НАЧАЛЬНИКУ ХОРА

Михеев лежит с переломом предплечья. Давид
Евсеевич снова в загуле, за скудостью данных, -
Супруга не в курсе, но голос уже ядовит.
(Начальнику хора: сыграть на ударных.)

... Не то чтобы страшно звонить - не такие лета, -
Не смерть еще смеет отвлечь, но карьера, рутина,
Халтура ночами... не смерть еще, но нищета
Стоит за плечом в карауле. - Кристина

Отделалась чеком, и, кстати, не стоило звать:
Едва ли мы, прежние, вхожи в такие палаты.
(Начальнику хора: на хорах организовать
Раздачу хлебов и горячей баланды.)

Вот разве зайдут из младых, незнакомых, кто прыть
В себе превозмог и отставлен командой проворной, -
А впрочем, смеркается, как тут чужому открыть.
(Начальнику хора: заняться проводкой,

Побриться, зайти за пособием, взять напрокат
Манежик для Светки - чем дальше, тем неугомонней...)
Начальник! Когда уже ясно, что хором никак,
Крепись и начальствуй над вечной гармоньей,

В стремнинах межзвездных потоков, в сплошной пустоте
Мужайся, маши своей палочкой, регулировщик, -
На небе безвидном, на ветреном нотном листе
И этот дрожащий проявится росчерк;

Затеплится лампочка, свет отделяя от тьмы,
И хаос очнется водою и сушей,
Евсеич прорежется, дочка загулькает - мы
Еще не сдаемся, мы здесь, мы поем Тебе. Слушай.

* * *

Качели - конструктивистский стиль - взлетают под потолок,
Где героиня произнесет свой выигрышный монолог,
Так артистически смяв костюм и руки так заломив,
Что плачь от зависти, Клеопатра, и умри, Суламифь;

Рабочий сцены включает свет, смыкаются небеса,
Бог из машины садится в машину и жмет на газ,
Рабочий сцены идет к своим, разливает на глаз -
И с диким ревом летит на них встречная полоса;

Уборщица домывает зал, буфет и тот уголок,
Где героиня произнесет свой выигрышный монолог;
Парча стекает с ее плеча на донышко "Москвича",
И очень кстати гаснет над ней лампочка Ильича;

Рабочий сцены идет на зов, презрев опасность и мглу,
И фары встречных слепят его и роняют его в кювет,
Но он не жестянка, он "Фиат-люкс" -
                                                            что значит: "Да будет свет!" -
Он все же засветит тому жлобу по ветровому стеклу,

Который не может попасть домой, поскольку оставил ключ;
Идет к соседке за запасным, да, он знает, который час,
Не спать же ему в машине, - нет, ей-богу, в последний раз, -
Ну ладно, он ляжет вот здесь, под дверью, раз уж так невезуч, -

Где героиня произнесет свой выигрышный монолог,
Охрипнет, схватится за сердце, предварительно поблукав
В дебелых складках, - и голод твой невнятен и многолик,
Душа, и твой стрекозиный глаз прищуривается, лукав.

* * *

Вот в детстве    на выдохе вечности    как же прельщала
вернуться    еще ни один не шатался молочный
Потом в белых фартуках - парусный флот у причала
Прощание    Дни тополиные    пух мимолетный

Потом огородик вскопали    картошка редиска
За лето шиповник по самому краю провала
разросся    ступеньки рассохлись    ребенок родился
насупленный сумрачный    вечность почти миновала

ИНСТРУКЦИЯ ПО ИГРЕ В КЛАССИКИ

... Лишь подождать, чтобы прошли дожди,
Лишь подождать, чтобы растаял снег,
Лишь подождать, чтобы подсох асфальт...
... Битый кирпич, уголь и школьный мел -
Сам заблудись в трех основных цветах;
Банки из-под ваксы и леденцов -
Я подберу, я в этом знаю толк;
Ровно черти, плотно набей землей,
Метко бросай, ногу одну согни -
                              ВС:Е!
... Лишь подождать, чтобы прошли дожди.
Лишь подождать, чтобы растаял снег.
Лишь подождать, чтобы подсох асфальт...
Только стоять, чур, стоять на одной ноге.

* * *

Я все бы могла простить. Но не Новый год -
День, когда по душе разливался Нил,
Чтоб она, удобренная, справилась с прочим годом;
С грязным снегом; со скукой; с этим дядькой, который горд
Доставшимся тортом и шумным своим приплодом -
Это было не так! Я не знаю, кто подменил.

Норовя сдать реальность экстерном за каждый класс,
В шифоньере ампир постигая правду бревна,
Пытливый зритель, ликуй! Ты проскользнул за кулису,
Где увидел... Да нет же, соринка попала в глаз.
Или бревнышко. И грех идти к окулисту:
Он от этого умер - а я пока что больна.

Новое поколение выбирает бесить меня.
Запускать фейерверки, осваивать Рождество -
Нечто вроде двойного торта, риск пресыщенья.
Перед этими детками - уже посудой звеня,
В телевизор уставясь, во тьме его просвещенья,
Я клянусь, что взрослела не для того!

Новый год уже встретили на Баффиновой Земле,
Через час его встретят филиппинские йоги -
Если время у них не тикает вспять.
Я взрослела, чтобы уплыть на большом корабле,
Я взрослела, чтоб не отправляли спать,
А позволили целую ночь просидеть у елки.

МОНОЛОГ ТРУБАДУРА ЖОФРУА РЮДЕЛЯ,
ОБРАЩЕННЫЙ К ПРИНЦЕССЕ МЕЛИСЕНТЕ

М.Щ.

Я смотрел на берег. Мы подплывали к Леванту,
Дохлыми рыбками искрилась в порту вода.
Помнится, я размышлял, не принять ли ванну,
И решил, что это не существенней, чем всегда;

Припекало; внезапно на юте стихла беседа,
Под ногами чуть подался скрипучий настил.
... После стольких лет - я увидел вас, Мелисента.
Я - увидел вас. И все-таки не остыл.

Ибо, уж столько лет молвою творима,
Неподсудна зренью гармония этих черт;
Что до вашей души - предоставим заботам Рима
Обращать неверных; мне все равно, а Бог милосерд.

... Согласитесь, что я наделен даром оратора.
Чем еще объяснить, что вы склоняете слух
К чужеземной речи? - хотя едва ли бы вас порадовала
Возможность проникнуть в список моих заслуг

Перед словесностью, тем паче прекрасным полом -
Далеко, однако, не полный без местных див.
Здесь гулять одному - все равно, что ходить голым:
Взгляды, шепот, усмешки... поневоле станешь ретив.

Моя домохозяйка к ночи - просто менада,
И молочница что-то заходит пять раз на дню,
Так что вашей любви мне - избави, Боже, - не надо.
Вам так вряд ли любить, как я это сочиню.

Я почти изваял вас, моя Галатея,
Из редчайших ритмов, из слов лучших пород -
Как я вправе выразиться, тяготея
К образам древних. ...Но колбы сделали оборот,

И теперь я все чаще чую чьи-то тупые
Зубья, и непостижимые жернова,
Смалывающие в столбы мраморной пыли
Вас, Мелисента, и меня, проклятого Жофруа!

Позже я покажу вам, как нас боятся
Вещи и твари - люди не столь чутки;
Как дрожит в бокале вино, как тесно роятся
Шмели, как подушка убегает из-под щеки,

Как не смеет осесть осадок на дне бокала,
Как свечной огарок вдруг перестает коптить
В присутствии Вечности - зря она вас пугала,
Мелисента! - как шарахаются тени птиц,

Как трусливо вино!.. Но едва только перекисни
Оно до уксуса - и что ему кислота?
Что и нам с тобой, нереальным уже при жизни?..
Смешно, принцесса. И соединим наконец уста.

* * *

Елене Макаровой

Я знала женщину одну. Она врала.
Она всегда врала - а я ее любила,
А я хамила ей насколько было силы...
Она терпеть меня, короче, не могла.

... Да-да, терпеть меня, похоже, не могла.
А я любила, а она меня лепила,
А я кляла ее, и было очень мило,
Когда меня не узнавали зеркала.

(Одна-две краски - но какой калейдоскоп,
Две-три стекляшки - но каких два-три алмаза,
Ничто на свете не спасло меня от сглаза,
От подражания, преображенья...) Стоп,

Я знала женщину одну. Им несть числа,
Моим подругам. Как она меня любила!
Смотрела в рот и за рукав меня ловила...
Я даже, кажется, знакома с ней была.

Она звонила через каждых два часа.
То был весь свет - от королевы до паяца.
Мембрану корчило стыдом. Актерка, цаца.
Во мне звучат теперь все эти голоса.

Во мне фальшивят все ее колокола.
Она плясала, пела, льстила, предавала -
И приковала, и едва не приковала,
Но я рвала, но я почти разорвала.

Я знала женщину одну. Finita la.
Так я скупа теперь, мотовка и кутила,
Чьи шали вышила, чьи вены посетила
Воспоминания прозрачная игла.

И год не тот уже, и тот уже не тот,
Кто медлил с яблоком в извечном нашем споре,
И все вдали, и все со мной, в моем узоре...
Подозреваю, что теперь она не врет.

Подозреваю, что распалась связь времён,
Что сломан век - что это сказано впервые,
Что, что ни осень, снова капли дождевые
Смывают прежний текст во славу перемен.

Я не в претензии. Обманут ли хромой,
Когда слепой его довел до перекрестка?..
Утрачен текст, и остается только сноска.
И остается только то, что - Боже мой! -

Я знала женщину одну. Она врала.
Она врала, и это, в общем, было мило,
И как понять?.. - и это было осью мира,
И это было нерушимо, как скала.

* * *

Ключ на шее - символ веры - дом есть, дом свят,
Очертаньями слабеет, жалит светом...
Райский сад, жужжанье роя: стар-млад, брат-сват,
Сколько есть - а сколько скажешь, - все там, все - дом.

На балконе ли, не помню, на террасе -
Чаепитье с наставленьем, блюдце с клюквой,
"Вот зарубка, вот тропинка - не теряйся,
Стереги шнурок нашейный, плен свой, ключ свой."

... Он потерян в прошлый вторник - прорван, пролит, -
В прошлый вторник прошлой жизни, в мире пробном.
Провалился между ребер, в легких колет,
Путешествует по жилам медным тромбом,

Тянет вывернуться внутрь - вера в ересь
Так спасается, - в отдельность; помнишь, в детстве?..
Под холстиной этой плоти - дом есть, дверь есть,
Там и ждут - а я-то маюсь: где вы, где все.

Мама, снег в меня колотит, в куртке шарит.
Щурюсь, беглая, бодаюсь лбом клейменым.
Мама, сон меня заносит. Свет мешает.
Мама, мама, дядя Ваня, чай с лимоном.

КРУГИ

Сабине

"Семейного круга спасательный круг
В житейских морях за..."...глушая
Пластинку, из кухни доносится звук
Снимаемого урожая:
Духовка красна от родильных потуг,
Но курица вышла большая.

Обед; круг от чайника на полировке -
Хозяйкина гостя конфуз;
Хозяйкин конфуз, чемпион в стометровке,
Но так и не кончивший вуз,
Он вновь побеждает ее в пикировке,
Бездельник, не дующий в ус.

Темнеет; круг света от лампы -
Хозяйского сына хозяйственный двор;
Металлы вступают с аш-хлор
В реакцию, выделив резвые ямбы,
Спасенье, коня и опор -
Покуда ему извинительны штампы.

Круг "Времени" манит осесть
Лицом к телевизору; горе хозяйкам,
Тахты не обретшим! Отсель
Удобно грозить неразумным хазарам,
Проникшим в Марсель и Брюссель,
Кричащим "долой!" с неизменным азартом.

Хозяин, с больной головой,
Скребет по тарелке устало;
Он сходит проверить костер круговой,
Вот только посмотрит начало,
Поскольку острейший момент голевой;
Удар!.. Пронесло, полегчало.

Круг чтенья ему на сегодня претит:
Желтеет забытая пресса,
И гол забивают, и пламя гудит,
И тьма первобытного леса
Волками глядит в эпицентр прогресса,
И падаль от жара смердит.

ВТОРАЯ НЕМЕЦКАЯ БАЛЛАДА

... И с этой мыслью мы пошли в трактир.
Пошли в трактир; в трактире было пусто,
Нам подали свинину и капусту
И портера со вкусом миндаля.

Уже мы попросили огоньку,
Когда вошла одна из местных Гретхен,
И друг мой вспомнил, что он тоже грешен,
И с этой мыслью ринулся за ней.

Я отвернулся в пыльное окно,
И слово "Гретхен" уж тянуло "Брокен" -
Но тут я понял, что я тоже брошен,
И с этой мыслью вынул кошелек.

... Итак, я шел, стирая пот со лба,
И солнце мостовую раскаляло,
И слово "Брокен" жалобно скулило,
Плетясь за мной на тонком поводке.

Вовсю скакал мохнатый козлоног,
Мяукал бес, заигрывая с ведьмой,
И дикий хоровод венчался свадьбой
В тени чертополоховых кустов.

"Очнись! - сказал. - Привидится ж тебе!..
Да не тебе. Тебе так не придумать".
И я подумал то, что не при дамах,
И с этой мыслью снова закурил.

Вокруг была все та же канитель:
Мяукал кот на черепичной крыше,
Бежал бродяга, уличенный в краже
У бюргерши двух простынь с чердака.

И вновь я шел, стирая пот со лба, -
Был вечер. Мостовая остывала.
И слово "Брокен" всё существовало,
Натягивая тонкий поводок.

И я пришел домой, я запер дверь,
Я коврик постелил для слова "Брокен",
Увидел дырку на одной из брючин
И пригрозил намордник подобрать.

Я вытер пот - зажег повсюду свет -
Все было не на месте и беззвучно -
И я подумал, как это привычно,
И с этой мыслью сел на телефон.

"Я расплатился, - в трубку я сказал.
- Хозяйка нам премного благодарна.
- Что Гретхен? Легкомысленна и вздорна
Иль молится за ближних по ночам?"

И голос, дребезжащий как пятак,
Все повторял: "Да вы куда звоните?"
И вечная луна была в зените,
Разрезанная шторой пополам.

"Эге, - я ухмыльнулся. - Экий плут.
Завязка драмы, чувствую, созрела".
Дай боже Гретхен избежать прозренья.
И с этой мыслью я улегся спать.

ШКОЛА

Алексею Дидурову

... Как мы прощались в лучшие мои весны,
Чтоб вновь встречаться лучшими осенями,
Как шаловливы делались, как несносны,
Когда портреты и карты нас осеняли!

Один был, правда, тупым и жутко бесстыжим,
На переменах лез, травил анекдоты,
Но пролетал - фанерою над Парижем,
Как говорили в лучшие мои годы.

А на уроках - какие были приколы!
"Старец закинул невод - вытащил неуд".
Помню, училась одна из дебильной школы -
Ржали до одури, ждали, что поумнеет.

Впрочем, был один умный, решивший разом
Сдать сочиненья по первой и третьей теме,
А в результате накрывшийся медным тазом,
Как говорили в то золотое время.

Я заносилась, клеймила всех в стенгазете,
Чуть не под парту лезла есть бутерброды,
За что меня и бивали в дамском клозете,
Довольно грязном в лучшие мои годы.

На вечерах тогда танцевали диско,
Предпочитали, помню, "Аббу" и Аллу,
Там же пытались пить - то-то было визга,
Как одного рвало по всему спортзалу!

Моя подруга, в тапочках к мини-платью,
Как раз в тот вечер вдрызг порвала колготы.
Учителя ее называли б...,
Как сокращали в лучшие мои годы.

Так мы мужали, пели "Песню о друге",
Играли в буру, учились жить коллективом,
Что же до не внимавших этой науке -
Мы были правы, карая их карантином;

Помнится чувство локтя и - смутно - жалость
К тем единицам, которые выпадали
Не то в осадок, как мы тогда выражались,
Не то - как ходили слухи - в светлые дали,

Где исчезали, едва на хлеб заработав, -
Юродцы, хиппи, странствующие калики...
И я ловила кайф от их заворотов,
И это были лучшие мои миги.

* * *

Не часто, но все же порою с почтовой каретой
                                                            старик навещает городок,
                                       Въезжает под главную арку,
И кучер читает газетку, паля сигаретку
                                                            и облокотясь на передок,
                                       Но держит за пазухой арфу;
Трактир закрывается, в церкви безмолвие,
                                                  в лавке чадит прогоревший керосин,
                                       Скрывая от взора товары;
Старик расправляет манишку, чихает в платок,
                                                           достает из кармана клавесин
                                       И строит его под фанфары.

Далекий раскат камертона, подобно грозе,
                                                                     разрывает предвечный наш покой,
                                       Чей воздух безветрен и горек;
Кружатся последние мухи, садятся на круп -
                                                  лошадь машет хвостом, и под дугой
                                        Звенит невзначай треугольник;
В скрипичном объятье сплетаются звонкая медь,
                                                            конский волос и благородный кедр,
                                        Распиленный где-то за кадром,
И мы, прикипая к асфальту и чуть задремав,
                                                           тем не менее слушаем оркестр
                                        Под солнцем своим незакатным.

И в этом - единственный смысл всего, что мы делаем
                                                            в нашем забытом городке,
                                        В забытых домах и киношках,
И дети бегут за каретой почти налегке,
                                                  в лучшем случае - с пряником в руке
                                        И с пятнами йода на ножках;
Одеты небрежно, румяны безбожно,
                                                  растрепаны так, что уже не расчесать,
                                        Не сделать проборов и бантов...
...Туда, где им светит надежда друг друга любить,
                                                                      и летать, и болеть, и исчезать
                                        Под грохот своих барабанов.

* * *

... Ох, этот путь ab ovo ad absurdum,
Почти закрытый звукам и картинам,
Который пролегает по мансардам,
А век спустя - по кухням и котельным,

Каким опять, со свечкою рассудка
В кромешной стуже, на пределе воли,
Проходят и картежник, и красотка,
И адвентист - хотя ему едва ли

Разрешено, - минуя самобранки,
Манящие щедротами фортуны,
Чтоб зря прождал в кустах Агент Охранки,
И Старший Брат, и прочие фантомы,

Чтоб захлебнулось рыльце микрофона,
Торчащего по дворницким и кухням,
Как только мы, гонцами Марафона,
В один прекрасный день вбежим и рухнем

С известием о том, что жизнь есть майя,
Долг, дао, дар, бессмысленный постскриптум
К соитию... и жизнь, уже немая,
Всплеснется быть - пускай предсмертным хрипом.

* * *

Мучает кашель да кошка мяучит -
Жизнь ли моя?.. или так, дубликат?..
Мойшу на старенькой скрипке научат -
Будет пиликать всю жизнь напрокат,

Деток рожают, на скрипочке пилят -
Игры навылет всю жизнь напролет,
Громокипящий не вовремя вылит,
В лютый декабрь, - вся жизнь гололед!

Вся - то есть в первой стремительной трети,
Той, что потом уже не доберем, -
Мимо летят недеянья, невстречи,
Не журавлем уже - нетопырем!

Хилый росток, не пробившийся к яви,
Дивная та, несравненная та,
Имя твое уподоблю ли Яхве,
Чувством стыда запечатав уста?

В тщетном раздумье, в бессрочной разлуке -
Что поминать тебя лед напролом?..
Полно, - пускай тебя выразит в звуке
Старец, гружёный твоим барахлом;

Все-то он меряет кашлем и матом
Лестничной клетки пролет напролет,
Автор молчит на втором, а на пятом -
Мойша играет да кошка поет.

ЭЛЕГИЯ

Бормочет музыка, и вряд ли духовая.
Гуляют семьями, бригадами, народом.
Пора отчаяться, некстати подпевая,
Роняя спички под скамейку ненароком.

Пора отчаяться - поскольку каждый волен
Родиться где-нибудь и преломиться местом,
Где голубятни проросли из колоколен,
Чтоб свист в окрестностях носился благовестом;

А всюду окна настежь, звуков мешанина:
Визг, пенье, щебет - и, подернуты Одеттой,
Экраны плещутся, и ящик пианино
Еще гудит себе, плечом вчера задетый.

О, прочь из города, провинции закатной,
Пока июль, пока родители на даче,
На веки вечные - о, мимо музыкальной,
И даже мимо продуктового, и дальше -

Ручьем бесхитростным - не менее, чем в море!.. -
И обходя, и спотыкаясь, и мелея,
И все ж влача свое течение хромое,
Пока верховье гонит.
                                      ... Вряд ли умиленья

Нам ждать от встречи с этим городом. Бессвязно,
Как шарят пальцами по скатерти, по стогнам
Его мы бродим, и, как сразу было ясно,
Лишь то и вынудим к возврату, что - со стоном -

Нытье в костях. И тот же памятник, бок о бок
С кафе, и голуби слетелись для поверки...
Тут раньше был какой-то блик, какой-то облик,
Какой-то ключ от музыкальной табакерки,

Какой-то пшик... Хоть, привалившись к постаменту,
Ногой простукивай, уже без прежней спеси,
Хоть в клумбе ройся, хоть украдкой под скамейку
Скосись; возрадуйся, закуривай, повесься -

Расслабься, юноша. Презренная тобою
Уже взяла твой звук, отхлынула стозвонной
С твоих путей, и глубока твоей любовью.
Впади и ты в ее прибой магнитофонный -

Дождем бесхитростным, напевом шелестящим,
Усмешкой слабою, остротою столетней,
Покуда взор окован стеклышком блестящим,
И коркой дынной, и обителью последней.

* * *

Все со всеми когда-то встречались на этих прудах.
Мой приятель со мною / с моей же хорошей знакомой
Здесь неистово - истово - шлялся в амурных трудах,
Свежечитаной бредя луной, чертовщиной, саркомой,
Ставя, впрочем, в упрек фамильярность - ее же, секомой,
Подавая пример / Обобщенью того не предав.

Получается некий единый на всех "Кюрдамир",
Чье пустое прозрачное тело достанется лужам,
Если местные сбиры не примут своих контрмер;
Топот пульса, который не слышим / которому служим;
Общий выдох в ключицу - доныне его кубометр
Носит ветром на уровне высшем, для легких не лучшем.

Все достаточно твердо усвоили в те времена,
Что, помимо прудов, существуют подъезды и бары,
Где упорно пытались разбиться / разбились на пары -
Вы успели вернуться, собрали монетки со дна,
Так закончился сбор винограда, камней, стеклотары;
Я приду - я пришла непростительно позже. Одна.

... Прав мой критик, что в этой манере писать не велит,
По-над смыслом бродить безразмерно, не то анжамбманом
Буксовать - или все-таки Бродский при жизни разлит
В этом воздухе братском?.. / сиротском?.. /
                                                                      ... По этим стаканам:
Ну, содвинем!.. - Поднимется ветер и лед заголит,
Чтоб коньками его обновлять, торжествуя, крестьянам.

Все со всеми встречаются ныне в домашнем чаду,
Где дымятся, свиваются в кольца, трещат варианты,
Ах, куда бы и я покаянно пришла - Я приду! -
... Где сгорел бы и этот печальный клочок контрабанды,
Претворяясь посмертно в росу на окне, в духоту,
Согревая межзвездный эфир от крыльца до веранды.

Неизменно лишь то, что сбылось. Неизменен анапест -
Только тянет в шагу; неизменна, пожалуй, и надпись
На Телемской обители - разве что двери крест-накрест,
Потому что уже ничего не хочу-не могу;
Нынче лед с перехлестом, и прежняя юная наглость
Кружит голову / Щиплет под ложечкой / Тянет в шагу;

Так, дрожа, изгоняя навязчивый образ воды, -
Как забитые двери назло запирают на ключ, - но
Повторяя, как попка: приятели - прежде - пруды,
А не якобы пруд - лучше призрачно, чем однозвучно, -
Получаю итог, в чем и рву его собственноручно,
И не смею дожить до последней своей правоты.