Стихи Нью-Йорк: Слово-Word, 1996. Серия "Поэты российской диаспоры". Обложка Эрика Первухина (фото Петра Сургучева). 134 с.

* * *

Дали мне простое имя –
чтобы путали с другими,
вздрагивать на каждый зов
громких каменных дворов.

В детской комнате, в которой
я себя не узнаю,
в зимних сумерках за шторой
нерешительно стою.

И когда из разных окон
позовут меня домой,
и к воде по водостоку
дождик падает живой,

и деревья остаются,
остаются там, внизу –
я тебе, как жизнь, на блюдце
чашку медленно несу,

темнотою коридора –
где под каждой дверью свет,
где за каждой дверью штора
сводит улицу на нет.

1985




* * *

    Ветка та же в окне, что в детстве
утром тыкалась стрелкой острой.
Время смутное – то есть деться
некуда, потому что: остров.

    И вокруг – не вода по пояс,
а по горло тебе наследство.
Будто в поле проходит поезд –
будущее лежит на сердце.

    Мы оттуда, где ляжет копоть.
Каждому отведут по силам,
ветку эту, как острый локоть
ставя утром в окне остылом.

1985




БУКВАРЬ

А.Селиванову

    И вот к утру, осипшие от споров,
идем, трезвея, мокрой мостовой.
Фонарь подсвечивает желтые фасады
с большими вывесками: БУЛОЧНАЯ, ШКОЛА,
подъезды, бутафорские деревья
с фанерной изумрудною листвой
(как будто бы написано: ДЕРЕВЬЯ).

    Во сне такое может быть, и в Букваре,
и в зоркой точке посредине жизни,
когда легко сказать: "Земную жизнь..."
– и суеверное чутье опять проснется
к узору имени.
                          Уйдут, погасят свет
– и палец ищет стыки на обоях.

    И станет весело: слова, слова, слова!
Названья – снова вещи
и теснятся,
            и к самому склоняются лицу,
                  и жить торопятся,
                        и чувствовать спешат.

    Я чувствую тугие имена,
как на стене, я их себе рисую:
как РЫБА, нем фонарь,
как МАСЛО – маслян,
чехол скрывает складки в темноте,
стремится в Чехию, как в черноту ночную

    – и ветер, дуя в улицу ночную,
вдруг челку кверху вывернет точь-в-точь,
как у красавицы с коробки "СЫР-ВИОЛА",
    и буквы, сорванные с "ФРУКТОВ-ОВОЩЕЙ",
уносятся, как детки после школы,

и тут стихает легкий гул вещей.
Шипуче небо, слаще кока-колы.

1984




ТЕАТР

В восторге слышится: торги В пруду расходятся круги Из кресел шлет аплодисменты настройщик цен, курильщик "Кента" А там на ярусе фанатик в партер свисая как лунатик почти в слезах и умирает и май снаружи подсыхает Провал волнует как венец Начало ближе чем конец прекрасных мук ненужных мук – Что зритель? занят плеском рук и запустенья не заметит

1986




ЛЮБОВЬ

...перебирая четки пустяков –
обмолвок, взглядов; мятых лепестков
замучив миллионы; от свиданий
страдая; год
из четырех углов
следившая,
                    и двух не молвившая слов...

1985




ВОСКРЕСЕНЬЕ

День проходит, не дыша,
будто тень от самолета.
Просыпается душа
под пятой у стихоплета.

Слезы, розы, благодать,
сроки, проводы, прощенья –
неохота вспоминать
все былые превращенья.

День проходит. Ей бы встать,
ей бы платьице получше,
ей бы, скажем, погулять
или музыку послушать.

Но, открыв глаза, лежит
в луже посреди предместья.
В небе облачко бежит,
как последние известья.

1987




НОЧНАЯ ОСТАНОВКА

Сколько б ни длился твой бестолковый урок, долгой сколь ни была бы ты, жизнь, радость моя – я всего не успею сказать между ласковых строк, лишь абзац начирикаю повести длинной: как на кухне июньской, где окна отворены, закипает вода,                                                           – или в поезде дальнего следования, от тишины вдруг просыпаясь, вижу: пыль на сандалиях, серые складки, песок. И пока ты грозишь из вчерашних газет                                                                 на столике жестком, покатом – – Харьков, – в тамбуре скажут,                                                                 и к подушке фонарь подойдет и узлы понесут, и зашепчутся в доме плацкартном. Спи, напротив сосед, спи, за вагоном вагон, спи, коммуналка-времянка,                                                                 одеяла свисают, как флаги. Ты же – пыль на щеках освети, станционный огонь медленных фонарей сквозь толщу оконной влаги.

1982/85




ВЕСЕННИЙ КРИК ВОРОБЬЯ

Забывает маяту нелюбви к себе святую,
отторгает пустоту – кто прожил свое вчистую.

В этой местности чужой, в пестроте лугов астральных,
забывают холод свой посреди кустов хрустальных.

Вот я воздух ем, лечу, у-лю-лю кричат с земли мне,
и щекочет по плечу частокол колючих линий.

Вижу краешек зимы, вижу черноземов паюс,
подымаясь над тобой, не собой – тобою маюсь.

Ветер перья шевелит, реет дождь аэрозольный,
душу-зернышко болит легкий звон страны озонной.

– Нюхай корку, свежий край черных зим,
                                                    суглинков красных,
рыжий ворох собирай дымом пахнущих согласных.

Знает пригород с травой, небо низкое рябое,
как с неангельской трубой ворочусь я за тобою.

1985




В ОКНЕ ЭЛЕКТРИЧКИ

Я жить сейчас начну! Я жить! Я
      – сейчас из глаз!.. – мельканье листьев –
                  брызнуло
                        – вздохну сейчас!..

                                    – Ну, ну, еще живи

1990




ВАРИАЦИИ НА КЛАССИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

1.

Слышишь: лист, за моря летящий,
            видишь: снег, на свету парящий.
                        Спи, уснувший,
                                    вставай-ка, спящий.

Долго длились, без всякой меры
        сны-химеры до новой эры.
                Но сегодня – откроем взоры
                        на метельный платок Авроры.
                                Сами выбрали: в неоглядных
                                        мы одни в холодах колядных.

                                        Холодно. И светило вроде
где-то рядом, в иной природе.
                Раздвоилась на лес и поле,
                        воля влажная застит волю,
                                вьюга ищет другую вьюгу.
                                        Неуверенно друг подругу

окликает, румян спросонок.
        Звон бубенчика слаб да тонок.
                                ряется сон летучий.
                        па
                Ис

                На
                        пол
                                няется сон грядущий

Лист крути́тся времен Мамая,
лечь какой стороной, не зная.

1989




2.

(Эпиграф из Высоцкого)

Во мне бубнит чужая речь,
она не может мне помочь.
Она в мозгу отыщет течь,
она мою отнимет ночь.

Я ноги в тапочки – она
на кухню тащится за мной,
и в чайник с розой ледяной
летят снежинки из окна.

Легко ж тебе, чужая речь,
как на пороге, в горле лечь,
как тот щенок, что твой "Маяк",
как хороша, что не моя,

как этот двор в окне рябит
и голый снег, как свет, горит,
как сводка новостей плохих
врасплох берет чужих-своих.

1988




3. УТРО НА КУХНЕ

(Эпиграф из Пушкина)

Вода, удравшая из крана,
вчерашняя, как макароны,
что ночевали на окне –
мы поутру не на коне.

Чужой шумок, ревнивый к прочим,
свое-свое сказать охочим –
уже в мозгу, желая быть.
И лень, и жаль его убить.

Журчат уборных сонатинки,
летят из форточки снежинки,
чужая речь стоит со мной,
глотая воздух ледяной,

перед окном. На нем узоры –
узорней, чем вчера. Авроры
не видно, нет.
                    А этот двор
пустей, чем с миром разговор.

1987




ВСЛУХ

Я тебя уговорю, заговором умолю, вещий, сущий, настоящий – чтобы ты меня любил, не любил – так не губил, стану тварью я дрожащей. Я тебя уговорю, Божий мир, и к январю разберусь я с этим страхом. Будет холод, будет лед, будет, знаю, новый год сыпать корм голодным плахам. Эти слухи тяп и ляп, и тяжелый липкий хлеб, как свеча с кривым нагаром – дудки! я не выйду вон, в бочке ухну с ниагары, вынырну, что твой гвидон.

1 января 1989




ПТИЧИЙ РЫНОК

Черед подойдет – и чредою размолвки,
толкаясь, по сердцу пройдутся, как волны.
Чуть бровь подымаешь – так в бой, да локтями,
да скалкой грозятся. Люби-ка, попробуй.

Меня покупали на рынке на Птичьем,
там жизнь голосила, и жены рожали.
В платок завернули, и носом в кошелку –
да щелку оставили: вырвись-ка в щелку!

Мороз, подставляй-ка шершавую щеку!
По снегу пойду похожу – что за скрипы!
Да солнце! да искры! да слезы-иголки,
теплые нежные шапки-ушанки!

1989/91




* * *

Деревья к сентябрю теряют вес,
как в воду, в небосвод погружены.
        И с севера доносится ответ,
        когда на юг слова обращены.

Довольно было б, может, и одной
реки, как Волга – да не выдал Бог,
        и далеко, из окон проходной,
        предвечный лес, и поля долгий вдох.

А к ночи – двери настежь, ветер злей,
но все ж милей сердечности двойной.
        Родившийся среди таких полей
        не знает, к счастью, местности иной.

Лес вдалеке, как темный Спас в углу,
притягивает взор в дому чужом.
        А выйдешь – белка чиркнет по стволу
        и луч скользнет последним этажом.

1987-89




ЛУННАЯ НОЧЬ

Меня со всеми унесло.
Песок блестел, как в день творенья.
Сияло слово, как число,
в случайной тьме стихотворенья.

Но я все там же, среди глыб,
на влажной, темной кромке века,
и наблюдаю пенье рыб,
и слышу голос человека.

Во мгле мелькают плавники
на размыкающемся своде,
и догорают маяки
и разговоры о свободе.

И тьма, переутомлена
сознанием, не молвит звуки.
Но ювенильная луна
сама плывет в пустые руки.

1989




* * *

Н.Ю.

    Нет, не тот это город, и полдень – не тот. На углу,
за углом, спотыкаясь, повсюду встречаешь метлу.
На Страстном – листопад, желтокрылые птицы поют.
Пыль сухую смахнут, и последнее чувство сметут.

    Шварк да шварк в синеве.
                              Шварк да шварк по песку за спиной.
Я от воли своей-то – ушла, так уйду от чужой.
Но холодным умом упираюсь
                                        в ту же листву,
и верчусь, как волчок, и сдаю, как Кутузов, Москву.

    Вот афиша и голуби – кофе попью у ларька,
пожую, оживу, да любимого свистну конька.
Всюду крошки и холодно. Но, облетая Москвой,
меня ветер нагонит, шумя золотою мошкой.

1988




НА ДОРОГЕ

Н.М.

А что еще осталось? – а завязать узлы,
в две или три ладони вложить щепоть золы,
и все, что там мелькалось, запрятать в зрачок
и – в карман пятачок.

А что еще осталось? – а неусыпный свет,
невидимый уму,
                          скользящий вслед.
И все, что не сказалось, не скажем потому.

С темным смыслом, как с кринкой молока,
выйду на дорогу:
рассвет, река,
под ногой дорога.

Русским утром тучи идут.
В доме спят, никого не ждут.
    Так не гневайся, туча, что черно окно.
На запад, сказано, тёмно, на восток – темно.

    Смысл божественный, в сумерках молоко.
Ты не гневайся, туча, что глянула далеко.
                По лиловой дороге, кто знает...
                – Скажи ж ты мне, кто уезжает?

1989-90




ПОСЛЕ ПОТОПА

Ты жив. Но неочнувшейся земли
так жаль. Еще темно вдали.
И ты, в карманы руки заложив,
шагаешь прочь над обмороком нив.

Гроза прошла, и умер царь лесной.
Поляны, перемазанные хной,
дымятся,
            и на западе ночлег
блестит, как свежеструганный ковчег.

И под ногой, прозрачней и нежней,
безропотнее дождевых червей,
без кожи и без края перегной.
Играет радуга. Шагает новый Ной.

Легко, в карманы руки заложив –
как новорожденный шагает к тем, кто жив.
И вымытые тучи вдалеке
бегут строкой на древнем языке.

1985




ПЬЕСА ДЛЯ Ф-НО

Маме

    Час до
        ждя
  день дождя

  форте
      пьяно
    медных листьев
        полный медный таз дождя

    Это осень, видно, да,
  умирает мозг растений
    по стволам проходят тени
        уходящие дождя
            А в Коломне мокнут главки
            мокнет продавщица Клавка
            мокнет клавкин участковый...

    от дверей универмага до лотка
                    два глотка
    два больших глотка дождя
            и качаются деревья проливные на ветру
            липнут листья на колонку голубую на углу
              – словно рваные рубли
                    мокрой фабрики Гознака...

              это мокрая собака за тобою скачет – джип

                                    би-боп
                                    по глине
                                    би-боп
                                    по асфальту

под тобою пляшет мост
    ты зачем живешь как дрозд
        точно тихий певчий дрозд
          этим летом по ошибке заглянувший в зябкий мир
            разбегающихся капель догоняющий факир
                    шпаг дождя глотатель, струй
                  платиновых, оплетенных сбруй
                созерцатель –

где ты? где ты?
      (будто в детстве тянешь том
      с полки – вот он – "Том, Том! –
      нет ответа...")

              видно взят неверный тон

        Звон дождя бездомный шелест
        листьев звали Вы меня?
            зов любимых  ненашедших
            словно веток опустевших...

    ну бей в свой барабан
  будто ты из дальних стран
странен для своих сограждан
  угораздило однажды уродиться – так иди
    пятки в лужах остуди

  черный белый серый день
сдвинь беретик набекрень
          Эх сдвинь
  на прилавке много вин
Клавка, где ж твой участковый?
  Ходит с новой.
    Бросил, бросил, бросил, бросил,
    бросил, бросил. Черт с тобой
                    ты мой дождик голубой.

                  Завтра будут тут сугробы
                  а что было то прошло
                  Жизнь идет – не надо чтобы
                  было слишком хорошо

                          би-боп
                                автомобиль!
                  стой берегись
                          антрацитовая, брысь!

      Брызги в сумерках жемчужные
          рифмы на мгновенье нужные
              тихие твои следы
много сырости воды
  слабых нежных интонаций
        розовых как серый мост
– ты зачем живешь, как дрозд
            дождь, дождь
        как по жердочке, идешь
и он запу-тывет сети
и он распу-тывает поплавки
        ты зачем все время повторяешь
              не свои стихи
        ты зачем всегда перевираешь
              не свои стихи

                      Странно все-таки живешь
                            вроде бы сюжета ждешь
                                  Сей-час:
                                      дождик, дождь
                                    и он про нас
                                что твой рассказ

    Тук-тук: в памяти морозной
дом на площади Колхозной
лето осень и зима
вечер осень светофор
через улицу как вор
  / в лужах мусор световой
      и троллейбус золотой /

                спать – и сразу рассвело
Утро серое, корыто.
Форточка всегда открыта.
То, что вроде бы забыто –
сквозь двухслойное стекло
оказалось: Утрилло.
...Во дворе полуподвал,
там семья живет, татары...
Помнишь, утром едут фары
– оказалось: Писсаро.
Утрилло и Писсаро
ходят парой.

Вот и утро. Где восток?
  Захмелевший водосток
    во дворе, где балки мокнут
– к капитальному ремонту
      приготовившийся лес
    мокрый хлам горизонтальный
    двор забытый нереальный
          (и размером завиральный)
                    видишь двор – не знаешь, где

          добредаем по воде

          Дуй в свой саксофон
            много дум наводит он
              раз идешь – иди иди
            Что ты видишь по пути?

                    – Вижу я кассиршу с мужем
                      и гипюровый рукав,
                      ранний свет, и окна в лужах,
                      вижу вроде я не нужен
                      вижу может я неправ
                      вижу мокрую ступеньку
                      ( замерзает к декабрю )
                      вижу я назвать успею
                      только то что я люблю

          ...Из осенней будки – звон.
                      Неужели телефон?
                  И поблескивает хобот
                              трубки,
                                  будто саксофон.

1982/84
Москва