* * *

Знать, настали последние времена,
Если я, убогая, влюблена.
У больных финансов уже гангрена.
На общинном поле растет цена.
Ни хрена не купишь - того же хрена.

В переходах метро - сидячий парад
Инвалидов; богема ломает ряд;
Выбирайте, кого жалеть, и жалейте.
Возле выхода в город, у царских врат,
Милосердный брат играет на флейте.

Испражненьем в карман - поди удиви.
Сексо-фон: ТВ, переспав с ти-ви,
Обнажает все, как леди Годива.
Я последняя, кто умрет от любви -
Не от пули, голода или тифа.

Над моей могилой идут века.
Далеко я вижу, издалека:
Детский мячик, нянюшка, дуб зеленый,
Майский полдень, пологий берег, река...
... Возносясь чуть раньше, чуть приземленней -
Ну хотя бы на высоту каблука.

* * *

Я любила бы мальчиков консерваторских -
Тех, что любят девочек консерваторских,
Контрабасы за ними носят в футлярах,
А когда отдают, так ручку целуют.

Мерзляковских я бы любила тоже,
Да с консерваторскими те не ладят,
И консерваторские к ним с прохладцей,
А уж гнесинских не выносят на дух!

Как сойдутся они на Большой Никитской -
Сам-третей, сам-друг али гоп-компаньей -
И пойдет у них забава-потеха,
Скерцо, понимаешь ли, модерато:

"Не замай, - один кричит, - наших девок!
Вражий сын, - кричит, - диез тебе в зубы!"
"С мерзляковскими не гуляй, шалава!" -
Голосит другой, попадая в квинту.

Уж и кофий простыл - всё им горя мало!
В пух и прах летят концертные фраки!
Что ни день прискорбные инциденты.
Лучше им в "Оладушках" не встречаться.

Ой вы, други, оставьте разбор полетов -
Быстро годы пронесутся младые,
Вместе вам сидеть в оркестровой яме,
Под волшебной палочкой дирижерской...

* * *

Что полощут над площадью? Не белье?..
Грех юродствовать и кривляться:
Забываю штамп, как имя свое.
Что ни день, то капитуляция.

Забываю "мы", как забыла "я":
Остановишься, вспомнишь - сгинешь!
Тяжкий бег, соленый пот забытья.
Где уж было заметить финиш...

Ни свистка, ни арбитра, ни вздоха - пусть;
Так спокойно и так ничейно,
Что боюсь и представить обратный путь -
От звучания до значенья.

Вот опять раздается: "Равненье на флаг!
Разойдись!" ...И пойдешь по брусчатке,
Побежишь по брусчатке, печатая шаг,
Спотыкаясь на опечатке.

ШАРАДА

...Вот первый слог, вот буква. Но и дух.
Одна из философских категорий.
Пока не клюнул жареный петух,
О ней писал Сковорода Григорий,

Декарт Рене и немцев до хрена.
Заблудший ум, прискорбная картина!
Вся гнусь идеологии видна
В коротком слове. Ну да все едино:

Отныне, обеленные вчерне,
Они цветут приятным серым цветом;
Отлично, Гриша! Нормалек, Рене.
... Второй же слог рифмуется с поэтом.

Вокруг шумели сев и опорос,
И столько прочих дел, что быть бы здраву,
А он всё символировал склероз
На доблести, на подвиги, на славу,

Серебряного века золотник,
Он не пошел в золотари, как некто.
Хотел, но недопонял. Недовник.
Довольно же про этого субъекта.

Последний слог - точней, последний звук -
Последний круг, что бросил нам вальяжно
Другой поэт, срифмованный с "каюк"
Или с "авось". (Или с "каюк"?.. Неважно.)

Нотр-Дам! Рисунок супа изнутри!
Балет на льду! ...А если даже проза -
Индифферентно, черт меня дери.
Мы переходим к существу вопроса.

Итак, суммарно взятое, оно
Невелико, ядрено и румяно,
Матросско, русско, корнево, сочно,
С гнильцой ли, с червячком - да без тумана,

Но тоже было символом!.. И где ж -
Там, где навек утрачена прописка...
А, все равно. Наплюй. Протри и съешь,
Чтоб насладиться зрелищем огрызка.

ТРИПТИХ

... И зевнув, не закрещивай ротика.
Не пугайся его; это готика,
Не на нашем писали роду.
Как сутана дьячку подгулявшему,
Так не гож и русак на гуляш ему -
Сатане, я имею в виду.

До чего же места колоритные
Эти наши места комариные,
Где, как только погаснет заря,
Произносится тихое: "Верую -
В лешака, в недотыкомку серую,
В подосиновика-упыря!.."

Где и сам-то кошу под лукавого,
От служивого да от легавого
Окропляясь болотной водой,
Где нашел свою дудку бузинную -
Полем, лесом, а дальше трясиною,
Над которой кричит козодой.

Любо жизни учиться у нежити,
Любо сны свои черные нежити,
Князю тьмы учиняя урон;
Вот и нянчишься с ведьмой захожею,
Ибо с ней разделил искру божию,
Сотворив, яко сам сотворен;

Бережешь тебя, внученьку божию:
Укрываешь от сглаза рогожею,
Зелье греешь на слабом огне,
И за это язычество, верую,
Всем воздастся единою мерою -
Грешным, праведным, нехристю-мне,
За бессилье, за очи болезные,
На полдневном пиру бесполезные -
От дворцов его до пирамид, -
Вместе, милая, вместе нам каяться!
То-то боженьке в небе икается,
Инда гром до рассвета гремит...

Всплеснула крыльями Обида,
Умолкла Жля.
Горит над башнями Кремля
Звезда Давида.

Внизу курятся семисвечья,
Галдит Сион.
Чуть слышен колокольный звон
Замоскворечья.

Кричат: "Шолом!", "Ликуй, Исайя!",
"Зри, Авраам!"
("Ай, Сара, просто стыд и срам:
Читай Писанье!")

Танцуют "Фрейлахс" - в сентябре пусть, -
Стоят молясь.
("Нет, Сара, мы не брали власть,
Мы взяли крепость").

Кидаются на грудь знакомым,
Не пряча слез.
("Да, Сара, что бы ни стряслось -
Конец погромам!")

Перекликаются устало;
Съедают суп;
На землю стелют кто тулуп,
Кто одеяло.

("Ох, Сара, зябко с непривычки -
Не взял кальсон...")
И часовой блюдет их сон
Со Спасской вышки.

... И когда застолбили все варианты родства:
Мать, невеста, жена, теперь вот - падчерица Отца;
И когда подношений не держат ни руки, ни рукава,
Даже хлеба с солью, - куда ж ей моя маца?..

Мой молочный рожок, первых сказок первая жуть,
Где русалкам ли, троллям - всем один теремок;
"Не стреляй, Иванушка, - я еще пригожусь!" -
Верно было сказано: ложь, а все же намек;

Вот стоит мой дом - на вечной вьючной тропе,
Над соломой красный петух дважды пропел.
"Там, в краю далеком, буду тебе..." -
Вопросительный знак, обрыв, анкетный пробел;

Я останусь тебе - здесь, в далеком краю,
Здесь, на ветреном перекрестке своих кровей,
Не взыщи, - разделю с тобою корку свою,
Отломив две трети от дареной корки твоей;

А не хочешь - что же, отгорожусь межой,
Отвернусь от горящих изб, коней на скаку.
Не гони, родная, - буду тебе чужой.
Если только смогу, родная. Если только смогу.

К ЕДРЕНЕ ФЕНЕ

Здравствуй, Фенечка! Это посланье было сперва
К матушке, но она отныне почиет в бозе.
Утешаю себя, что уж ты-то точно жива,
И неважно, где - в Совписе или в совхозе.

Отправляю с оказией: из-за границы в твои края
Идет гуманитарная помощь - ну, там джюс на окрошку,
Пудра, крем для кожи обуви после бритья.
Мы живем хорошо, вырождаемся понемножку.

Худосочность и нервы особенно убойны в местах
Массового поселения; ведь не зря же
Твои пышные перси, Феня, здесь у всех на устах -
Пойми меня фигурально. Так что дело не в макияже.

Ничего не знаю о судьбоносной твоей судьбе.
Чем решили пахать? Перешли ль уже на аренду?
Как у вас с семенным фондом? На днях послала к тебе
Своего приятеля; жди где-нибудь к уикэнду.

Он, заметь, не пьет; а когда и выпьет - не бьет,
Или бьет слегка; или в кровь, но после страдает,
Так уж ты с ним поделикатней на этот счет.
Если кто себе высший суд, на того суда нет.

В общем, думай, Фенечка, не решай с кондачка.
Он, конечно, филолог, но все-таки не лимитчик.
Кстати, будешь в городе - привези молочка.
Литра два, не больше. И три десятка яичек.

И не слушай политиков за их круглым столом:
Видишь, даже не накрывают. Что их грызня нам!
Если вы отделитесь - меня назначат послом.
Посидим, родная, опять же маму помянем...

Надо жить наивней: на природе, навеселе -
Типа на селе. Передай всем вашим - пусть будут стойки;
Рапортуй им попросту, сан фасон де парле:
Интеллигенция, мол, помнит свои истоки
И больше не разогнется - так тянет ее к земле.

* * *

Всё к покою, рекрут; флаг над полком,
Утро битвы и крик "По коням!";
Что ни пуля - покой,
                                       что ни рядом - покой,
На поминках столы покоем;

Всё-то снится к покою, барышня; спи,
Галопируй, спи, просвещайся,
Гувернер тебе выразит буквой "пи"
Бесконечный период счастья;

Триумфальная арка крестин, именин,
Разговений, свечек во здравье -
Упокой тебя с бабочками, мещанин,
В летней одури разнотравья!

... Выбирай получше, прочая голь:
Если виселицу - то глаголь.

* * *

Однажды замечательный поэт
Признался, что в России быта нет.

Чуть погодя посредственный пиита
Добавил, что в России нету быта,

И наконец, бездарный рифмоплет
(Лауреат за неизвестный год)
Стал возражать, когда его спросили,
И заявил, что быта нет в России;

Дискуссия росла. Про бытие
Молчали даже в дебрях кулуаров.
Экономист доказывал в статье;
"Быт есть! ... А нету бытовых товаров."

"Какой там быт! В отсутствие портков,
В присутствии парткомов! Да забудьте!"
"Какой там быт, - неслось из тьмы веков, -
В России жизни нет, а вы о быте..."

Домохозяйки плакали с трибун:
"В России нет ни дома, ни хозяйства!"
"Уж это ваше вечное зазнайство!..
У нас хужей!" - встревал заезжий гунн,

Пейзан писаке, в валенки обут,
"Ату! - кричал, - ты тоже безлошадный!"
В России быта нет. Но зреет бунт,
Бессмысленный и беспощадный.

ЭТЮД НА ТЕМУ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Мон шер, забудемте наши ссоры,
Ваших камелий, моих иммортелей!
Я приказала сменить рессоры -
В дороге с ними всего тяжелей.

Мон анж, вы не были в Люксембурге,
Я в Петербурге - сочтемся славой!
Представьте: вы в бурке, я в чернобурке,
Медвежья полость, орел двуглавый,

Клопы, мокрицы, в постелях сырость,
Свист городового за три квартала,
В конюшнях прелый овес и силос -
О да, я готовилась, я читала!

От хамской жизни почти отчаясь,
Я стану злобной, дам волю нервам
(Минхерц, вы знали, с кем обвенчались!) -
Но вот однажды, едучи Невским,

Мы будто проснемся - средь шума, лязга
Штыков, стрельбы по местной иконе;
Обступят люди; встанет коляска;
Всхрапнув, слегка попятятся кони.

Извозчик схватится за полено,
Пробормотав невнятную фразу,
И бросит вожжи; а я, мгновенно
Сойдя, примкну к восставшему классу,

К творцам судьбы, воедино слитым
Перед лицом вражды и разора!
Кряхтя, вы тоже слезете следом
(Вот тут покажет себя рессора).

... О вы, безумный, рванетесь следом,
Сквозь транспаранты, путаясь в "ятях". -
Булыжник вспыхнет закатным светом -
Меня затопчут в ваших объятьях.

В венце, подобно римским богиням,
В цепях, в отрепье ли, в бриллиантах -
О, как красиво мы там погибнем,
Клянусь вам! При любых вариантах!..

Священник будет к нам беспощаден,
Нас похоронят в общей могиле,
А там - вернемся в свой Баден-Баден,
Уже с комфортом, в автомобиле;

Эпохи праздной праздные дети,
Смиримся, юный задор утратив,
Служа пороку, блистая в свете,
Все хуже слыша стенанья братьев,

В чаду бесстыднейшего витийства
Бессмысленно расточая силы -
И твердо зная, что все простится
За смерть в России.

* * *

Всегда носима с собою, смерть
Уже вполне предмет обихода:
Бывает, телефончик на ней
Черкнешь; не то закладкой пристроишь
(... Не забываю же проездной...);
Опять же, поскользнешься - паденье
Смягчит... Да что там, своя не тянет!

Бывает, в разговоре пустом
В карман за тридесятой цитатой
Нырнешь (нет хлеба - рифма на "рухлядь" -
Воспоминанья в Царском Селе -
Успеть к восьми - успеть к сорока...) -
Глядишь, и высунулась, чернушка:
Озноб, и собеседник притих,
И будто ангелы в небе плачут -
Вот только тут, бывает, как током
Ударит: - Батюшки, стыд какой!..
И - дальше, дальше, о Леви-Строссе.

* * *

... В адовой бездне, в кипящем зное
Память корежит, горечь стирает;
Что бы здесь выдержало земное?
Стенки котла - и те прогорают.

Так-то выплескивается младенец
Даже и потусторонним миром;
В землю, наверх! Никуда не денусь -
Мы неподсудны своим же мифам.

В липнущей сырости, в перегное,
В почве, что благостно небрезглива -
О, как отслаивается земное!
... До возвращенья в зерно, до взрыва

Внутрь - не соки уже, не звуки
Еще, но жаждут выхода, влаги;
К солнцу! На следующие круги!
И прорастет эмбрион бумаги,

Липа и елка, листва и хвоя,
Юность-пила, пишмашинка-старость...
Вот и исчерпано все живое.
Ящик стола уточняет статус:

Кипы пристрастий, актерств, писательств -
Преющее жнивье, полова...
Точка отсутствия обязательств -
Точка. Свобода слова от слова.

Птица звучит на дереве. Воздух
Прозрачного цвета. Тень неподвижна.
Следы на снегу; сильный ветер; чашка
Разбивается и сверкает.

Вот почему называю раем
Все места, куда умираем.

* * *

... И сперва одна сухощавая, лет сорока -
То есть не военного поколения, и лицо
Специально для консерватории, для альта,
В крайнем случае - фортепиано; и "Беломор"
Собиралась закуривать, - и английский костюм!.. -
Продувала, простукивала, гармошкой складывала мундштук -
Виртуозно, как настраивала бы инструмент.
Я еще подумала: странен мой сегодняшний хлеб...

А потом другая, тех же примерно лет -
Аккуратненькая такая, начищенные сапоги,
Веселушка такая, - выныривала из метро,
В одеяльце детском, горошинами, поверх
Курточки болоньевой веревочками прикрутив -
Не скрипачка, конечно, но не бомжиха, не пьянь...
На работу: в контору или еще куда -
В одеяльце маленьком, шерстяном, для тепла.
В общем, все логично - мороз, январь.

Странен, странен мой сегодняшний хлеб и мое зерно,
Я не знаю, как это зарифмовать, смолоть,
Я не знаю , как выстроить; если вот это - стих,
Значит, можно есть оладьи из картофельной шелухи.

Вроде не война, а почти во всех окнах темно.
Если где и горит, то максимум сорок ватт,
Да еще телевизоры - чтоб уложить в голове:
Вроде не война, а включишь - опять война.

Из меня уходит умение сочинять.
Лучше бы ушло уменье смотреть.
Или зренье сработается быстрей меня остальной.
Не могу сморгнуть, багровый свет изнутри.

... А еще бежала собака с морковью в зубах,
А другая собака смотрела из-за кустов,
А ведь я даже в детстве не боялась собак.
И опять подумала: странен мой сегодняшний хлеб...

* * *

Без выгоды Ты продал народ Твой, и не возвысил цены его.

Пс. 43 : 13

Бог постарел. Уж первенцу Его
Еще лет шесть - и миновал двадцатый;
Едва ль Отец забыл про Рождество -
Скорее, так расслаблен первой датой,

Что православным ныне шлет запой
В святую ночь.
                              ... Слезясь от снежной пыли,
Вот он идет, красивый сам собой,
Раб Божий, причащенный чем налили;

Уже упавший где-то за углом,
Он пишет кренделя и как-то боком
Въезжает в столб, горланя свой псалом,
Едва ль еще следимый вышним оком -

Господь смежает веки. Ночь длинна.
Под Ним, заиндевела от мороза,
Зарыта в снег, лежит Его страна -
Возлюбленная дочь Его склероза;

Идет Его народ: учителя,
Врачи, убийцы... тяжкая, больная
Процессия. Под ней летит Земля,
Едва ли о себе напоминая.

Лишь иногда на стыке часовом
Товарный громыхнет пустой цистерной -
И снова только скрип и шаг неверный,
Как шел бы слон на шаре цирковом.

А между тем и утро. Небеса,
Продавленные, чиркают о ветки -
Господь обрюзг. Господни телеса
Уже местами светятся сквозь ветхий

Январский ситчик, видимы извне
Подобно карте в меченой колоде -
Лишь знатокам.
                              ... Но на любой спине
Ожог прикосновенья вышней плоти

Кровоточит, и мочи нет рабу
Богоносить еще и в праздник Божий -
Вот он опять сползает по столбу,
Пытаясь встать под непомерной ношей.

Нет и не было. Только путь из варяг в греки,
Разорительное крещенье татар в монголы,
Дальний шум бесконечных войн, причитанья, крики,
Сотни две названий; еще имена, глаголы.

Да и мыслимо ль быть чему на таких просторах,
Где термометр сходит с ума, где ветер сбивает
Волка с ног, волчью шерсть в колтун; в полях, на которых
Град бывает с яйцо!
                                      ... А страны такой не бывает.

О пространственный миф, чья уральская плосколобость
Набухает, как прыщ, несказанным и недеянным,
Чья косая сажень на себя распрямляет глобус,
Так что тонкая шкурка лопается по меридианам;

О змеиная падь, где внушили княжить варягам,
Дабы приняли смерть от гадов новой отчизны,
Где поляне платили дань - древлянам?.. дворянам?.. -
Неразборчиво, путано, в летописях подчистки;

Выбирает рассказчик - носитель, он же податель
Языка поэту, который вдобавок носитель метра,
Ибо слишком понятно, что только в дольник и дактиль
Претворяется здесь тяжелый труд землемера;

Я хожу по этой земле, наречьям, предлогам,
Размечаю церковнославянский ее и феню,
Расстилаю свою страну на первом убогом
Листке, где-нибудь на Бронной зайдя в кофейню;

Через крышу, через Москву заносима снегом,
Погружаема в сон, в виденья - первая почта...
... На обратном пути хорошо умереть греком -
В той степи глухой, на берегу Понта.

Восстань же, Лазарь. Дом твой продан.
Разбрелся или пал твой скот.
Непревозмогший сын твой - вот он,
Подобно псу, из лужи пьет.

Твои пергаменты раздали.
Иные стерли добела.
Твоя вдова уже в Магдале.
И погребенья не ждала.

Восстань, покойник. Лик твой черен,
Твой срам червями изъязвлен.
Побеги полусгнивших зерен
Пожрали ткань твоих пелен.

Твой смрад собрал здесь всю округу.
Обед свой нищенский слепец
В истлевшую влагает руку -
И за упавший в грязь хлебец

Воюет племя тараканье,
У зрячих вызывая зуд -
Так состраданье в содроганье
Я превращаю. Я есмь суд.

Так остов твой им станет хлебом,
И гной твой станет им вином,
И склеп твой станет общим склепом,
И все уместятся в одном;

Свершилось истеченье сроков,
Гробница времени крепка,
Зане восстал пророк пророков,
Извергший плевел языка;

Ступай же в люди, сгусток праха,
Затми им дневный окоем,
И всеутробным воплем страха
Реки о царствии Моем.