* * *

Я могла бы носить дитя, янтарную брошь, смирительную рубаху,
Вынашивать замыслы (коварные), преступить закон,
Отсидеть Отсиживаться... ?# - /""678%+*Ъ! -
                                        Быстрая лиса перепрыгивает через собаку,
Проба машинки, прокашливание, разгон.

... Я могла быть счастлива - а вынуждена оставаться поэтом.
Рвать на себе волосы - но стало жалко волос.
Есть выбор похуже, и я знаю того, кто знает об этом;
Поди, уже пишет.
                                  - Таким образом, все свелось

К спектру ядреных эмоций, к чернышевским забавам
Типа кто кого переблагородит, к поводу поговорить,
... (здесь еще пара цитат). Воспользуюсь ли я правом
Открыть финал - что открыть окно, что, в свою очередь, отворить

Пастернака на нужной странице - с очевидностью не имеет значенья.
Жизнь бросает меня - мои кастрюли, службу, альков, -
Чтоб уже без меня торговать у скупейшего казначея
Продолженья на тридцать, что ли, рифмованных медяков -

И потащит. И выше стропила, плотники! Уже грядут штукатуры.
Сны, интриги, истерики, переглядки из-под полы,
Всё, что было и будет - было плодом и будет фактом литературы,
И самолюбования в этом столько же, сколько у мухи,
                                                                                         попавшей в каплю смолы.

* * *

О.

Охотник спустился с гор и позабыл дорогу назад.
Компас его убежал вперед.
Его собаки теряют нюх, как потеряли азарт,
И сетчатка их уже не берет.

Его добыча готова мстить: росомахи, барсы, хори
Будут грызться за нашу плоть, чуть переждав перекур.
Он вряд ли знает меня в лицо; где-то очень внутри
Он ищет Хранительницу огня и Выделывательницу шкур.

Окно разверсто; в небе смятенье, Марс не ночует в своих домах,
Луна пробрала моря до самых глубин.
Охотник спустился с гор и заблудился в семи холмах,
И богу подземки воскурил карабин.

Такой над миром протяжный свист, что съеживается тоска,
Прячется, маленькая такая, в затылок, в висок.
Такая долгая еще жизнь, что не хватит песка
Измерить ее. И чего ни коснусь - песок...

Когда-то мы порознь стучались в Здесь и Теперь, но это прошло.
Пересечение нас так зыбко, что не смею заснуть -
Всё перечитываю по Брайлю уста, ланиты, чело,
Скорбя, что не дано дописать - чего?..
                                                                ... Чего ни коснусь -

Охотник спустился с гор и уже не спустится никогда.
Так я, привычна к своим барханам, рассчитываю к утру
Вернуться; так время проходит мимо, не оставляя следа
На московском ветру.

Из цикла "КАРТИНКИ С ВИДАМИ"

Нет, не во дворце французского герцога,
Не в палатах пана из польской шляхты -
Счастье прописано на улице Герцена,
Между Чайковским и вывеской "Шляпы".

Там оно - правило, а не исключение.
Вечернее, утреннее и ночное.
Такое нечаянное, такое ничейное,
Такое никчемное, такое ручное!

И представьте, ему совсем не мешает,
Что в указанном месте аккурат шоссе.
Его уважают, и не обижают,
И объезжают решительно все!

Поэтому - умоляю вас - не спешите топиться
Ни в бассейне "Москва", ни в Москве-реке,
Пройдитесь этак вальяжно по Большой Никитской,
Съешьте бублик, посидите в скверике.

Счастье питается бубликами и пахнет бубликами,
Которые продаются в булочной рядом,
И всё ждет свидания с нами, бедненькими,
И встречает нас теплым и нежным взглядом.

И вешается на шею, и знает, что обманем,
И начнем разбираться, у кого больше прав,
И снова будем гоняться за любовью и пониманием,
Чтоб заорать: "Мое!" - и сразу поглубже в шкаф.

А могло бы дать деру в Чертаново или в Водники
С гримасой обиженной и почти не детской,
И уже не помогли бы никакие субботники
На улице Герцена, на Большой Никитской.

В итоге: дырка от бублика, рукава от жилетки,
Небосвод какой-нибудь, не очень-то голубой.
Как же нам не стыдно, этакие мы разэтакие,
На сто лет вперед обиженные судьбой!

Что же вы, ближние, где ж вы, дальние, -
Вот же оно, вот, на проезжей части,
Наше всеобщее, прямое и тайное,
Наше ничейное, наше счастье.

Тут оно и делается, так и делится,
Без бухгалтера, счетной машины и ведомости.
И в ближайшие сто лет никуда не денется -
По некоторым данным и по всей видимости.

Заяузье звенит своими "з",
Как будто шмель завис над летним полем...
(Каким?.. когда?.. - сейчас еще не вспомним,
А вспомним лишь на взлетной полосе).

Запретный плод преодолевшим рвы
Дворов Москвы, средневеково-гулких -
И горе тем, кто заплутал в проулках
И с узким небом говорит на "вы"!

... Кто обронил такой платок травы
В своих самокритических прогулках?..

Зарницей в отступающей грозе,
Заросшим буераком, зыбью зноя,
Заяузье, - не приходи за мною
В мой зябкий час на взлетной полосе.

Бессмертья нет; но если мы мертвы,
То нет и смерти. И ее бесполым
Лобзанием уже не обезболим
Фантомов сокрушенной головы.

... А вот и шмель кружит над лётным полем,
Разрывы мира стягивая в швы.

Заранее затягивая ввысь,
В безмолвии своем ветхозаветном
Заяузье не жалует забвеньем
Тех деревень, где мы не родились,

Где мы не ткали грубые холсты,
Где мы не пили молока парного,
Где тоже нет ни цели, ни основы...
Где небо отзывается на "ты"...

... Где, может быть, еще родимся снова,
Где нам бессмертье будет без нужды.

* * *

После дня трудового чуден закат:
С облаков осыпается позолота,
Снизу голубь взлетает - уже не плакат,
Но прекрасная операторская работа

И прекрасное место в первом ряду!..
... Выше радости зрителя только радость
Подмастерья - когда Москвою бреду,
Укрупняя план, уточняя ракурс;

Красный свет перекрашу; перебегу,
Об осанке и пластике забывая;
Впрочем, парочку жестов приберегу
Для скульптурной группы Ждущих Трамвая:
"Тормози, - мы тоже едем в депо!.."
... Мы стоим, тесно-желтые, как мимоза,
Иногда подмигивая коллегам по
Высокому искусству миманса -

Если есть душа, то нужны глаза.
(Если есть печка, нужна заслонка).
А вот здесь вчера задавили пса -
И еще уверяют, что ars longa...

* * *

Прячешься в городе два, и три дня, и знаешь,
Что подступила под стены, все гуще мечет
Стрелы горящие в пыльную зелень улиц.

Пляшет, вахлачка, лицо подернув туманом.
Так вот и не заметишь, взгляда не отрывая.
Так вот войдешь - и не заметишь; а поезд едет.

* * *

Ще́рбинка. Полигон.
Зябко; рельсовый путь
Свернулся в кольцо.
За колесом колесо,
За вагоном вагон
Поезд следует в назначенный пункт -

Ще́рбинку. Назначенье ее
Жителей - мотаться в Москву,
Вечерами зубрить дзюдо.
Ольга гладит белье,
Впадает в тоску,
Раздраженье, депрессию и далее до

Ще́рбинки. Утомляется сталь,
Жители празднуют Первомай,
Ольга пытается вставить тост.
Жизнь несется мимо в светлую даль,
Не выдерживает прямой
И глотает собственный хвост

В Ще́рбинке. Слышен гудок (визг),
Открываются двери (вздох),
Застревают - что там ни говори,
В испытуемых поездах
Рейс за рейсом накапливается риск
Суицида - опасно остаться внутри

Ще́рбинки!.. Здесь кончается свет
И начинается миф,
Океан лижет рельсы и край черепахи,
Погружая в себя за предметом предмет -
От флажка "Миру - мир!"
До весьма уже ветхой, но чистой рубахи.

* * *

... Посмотри, вот и здесь она сети плетет:
Напрягает метафору, ищет предлог, ввергает
В сладкий трепет отточия, горит румянцем литот -
Да и есть ли кожа чувствительней, чем пергамент,

Распалимей - чем воск на дощечках, взятый стилом?..
... Дактилические свои пальцы, твоим навстречу,
Отпущу, шелестящие, - и обомру, и сольем.
Слишком страшно было б найти рай в междуречье,

Согласись, - в междометьях, всхлипах; предать слова
Поцелуем - словно бы в гипс посмертный вминая!..
Дай мне дрожью искусства подернуть брешь естества
В час, когда против нас ополчилась вся рать земная:

Ночь колеблется, травы идут в рост, реки - в разлив, -
Ибо мы в раю, и не смеем понять, что наги,
И Хозяин, склонясь к мольбам и древо спилив,
Позаботится, чтоб на наш век достало бумаги.

ДАЧНАЯ ЭЛЕГИЯ

... А плащ-то был как раз,
А пахло-то "Клима́",
Транзистор жарил джаз,
Сводя меня с ума, -

Мы ехали на день,
На ночь, на уикэнд,
Как уточнял один,
Закуривая "Кент".

Отчаливал вокзал,
Динамиком терзал,
Кто кофточку вязал,
Кто лыка не вязал,

Кто заходил с туза
К супружеской чете -
И в этой духоте
Все лица были те,

И складки лба в тупик
Сходились меж бровей -
О, электричка пик
И яблоко червей!..

Мы мчали мимо дач,
Транзистор токовал,
И если время - врач,
Пространство - коновал:

Усадит на скамью
В усердии стальном,
Разложит за окном
Сантехнику свою -

И скопленное зло,
Грудную клетку вскрыв,
Пускает, словно кровь,
Чтоб не разорвало.

... Мы выходили вон,
Нас обнимала тьма,
И комариный звон
Сводил меня с ума,

И ключ сходил с ума
В замочной скорлупе,
И дом был вещь в себе,
Как лучшие дома.

Так начинался бал, -
Сдавалась дверь, крича,
И выключатель был
С приветом от ключа;

Так загорался свет, -
Как расторопный сват,
Знакомя стол, буфет
И лампочку в сто ватт,

И зыбкий их союз,
Почуявший врага,
Следил исподтишка,
Как резали арбуз,

Как разливали чай, -
И отводил глаза,
И гвоздь цеплялся за
Рукав, неважно чей.

Стена давала течь,
В нее хлестала ночь,
Мы обрывали речь,
Выбрасывались прочь,

А ночь сплавляла лес -
И лес пускался в пляс,
В неистовстве древес
Со мной сплетался вяз,

И вместе мы неслись
В неясной глубине
В неведомую высь
С транзистором на дне!

В Якутске было ноль,
В Берлине шел балет,
В Москве стояла ночь -
Болото из болот,

А ствол-то был шершав,
А ветка-то пряма,
А лист на ней шуршал,
Сводя меня с ума...

* * *

... А проснешься и глянешь в чужое окно -
Ничего, говоришь, ничего!
Две скамейки, песочница, мусорный бак -
Среднерусский пейзаж, говоришь.
Это вечером холодно, страшно, темно,
А сейчас, говоришь, плюсово,
И кофейно, и дело найдется - табак,
И потеха найдется - Париж;

Этак тенью французской по веку мазнешь -
Хорошо, говоришь, просто класс!
Просто Пляс Этуаль, говоришь, просто жаль
На работу такой приезжать.
Дверь подъезда откроешь - и зябкая дрожь
Проберет. Солнце врет. Вот те раз,
Говоришь, - и ведь горло нельзя простужать,
И оставила шарф. Просто жуть...

А поднимешь глаза на чужое окно -
Примирись, говоришь, не гневи
Среднерусское небо, встающее с крыш,
Недреманный десятый этаж;
Крест антенны, антенна креста - все равно,
Всё-то храм, всё-то Спас-на-Любви,
А не спать без любви, со смешком говоришь,
Дезертирство, кричишь, саботаж,

Ничего, говоришь, ничего не скопить,
Не сберечь!.. - и ныряешь в метро,
Наберешь пятаков на двугривенный - ишь,
Как звенят о чужие ключи!
Молочка б, говоришь, вскипятить да попить,
Ноги в таз, говоришь. Бес в ребро.
Поцелуи скрипят на губах, говоришь, -
Помолчи, говоришь, помолчи.

* * *

Люди мои, люди,
Меньшее из зол,
На каком распутье
Случай нас развел?

Я могла бы с вами
Выпить, закусить.
Мы могли бы в яме
Скрипить, клавесить.

За рекой дремотной
Клевер не примят.
В мастерской ремонтной
Трубы не дымят.

Господи мой Боже,
Распусти мне швы,
Вынь меня из кожи,
Вынь из головы.

Пошутью прогорклой
Полночью слепой
Мне уже по горло
Бодрствовать с Тобой.

* * *

В некий год у меня гостило немало двушек.
Клал их в задний карман, кивал, ронял по ночам.
В общежитии едва-едва моросил душик,
Умывались под краном, с поклоном брали на чай,

Напиваясь впрок. Потом я честно страдала,
Если мой золотой не разменивался на медь,
И в тоске по лучшему размещению капитала
Разбегалась вон. Телефон продолжал неметь

И отваливаться, увлекая в гулкую бездну
Весь насущный дом - от чашки до простыни;
Каждый вечер, при каждой новой попытке к бегству
Я следила, как медленно меркли его огни,

Как он падал - стройно, изящно, в духе упадка,
В дымке символов, что ли, в античном, что ли, плюще,
Но за всей мишурой проступала древняя кладка
Общежития, то есть способа жить вообще -

Да, конечно! - размыться, втянуть свою тень, как в полдень,
Волоском не увязнуть в сетке координат,
Чем ни быть - лишь бы не плакать, не ждать, не помнить,
Пробегая мимо и сквозь, пролетая над!..

... Августейшая зрелость лета. Пыль оседает
На асфальт узором, внятным лишь ей самой.
Поднимается, неохотно, ветер; сметает
Листья к бровке, выстраивая по прямой.

И я знаю, отчего так суха подушка,
С неких пор просыпаясь в каком-то давнем году,
Чтоб всю ночь прислушиваться, как за двушкою двушка
С мерным грохотом падает в темноту.

* * *

Пробираясь в местах, где еще не сошел снег,
Мы слепили снежную бабу, с роскошной грудью
И таким же задом - Мой спутник поблек, сник,
Чуть подтаял лицом; боюсь, привычка к безлюдью

Поражает и память. И дальше бреду одна,
Норовя разжиться всякой встречной деталью,
Чтоб затем худо-бедно собрать вид из окна
(Восемь соток). Сказать ли?.. Все чаще предпочитаю

Пейзажную лирику, особенно натюрморт.
Зайка серенький проскакал, судя по свежим
Зарубкам; ворона каркнула; выпало невермор.
Пусть лиса разделит его со своим лешим,

Если водятся здесь, на даче, почти в Москве,
В непролазной чаще железнодорожных веток...
Продолжая тему деревьев: берез - две,
Три осины, липа - Люблю, признаться, вот эдак,

Как водилось у благородных господ,
Описать природу (Любезный читатель! шли бы,
Право, гулять). Листопад, снегопад, распад -
Весь годичный цикл; потом - цветение липы,

Если долго вглядываться в трещину на стекле.
Отыскав проход в магическом сем кристалле,
Бывший спутник мой часто сквозит, пошарит в столе -
И опять наружу; ревет, шелестит кустами,

Всё отлистывает единственную из книг
(Расшифровывая: натура как Божья книга)
В жажде избранных мест, где еще не сошел снег,
Не обсох дождь, луг, с полян земляника

Не облезла, верх не слинял на низ -
Мимо скрытых цитат, опечаток, трещин, поломок
Возвращаясь к началу мира - началу нас,
Иными словами; в мутной пене пеленок

Выброшенных на берег - и, гляди-ка, уже в сухом,
И накормлены, и на всякую пташку-мушку
Кулачок разеваем; а не то упражняемся с языком,
Еще первую свою облизывая погремушку.