеумочный разброд.

Смерть неминуема - хоть тресни,
Но есть спасительный зазор,
Есть Книга Книг, и Песня Песней,
И всепрощающий Фавор.

Метаморфоза: мой Овидий
Мне в койку кофе подает, -
И жизнь в любом прекрасна виде -
И в целостности, и вразброд.

1973-1997

* * *

1

Ни одной на самом деле
Не изъяла ты занозы,
Ни из сердца тверже воска,
Ни из памяти тверезой,
Ни из бредящего мозга.

А меж тем на самом деле
Неподвижно пролетели
Дни, как белые березы,
Ночи, черные как ели.

Где гаданья и прогнозы,
Где твой табор, Мариула?
Где браслеты? Где колеса?
Незаметно промелькнула
Жизнь. На то она - и жизнь.

2

Ах, каблучки, каблучки, вы свое отстучали.
В стоптанных тапках влачусь, и цыганистой шали
По Подмосковью с небрежностью не волочу.
От каблуков я избавлена и от печали,
Что меня, дурочку, с мужем чужим повенчали,
Но о сватьях я дурного сказать не хочу.

Есть телевизор-малютка. Ах, ролики, клипы..
Это мой короб, в котором коттеджи и рыбы,
Книгоиздательства и от Диора духи.
Смеху - навалом! И вы улыбнуться могли бы:
В третье тысячелетие тянутся липы
И прихватить собираются эти стихи.

1996

ВОРОБЕЙ

Ах, воробушек, как ты промок!
Превратился в дрожащий комок,

Бедный мой, ты мокрее, чем дождь,
И твоя темно-серая дрожь

Равносильна скорбям мировым
И становится сердцем моим.

1997

* * *

Все ушло - заметки путевые,
Встречи у вокзального киоска,
Но остались тучки кучевые,
Ты да я да белая березка.

Но ушли и тучки кучевые
Вслед событию без отголоска,
Но остались капли дождевые,
Ты да я да белая березка.

Но застыли капли дождевые.
Смерть - всего лишь жизни заморозка.
И остались мы втроем впервые -
Ты да я да белая березка.

И на небе поняли впервые:
Как в земле ни тесно и ни жестко,
Неразрывны связи корневые -
Ты да я да белая березка.

1996

* * *

Потихонечку в детство впадая,
Выпадаю из старости.
Изумляюсь, судьбы не пытая,
Всякой малости -

Пенью пеночки, вербе расцветшей,
Хвойной смолушке.
Не копаюсь я в жизни прошедшей -
Только в солнышке.

А оно на земле - лишь полоска, -
Все обманчиво.
Я и прежде брала то, что плоско,
Неухватчиво.

1995

В ХОЛОДНУЮ НЕДЕЛЮ МАЯ

Только в отрочестве раскрывала тетрадь,
Словно в мир окно и из мира окно,
Чтоб себя показать и других повидать,
Как давно это было и как смешно.

То ли дух усох, то ли мозг распух, -
Ты себя разгадывать не неволь.
Прежде в окна летел тополиный пух,
А теперь летит тополиная моль.

От нее подоконник подвижно сер,
И тетрадь как ртуть, - хоть не раскрывай.
А меж тем в окне тот же самый сквер,
И хрусталь трамвая, и сам трамвай.

Только люди с виду совсем не те, -
Кто в обносках ходит, а кто в бобрах.
Научись о них писать в темноте,
Научилась же ты сидеть на бобах.

Ностальгична старость. Да ты не из тех,
Кто на раны текущие сыплет соль.
Да и тополь безгрешен, как детский смех:
Все ж - не мертвый пух, а живая моль.

1995

* * *

Эта старуха устала, устала быть молодою, -
На побегушках у всех и у всех под рукою,
Лекаркой, банщицей, стражницею и связною,
Грелкой душевной и книжицею записною.

Так что не троньте ее, не троньте, не троньте,
Как опустевшую гильзу на жизненном фронте,
Так что оставьте ее, оставьте, оставьте,
Как отшумевшую воду на шумном асфальте.

1995

ТРИПТИХ ОТРАЖЕНИЯ

1

Вся жизнь твоя - остроугольник
Без биссектрисы.
Тебе позавчерашний школьник
Принес нарциссы, -

И нарциссические грезы
В тебе воскресли,
Ты куришь, не меняя позы,
В казенном кресле.

В окно гостиничного типа,
В быт без оправы
Посулом меда дышит липа
И ядом славы.

2

Я - отраженье всех зеркальных
Живых и неживых вещей, -
Ручьев и кранов умывальных,
Эдемских крыл и инфернальных
Отполированных мощей.

Я даже крышкою рояля
Отражена, как негатив,
И мне принадлежат едва ли
Мои вселенские печали, -
Они лишь отраженный миф.

И в этом не было бы драмы,
Когда б я вылезти могла
Из круглой музыкальной ямы
Ямбической, где нет угла
Привычного, и амальгамы
Весны на плоскости стекла.

3

Неизвестно, кто и в чем
В мире отражается,
Это плохо на твоем
Сердце отражается.

Постарайся не глядеть
Ни во что блестящее, -
Ни в фольгу, ни в жесть, ни в медь,
Даже в здесь висящее

Зеркало, где бытие -
Словно сердце стихшее,
Где сейчас умрет мое
Двенадцатистишие.

1997

* * *

Мне б заплакать, да глаза мои засушливы,
И прошу я у заступника Николы:
Защити моих детей, они ослушники,
Мои дети - это голые глаголы.

Закаляла их в водице разноградусной,
Упреждала: на дворе не та минута,
Сколько можно жечь сердца в стране безрадостной.
Но ослушались и обожглися люто.

Остуди на них ожоги сердцевидные,
Огради и от злопамятливой вспышки!
Сам ты видишь, мои дети незавидные,
Но какие ни на есть - мои детишки.

И людей ты защити, - их сны тяжелые,
Дни безденежны, и в памяти - проколы.
И кому нужны мои глаголы голые,
Простодушные до глупости глаголы?

1996

* * *

Чего я хочу, простодыра, балда, пустомеля?
Чего я ищу в простоте, коль сама простота?
Нет, вовсе не света ищу я в конце тоннеля,
Свет есть и пребудет, забота моя не та.

В тоннеле столетья, в последнем его отсеке,
Где шлаку гораздо более, чем руды,
Пытаюсь я золото выискать в человеке,
И смех я пытаюсь извлечь из своей беды.

Себя осмеять - это лучший, наверное, способ
В последнем забое столетья бесслезною быть.
Золотоносную совесть таит человечья особь,
Иначе на что мне шахтерскою лампой светить,

То есть зрачками, расширенными до предела,
В которые время закапало свой атропин,
Исследуя зрительный нерв, но глазное тело
Всего лишь слегка затуманено пылью глубин.

Конечно, безвредней открытые разработки
По поговорке: и смерть красна на миру.
Но, поговорку коверкая, маску юродки
Я вместе с кожей с лица своего сдеру.

1997

* * *

Ты - жертва лавра, я - добыча терна,
И нам признаться в этом не зазорно,

Коль в очи времени смотреть в упор, -
В одно сошлись Голгофа и Фавор.

Мы молоды, поскольку слишком стары.
Судьбы нерукотворные удары,

Во-первых, претерпели. Во-вторых,
Лишь жертвы оставляются в живых
Рукою горней.

1997

* * *

Слово, которое серебро,
Все из шкатулки роздано.
Хвораю, это значит - ребро
Болит, из коего со́здана.

За серебро не кори, Адам!
Золота обручального
Я с безымянного не отдам, -
Оно для житья молчального.

С этим колечком и схорони.
А те, что люблю раздаривать, -
Перстни серебряные, они
Останутся разговаривать.

1997

ВЕДЬМА

Клюка моя сырая -
От знамени древко.
На знамени в сарае
Я сплю легко-легко.

Умру - меня оденут
И в бархат и в парчу.
У ведьмы нету денег -
Лишь космы по плечу.

Господь живет на небе,
А бесы - на земле,
И, кутаясь в отрепья,
Колдую на золе,

И черта с чертом ссорю
Я, ведьма, голью голь,
И посыпаю солью
На завтрак ту же соль.

1962

* * *

Столько в ее жизни было,
Что и грамоту забыла,
И от имени юродивой
Эту книжку я пишу, -
Все в ней честно будет вроде бы,
Так же честно, как дышу.
Потому что, хошь не хошь, -
Лишь дыхание - не ложь.

1995

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РАССКАЗ

От кладбищенского сада
Начинается Рождество.
Мне ни от кого не надо
Ровным счетом ничего.

Все при мне: земля и ели,
И посаженный косо крест,
Только б жизнь мою допели
Птицы, что живут окрест.

Это так легко синичкам
С их привычкою бедовать,
К снежно-елочным косичкам
Пестрым тельцем припадать,

Голодать, клевать замазку,
Подлетев к близлежащим домам.
Вот и песня вся, а сказку
Я не обещала вам.

1971

* * *

А ты - всего лишь бабочка, поскольку
Ничтожна разница меж днем и веком,
Случайно ты зовешься человеком,
Орфееву играя рольку,

Перебирая палевые струны,
Которые паук в саду расставил,
О чем скорбишь, не оскорбляя правил
Ни музыки и ни фортуны?

О чем скорблю? О пламени, влекущем
Сгореть дотла. Сказать приспело время:
Мы шар земной, а не подсолнух лущим,
Как будто бы Земля всего лишь семя
В системе Солнечной...

1995

* * *

Друг забудет - вспомнит Бог,
Бог забудет - вспомнит дьявол.
Я забилась в уголок,
Мне тепло под одеялом.

Где-то, как веретено,
Без конца жужжат дороги,
Где-то крутится кино
И взимаются налоги,

Где-то там пивной завод
Набивает цену пеной,
Тянет пену чей-то рот
Жадно и самозабвенно.

Мальчик обожает тир,
Ненавидит нищий сытых...
Есть забывшие про мир,
Нету в мире позабытых, -

Голубь ли стучит в окно,
Друг ли, ангел или дьявол, -
Мне сегодня все равно,
Мне тепло под одеялом.

1964

* * *

Не скажу, что дела мои плохи.
Просто на сердце столько легло, -
Наслоилось так много эпохи,
Что мне душу носить тяжело.

Друг веселый, мой друг ненаглядный,
Эту ношу со мной не дели,
Без нее я что куст виноградный,
Оторвавшийся от земли.

Издаля, словно шапочка лисья,
Манит солнышко севера нас,
И нужней твоего легкомыслья
Для меня ничего нет сейчас.

1959

* * *

Откроешь глаза и закроешь глаза
Навеки, но в сей промежуток
Поместится солнце, луна и лоза,
И волны, и рой незабудок,
И море, и бор, и Баку, и Москва,
И поезд туда и обратно,
И музыка ветра на птичьи слова,
Звучавшие так непонятно.
А голод и хлад, а неправедный суд,
Которые нас убивают,
С собой напоследок глаза не возьмут
Туда, где земли не бывает.

1980

ВОДОЛЕЙ

Мамеду Искендерову

Никогда ни о чем не жалей,
Никогда ничего не изменится.
Лей слезу, голубой водолей,
На голодную зимнюю мельницу,

Я, твоя лунатичная дочь,
Буду в поле поземку толочь,
Буду вьюгу месить привокзальную.
Пролегла пешеходная ночь
Через всю мою жизнь поминальную.

В мимоходной толпе облаков
Встречу лица друзей и врагов,
И, потоком сознанья подхвачена,
Я под легкие звоны подков,
И под клекоты колоколов,
И под всхлипы души околпаченной

Обойду все родные места
От бакинской лозы до креста
На лесистой московской окраине.
Наша память о жизни - мечта,
Наша память о смерти - раскаянье.

1978

ОСЕННЕЕ ЧАЕПИТИЕ

Суббота. Охра в сурике.
Рассыпанные звенья.
Коричневые сумерки.
Клубничное варенье.

Чаи гоняем черные
И вспоминаем хором
То годы беспризорные,
То годы под надзором,

Места лесоповальные
Да уголь заполярный.
Элегии опальные
Да жанр эпистолярный.

Но вечер всё ж заполнили,
Иначе б и не жили -
Не тем, что мы запомнили,
А тем, что позабыли.

Непрочной позолотою
Усеяно забвенье, -
За Отчею субботою -
Сыновье воскресенье.

1980

* * *

Немного понимания и жалости
Хотя бы между близкими людьми.
Я думала - хочу я самой малости,
А это слишком много, черт возьми!

Уста мои страдают жесткой засухой,
Повышенною влажностью - глаза.
И всё ж как у Христа живу за пазухой -
За городом, где певчие леса.

1996

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

В доме - пусто, и в стране - не густо.
        Только ложь - рекой.
Что-то тускло освещает люстра
        Под моей рукой.

Ну конечно, под рукою - зыбка,
        В зыбке - никого, -
Лишь мерцает первая улыбка
        Сына моего.

А понятно ли тебе на небе
        Ангелов родство?
Может быть, нуждаешься ты в хлебе
        Слова моего?

Я тебя баюкаю, малютка,
        И всю ночь не сплю.
Нет, не зыбка, под рукою - лютня,
        В лютне - ни лю-лю.

1984

* * *

Окно глядит в литературный двор,
Там людно, и подслушать не беда,
Как под окошком возбуждает спор
Животрепещущая ерунда:

Международный шахматный турнир,
Погода и на ягоду цена...
Сказала: ерунда? А это мир,
Которому тоска твоя смешна.

1972

* * *

Надейся на чудо, мы так оплошали с тобой,
Как только могли.
Гонимы братвой, но хранимы судьбой,
На дно залегли.

Утрата надежды - одна из горчайших утрат,
На жизненном дне
Есть уголь, - раздуем его, мой любезный собрат,
В словесном огне.

Иначе мы вновь оплошаем, и голый глагол
Подастся в бомжи.
... На Страшном суде я. И ангел ведет протокол
Безумной души.

1997

* * *

Январь, ну конечно, январь.
И новый раскрыт календарь,
И старая книга закрыта,
Да старая боль не забыта.

Январь, ну конечно, январь.
Горит новогодний фонарь,
Рождественский снег шевелится,
Как будто под лампой страница.

Январь, ну конечно, январь.
Я с шеи срываю янтарь,
Бросаю в костер новогодний,
Чтоб стать от разлуки свободней.

Январь, ну конечно, январь.
Но есть ли на свете словарь,
В котором бы слово "начало"
Забвение обозначало.

1971

* * *

Чайник вскипел.
А за окном жизнь закипела
Множеством дел,
Спелым дождем, вишнею белой.
Если б могла,
Если б не ты, я за подарок
Чай бы сочла,
Дождь и цветы, но, как подранок,
Медленно вон
Ты уходил, медленно, боком, -
Был тебе сон,
Был ты смущен мрачным пророком:
Женщина - сеть,
Сердце - силки, руки - оковы...
Правде смотреть
В злые зрачки все ли готовы?
Спуску не даст
Памяти пласт, это - расплата.
И ни при чем Экклезиаст.
Я виновата
В нашем разрыве.

1983

* * *

Мы беседуем ни о чем.
На краю полубелых ночей
Соловей поет над ручьем,
А ручей, как всегда, ничей.

Жениховского торжества
Соловьиная канитель, -
И над нами звенит листва,
Образующая тоннель

В те пенаты, где вдосталь жрем
Общепитовскую бурду,
Вчуже связывая с соловьем
Тягу к собственному гнезду.

Ты - ничей, да и я - ничья,
Дети по́ свету, - кто куда...
Соловей поет у ручья,
И, как сердце, дрожит вода.

1997

СКУДА

Как ресницы ни вздымай
Да и губы ни улыбь,
Перешла слеза за край
И пошла по коже зыбь,

И пошла по мысли рябь:
Вся-то жизнь твоя - вода,
Но сама себя не грабь, -
Нет суда там, где скуда.

Где скуда, там и беда.
Ах, бродяжка, не скули, -
Для того, чья жизнь - вода,
Нет крюка и нет петли.

Нет стыда там, где скуда.
Но не клянчишь ничего
Христа ради никогда
Для себя ни у кого.

Если просьба - о другом,
А ударят - промолчать...
Все отлично. Все путем.
И в скуде есть благодать.

1996

* * *

Белле Ахмадулиной

Среди обыденных забот,
Среди растительного мира
Моя мучительная лира
О безысходности поет.

И знаю, по моей вине
В тот день, когда мой век прервется,
Никто не ощутит сиротства,
И всё-таки обидно мне:

Неужто лишь затем жила,
Чтоб после жизни беспробудной
Восстать травою изумрудной
И осознать, как жизнь светла.

1971

КЛИО

О нищенстве жизни, о пиршестве смерти
Уже порассказано все, но заметьте,
Что Клио в тысячелетие третье

С компьютером входит. И нам, недобиткам,
Придется ее рисовать не со свитком
И даже не с зеркалом. Глупым попыткам

Представить истории облик в грядущем
Конец положу. Да и мне ли присуще
Жить завтрашним днем, а не мигом текущим
С ничтожным осадком гадательной гущи.

1997

* * *

Татьяне Бек

Капли галоперидола,
Валерьяны и т.п.
Все - и спрятано и голо
В ясновидящей толпе.

Мир в тоске, и я - в болезни:
Меркнут тени, мрут следы
В предзнаменованье песни
И в предчувствии беды.

Бредит ночь: что толку с капель?
В голодань и в холодрынь
Чем перо твое не скальпель?
Грудь проткни и песню вынь.

1997

* * *

Быт мой вовсе не молью трачен,
А древесно-райским червем.
Каждый вечер, - а час назначен, -
Подхожу в закутке моем,

Как лунатик, я к полкам книжным,
Где любимые все стоят, -
Стекла при канделябре недвижном,
Как при полной луне, блестят.

Наугад рукою неспешной
Извлекаю кого-нибудь,
Чтоб пройти и святой и грешный
Здешний путь и тамошний путь,

А сегодня сижу я с Фетом
И не смею ни быть, ни сметь...
Я умру от любви к поэтам,
Это чудная будет смерть.

1997

* * *

Если такое случится,
Овцою не станет волчица,
Голубкой не станет змея,
И трупом не стану я,
А стану дождя подобьем -
Плакучим твоим надгробьем.

1986

* * *

Под березой на скамеечке
По ее пишу линеечке,
И хоть время пахнет бойнею,
Мне становится спокойнее.

Разлинованное дерево -
Суть страдальца одинокого, -
В нем чутье почти что зверево,
В нем слеза почти что богова.

1994

* * *

Ах, неужели я здесь была,
Ох, неужели брала перо
И выводила алое А
И золотое О?

Я ли талдычила при свече
Вместо молитвы, - ах, неужель,
Что человек - есть черное ЧЕ
И только в люльке - ЭЛЬ?
И неужели меня здесь нет,
Где и среди суеты сует
Каждая буква имеет цвет
Каждое имя - свет.

1995

УМОЗРИТЕЛЬНОЕ

Зима выводит резюме,
Что чудо Рождества в зиме.

Свой вывод делает весна:
Цвет Благовещенья она.

Подводит лето свой итог:
Преобразился летом Бог.

А осень людям говорит,
Что Купиной она горит.

1997

* * *

Все относительно. Да, я люблю клише.
Как ни прельстительно затюканной душе
Ошибки опыта проталкивать в печать,
Хочу во что бы то ни стало помолчать.

Свой пересадочный я выброшу билет, -
Мой путь остаточный лишен простых примет:
Злой злободневности, подробностей живых.
Из крайней бедности душа растет и жмых

Жует, - им в детстве я налакомилась всласть.
Клише - не бедствие, а средство не пропасть.

1997

МОЛИТВА ЮРОДИВОЙ

Полоумные стихи
На Страстной неделе:
Озеркаль и остекли
Гробы, колыбели,
Застекли и зазеркаль
Русла всех сосудов!
Вопля слезного хрусталь
Не для пересудов
Здравомыслящих зануд
О юродстве духа.
Хрусталя словесный блуд
Для Христова слуха, -
И услышит, и поймет,
И простит блажницу,
Озеркалит небосвод,
Остеклит землицу
И собьет тем самым спесь
С мыслящих буквально.
Будет все прозрачно здесь,
Ну а там - зеркально.

1995

* * *

Какая, право, благодать
Среди вещей, событий, тем
Ничто ни с чем не сопрягать,
Ничто ни с чем не рифмовать,
Не сравнивать ничто ни с чем
И ни о чем не вопрошать.

Так почему же датский принц
Все тот же ворошит вопрос,
Используя реченья птиц,
Распевы ветра и берез,
Треск электрических частиц -
Разряды молний и волос.

И с этим всем частица "не"
Зачем рифмуется во мне?

1997

В ПРЕСТИЖНОМ ПОСЕЛКЕ

Пленительный достался мне приют.
Твержу себе: блаженства не избудь.
С утра мне птицы что-нибудь поют.
Потом крошу я птицам что-нибудь, -

Вчера не отказались от мацы,
А завтра угощу их куличом, -
Здесь ни при чем умельцы-шельмецы,
Хоромы их тем боле ни при чем.

Две Пасхи в мире и в душе моей.
Смотри, скворец, воробушек, смотри! -
Вчера зажгла я ровно семь свечей,
А завтра я затеплю ровно три.

О, как везет мне в жизни, как везет!
И даже в том, что я с одним зрачком, -
То ль верба весть мне в клювике несет,
То ль птенчик показался мне цветком...

1984

* * *

Господи, ну что за жизнь,
Что за время, если
Голуби и те, кажись,
В городе исчезли.

Если б город был ковчег,
Было бы понятно:
Голубь, вышедший на брег,
Не пришел обратно.

1990

КУПЛЕТЫ ЧАРЛИ

Толку я слёзы в ступке
И жажду перемен.
Я - Чарли Чаплин в юбке,
А ты - мой супермен.

Всё у тебя в ажуре -
И вирши и дела.
За что дурацкой дуре
Судьба тебя дала?

Заместо мясорубки
Верчу консервный нож, -
Я Чарли Чаплин в юбке,
Ну что с меня возьмешь?

Я гвоздики глотаю
Заместо макарон
И, счет забыв, считаю,
Конечно же, ворон.

Я Чарли Чаплин в юбке,
И мир - моя мечта.
На телефонной трубке
Повисла неспроста:

Я славу твою славлю!
За это, черт возьми,
Разочек свою Чарлю
Во Францию возьми.

К Пикассовой голубке
Свою приклею дрожь.
Я - Чарли Чаплин в юбке.
Ну что с меня возьмешь?

1997

ТРИПТИХ СОЧЕЛЬНИКА

1

Льется сочельная медь -
Звонкий мой шлем и забрало.
Где-то зимы посередь
Я безнадежно застряла.

Скоро созреет Звезда
Между ветвей снегопада.
Кто я, зачем и куда?
Этого помнить не надо.

2

Я притворяюсь беспамятной,
Чтобы забыть обстоятельства
Действия, места и времени,
Где совершались предательства.

Лавры мороза на темени
Жгучей колючек терновника.
Помню, пред кем виновата я.
Но позабыла виновника.

Знает лишь правда проклятая,
Из-за чего я бездомствую,
И притворяюсь беспамятной,
И, улыбаясь, юродствую
В нашей округе бесправедной.

3

О снег мелкотолченый
Изранила губу,
А человек ученый
Мне подает трубу
И йод и стопку водки,
Чтоб кровь угомонить:

Кому, как не юродке,
Как не тебе трубить?
Труби о наших бедах,
Труби на целый мир:
"При пирровых победах
Идет лукуллов пир!"

Увольте, я не ангел,
Чтобы в трубу вещать,
Мне легче в тундре ягель
С оленями щипать.
Что ищем - то обрящем.
К чему ломать комедь,
К чему устам кровящим
Вещающая медь?

1996

* * *

Из юродок иль бесовок
Ты, как ни крути,
Не усмотришь смысла в смете,
Спущенной блатной
Кодлой. Кроме рокировок
Ничего помимо смерти
Нету за спиной.

Меж разборок и тусовок
Зубы поплотнее стисни
Да бочком пройди,
Да стишок в тетрадку тисни.
Ничего помимо жизни
Нету впереди.

1997

* * *

Словно начало жизни, начало дня.
Кофе, тетрадь, молитва и сигарета.
Это потом начинается колготня
Всякого рода и до скончания света

В лампе, чью кнопку ты нажимаешь с трудом,
Ибо уже проглотила две сонных пилюли,
Чтобы не спятить от пережитого днем...
Благословенно и это утро в июле:

Дождь за окном, предоставленный сам себе,
Кажется, что и к тетради перпендикулярен,
Льется, не думая о предстоящей борьбе
С пылью, асфальтом, пятой, - и судьбе благодарен.

Пересекаются капли дождя и слов.
О, как чудесно их утреннее перекрестье!
Ну, а потом ты готова и дождь готов
Жить под ногами у всех, в колготне и в безвестье.

Да и, признаться, ты рада доле такой, -
Что только кнопка от лампы тебе подвластна,
Что лишь подушку давишь своей щекой...
Раннее утро, как раннее детство, прекрасно.

1995