Стихотворения 1964-1982 гг. СПб.: Призма-15, 1993. Обложка автора. Составление Владимира Эрля (под наблюдением автора). ISBN 5-7201-0013-X 80 с. Серия "Поэтическая лестница"

ВСТУПЛЕНИЕ

Как бестелесны и просты
плутанья наши -
от новой страшной немоты
до Новой Чаши.

И вновь съедобный наш Господь
в нас Слово сеет,
но слово обретает плоть,
а плоть радеет.

Добро бы путалась в сетях
плотских желаний -
она безумствует в словах,
во тьме гаданий.

Добро бы жить ей во грехе,
словесной птахе -
она растлит себя в стихе,
в тоске и страхе.

И снова станет небольшой
и полой чашей.
Сколь слеп чудак, своей душой
ее назвавший!

Ей дороги одни азы,
зиянья, йоты;
ее прельщает Сам-Язык,
супруг дремоты.

Он совершенен, словно шар,
но - бестелесный,
уж Он-то знает, что Душа
есть пар словесный.

Ничто, сплошной безумный сон
стенящей твари,
когда-нибудь, расщедрясь, Он
ее одарит.

За все несчастья, за тщету
Он даст ей данность:
венец растленья, Немоту
и Безымянность.

1978

Из книги
(1964 - 1969)




* * *

Я перестал лгать
гать
ать
ть
ь!

Я стал непроизносим.

6 мая 1965




* * *

Как папоротника лист прикрыл момент укуса, -
спаситель тополиный осыпал Словом страх;
но хлопья - врассыпную - водой, пугаясь гуся.
Смотри, как бьется он на фоне черных трав.
Как тополиный взмах, серебряны посулы,
но жуткий серп жнеца свистит над головой,
и, слышу, молвит он: тебя - себя - спасу ли?
Ведь мною правит серп, от ярости хмельной.
Тобою правит серп, безумцем - кисть, мной - слово,
а идол видит лишь поклоны черных трав,
и тешит его ниц распластанная свора,
покорная годам, надеждам и ветрам.

июль 1965




* * *

Прикусывая дни, все овцы разбежались
и запятнали лес телами поутру.
Во мне плескался сон, пчелой жужжала жалость,
но думал, что проснусь и снова - соберу.

Во сне ли, наяву - раскидан я по соснам,
где жертвой светит лик, безумье затая.
Во сне ли, наяву - я призван или сослан, -
все думаю - конец, а чувствую - стезя.

1 сентября 1965




* * *

Где лепетали волосы
кормушкой облаков,
нас оплетала лова сень,
и лепет был волов.
Где всё великое немот,
но рыбы царственная речь,
там в думах писаный урод
природе позволяет течь.
Уже ты умер! нет тебя!
Касаясь лапками стебля,
медведи ласково лились
от чашечки по стеблю вниз,
раскачивался пьяный слон
в качели мелколистных дней,
паук был сумеречный сноб,
глотая мед, но чьих очей?
Уже ты ласка или чаль? -
ленивец пел - не отвечал.
И губы тучами спеклись,
метали громы, лес губя.
Рифмуя ужас с бегом лис,
металась заячья губа...
Погоня длилась года дни,
где жертва жертвы жертв - мелка.
Лисы падали на пни,
не желая на меха...
Увы, когда ей был конец,
увял торжественный певец.
Уже ты - лодка или чаль? -
"Как вам угодно!" - отвечал,
неслышно двигая власа
кормушкой неба в небеса.

16 декабря 1965




* * *

Плеяда всяких века позвонке
сошла в Аид, юродствуя, на третьем,
а цербер их стал нелюбим столетьем,
он награждал могилой или клетью,
быв с Нибелунгом на одной ноге.

июнь 1966




* * *

Белой ночью от гимна до гимна
можно видеть усопших майоров
с блескотнею их душ голубиных,
с воркотней их мундиров мореных.

Над балтийско-советской волною
раскололи хребет партизану.
Вы плывите, и шведы, и финны,
вы поститесь, евреи, - глазами.

Вы не бойтесь, герои, опричнин, -
эту ночь государство заводит;
здесь и кошки, и дети по крышам,
как майоры усопшие, ходят.

июнь 1966




* * *

1   Нечетно раз бежит Евгений
     младенцев новых наводнений,
     бежит туда, безумный муж,
     где в муках мается Параша.
2   Дитя, сокрытое в ней уж
     иных от, не спасенье ль наше?
     Где львами сеяно "уа",
     из стен сигают тулова,
3   а муж бежит, стихи слагая
     о теле, вытекшем из норм,
     и с ним одна его нагая
     душа, являя форму форм.
4   Петрополь смотрится младенцем,
     весь в позолоте и тоске.
     И, повелев душе одеться,
     плывет Евгений на доске,
5   плывет, минуя сонм больниц,
     под дикий хохот рожениц,
     где, наводненьем беспристрастен,
     грозя Петрополю причастьем,
6   под одобрительные речи
     плывет дитя ему навстречу.
     А он двух слов связать не может.
     И, перепутав ваше-наше,
     Евгений спутницу тревожит:
     душа она или параша?

июнь 1966




СТАНСЫ

1

Я помню запах человека,
гонимого еще недавно,
лежал он, как собор, в соборе,
и головой цветы сминая.
И полусонный запах роз
мешался с запахом нездешним, -
так часто смотрим на себя,
мешая правый образ с левым.

2

Машина синяя везла
времен нездешних два крыла.

3

Я приобщился похорон,
я посмотрел ему в лицо:
как зеркало, оно текло,
пространств объемля половину;
там так же колокол звонил,
и поп торжественно крестил
святой водою голубиной.

1968




* * *

Сказал я: вот мои глаза,
тебе от них не будет толку,
и если спрячешь в глаз иголку,
забудешь все, что я сказал.
А я сказал: мои глаза -
такие рыбы поднебесья,
что слыша зов мой - здесь я, здесь я, -
не покидают небеса,
но, сговорясь и втихомолку,
сквозь толщу слов и груды мяс
цветок подглядывают в щелку
и именуют его Аз.
Цветок родимый, пальчик рваный,
ты кровью плакал в потолок,
и носом плавали гурманы,
и боль вдыхали невдомек...
Зачем злодею обонянье,
зачем тебе мои глаза -
небесных узников сиянье
и рыб несметных голоса?
Блаженные, куда же боле
бежать и прятаться в цветок?
Господь нас создал для неволи,
покуда сетью не извлек.
Я голубую птицу Кар
на небесах своей страны
возьму - летающий футляр
моей души и тишины.

8-9 апреля 1969




* * *

Ворона хлопает крылами,
качая дерево сухое,
и время, сотканное нами,
летит, как облако больное.
Я в облаках твоих, приятель,
сижу, раскачиваясь, в клетке.
Порхают дети, словно яти,
в конце раздумчивой строки.
Я обнаружен, словно дятел,
я заколдован, словно ветки,
меня качают в пальцах цепких
одни вороны-дураки. -
Мой милый друг, я только шар,
я круглый дух несоответствий,
крутое яблоко добра,
одетое в личину бедствий,
больное облако высот,
я упаду в небесный вертеп,
и мнимых чисел хоровод
меня окружит после смерти.
(Прощай сегодня и вчера,
прощай, ворона недотрога,
еще немного топора
и выстрела еще немного.)
Рулетку чисел повернуть
рукою ангельского чина, -
позволь сегодня мне уснуть,
всему вороною причина.

5-9 декабря 1969

Из книги "ГНОСТИЧЕСКИЙ ЦИКЛ"
(1969-1974)




* * *

Легче газа и призрачней сна -
тяжелее не вымолвишь слова -
жизнь твоя не моя ли вина?
Не вина ли - вина золотого?

А сказать, что Господня вина -
искус страшный смущает мне душу
хмель стряхнуть и восстать ото сна.
Что скажу - то скажу: ты не слушай.

Всё мне чудится времени дно,
всё мне грезится - выпито мало.
Что скажу - не скажу - всё одно.
Легче вылить вино из бокала.

январь 1972




* * *

Открывая себя наугад,
я помыслю Грядущее слово,
и опять, невзначай, невпопад
виноградные лозы в цветеньи...
Открывая себя наугад,
я слежу молчаливые тени,
стороживших всю ночь этот сад...

Все пройдет, как богатства Иова...
Нет, не бисер - лукавое слово.
Разве нищим мы дарим слова?
Все круги повторяются снова:
смерть, мерцающий Рай, vita nova,
а душа без молитвы - мертва.

1972




* * *

Куда бежишь ты, бедный исполин,
с волосьев небо отряхая,
когда конец у времени один
и в небесах - кровавых чисел стая?

Куда идешь ты, пьяная страна?
Двуглавое чудовище, желтуха,
безумная, - пол-языка, пол-уха,
ужо, ужо, получишь ты сполна.

Смотри, восходит красное число
и зверь с тобой сразиться хочет,
и будут воды - ровное стекло,
и станут дни подобны ночи.

Качнется время в каменном гробу,
заслышав шум неправой битвы,
и ангел гнева протрубит в трубу
свои проклятья и молитвы.

1972




НА БЕГСТВО ОРДЫН-НАЩОКИНА

Подале от красной суконной Москвы
к заветным масонским кормушкам,
от русских широт и частушек - увы! -
поближе к тирольским пастушкам...

Но счастье, что есть голова на плечах -
фантазий невиданных зодчий,
чтоб красное с белым сличать-различать,
Господь отверзает нам очи.

Нам власть подарила два дива земных -
свободу и радиоуши.
Чтоб славить дела и участвовать в них,
Господь созидает нам души.

В красивых бутылях растут мертвецы,
а в клети - три монстра-кретина,
как дети в бутылях, так - в детях отцы:
цари, командармы, монахи, слепцы -
любезная многим картина.

Кого-то стошнило - ну что за беда!
Мы связаны кровью - не лыком.
Куда нам без вас - из утробы! - куда? -
Петь славу и мощь и величье труда -
в нордический край - безъязыким?

Безгласным - в простор италийских долин?
В Америку - нищим и сирым?
Оставьте мечтать и забудьте свой сплин,
доверьтесь своим командирам.

Смотрите, герои растут, как грибы.
Достанется старым и малым!
И каждый из нас, потрясая гробы,
под смерть зазвенит генералом!

октябрь 1972




* * *

Смех мой, агнче, ангеле ветреный,
подари мне венец нетления,
Бог невидимый - смех серебряный,
светлый Бог океана темного.

Бес, над трупом моим хохочущий,
враг, пятой меня попирающий,
смех - любовник мой вечно плачущий,
узник в камере мира тварного.

Смех, страдающий в танце дервишей,
я Иуда твой, друг тринадцатый.
Приготовь мне петлю пеньковую,
Бог мой - смех, меня отрицающий.

март 1973




* * *

Славно поют советские люди,
бражки хмельной вволю напившись,
"Горько" кричат, лобзают друг друга
в теплые, кровью налитые губы,
жарким партийным своим поцелуем.
Я же один их веселью внимаю,
сидючи тихо в будке собачьей...
Бисер печальный осыпал деревья,
ночь надо мною - бессмертья пучина,
смерть предо мною - бессмертных забава.

1973




* * *

В окне моем ржавеет осень,
а в комнатах так дурно топят;
сосед мой шепчет: "Гносис, Гносис..."
и вязкий мед познанья копит.

1974




* * *

Нет, память - не ноша, а пьяное время,
мохнатых Эринний услужливый рой.
Умершее в сердце горчичное семя,
горчайшее время с полынной звездой.

Вино настоялось и кружится время,
в слепой круговерти лишь тело живет,
лишь тело - нелепое горькое бремя -
в горчайшую Лету, как время, течет.

Психея, ты слышишь? - Не слышу, довольно
соблазнов твоих запечатанных уст
в сургуч поцелуев... - Психея, мне больно:
любовь соловьиная, розовый куст...

Душа так беспечна, ей снится и пьется
глухого беспамятства воинский мед.
Но время - в крови, и Психея вернется
и кровь дорогую на пробу возьмет.

О, винное время безвинного пьянства,
ты знало давно уже все наперед.
И мертвое тело, как храм постоянства,
по вечной реке, как по жизни, плывет.

1974




* * *

Два солнца в моих глазах,
два ангела на часах.
Здесь - горечь, глухая медь,
там - звон, верещанье, смерть.

Два лета, как в зеркалах,
любовный лелеют прах:
как быть, как любить, как сметь
и облаком умереть.

Да полно: со всех концов
Господь нам пришлет гонцов,
седых от любви отцов,
пока еще без венцов.

Все звоны монастыря
о нас прозвенели зря,
и лишь комариный рой
за нас постоял горой.

1974




* * *

Все лето мед горчит звездой полынной,
три инока в овраге речь ведут
о Сыне и о бездне соловьиной,
о певчей смерти, побывавшей тут.
Грачи летят над лестницей кровавой
на пир вечерний с Церковью Святой.
Позволь и мне вечернею забавой
потешиться с тобой.
Я подожду, пока, благословляя,
не отведешь пресветлых глаз.
Дай мне пугач, я тоже поиграю
хотя бы раз.
А он стоит, сам-князь на пире брачном -
крылатый, Божий и ничей,
и, обнимая взглядом мир прозрачный,
стреляет галок и грачей.
Ложится спать пред утреней субботней,
все мясо рыбой окрестив окрест.
Свеча горит у Матери Господней,
и воробей тугое сало ест.

1974




* * *

Мне умереть, как кашу съесть, -
о, варево без вкуса!

1974




* * *

Я ничего в себе не изменю,
не трону миром ветренные губы,
пройдусь по темным узким авеню,
как по лесам гуляют лесорубы.
Как по глазам гуляют чудеса
по Богом предначертанному кругу
и как безумец слышит голоса,
я буду слышать недруга и друга.
Еще незряч, еще незримо мал,
я упаду в протянутые руки,
и съест меня безумный коновал
и две его смешливые подруги.

1974

Из книги "ГРАЖДАНСКИЙ ЦИКЛ"
(1974)




* * *

- Что вы хотите сказать? - спросил он. - Думай, не думай - все равно?

О.Савич. "Воображаемый Собеседник"

Вновь распушились перья диких мнений.
Не каждый понимает, что живет
в невнятице российских становлений,
в клистире нуклеиновых кислот.

Безумствует, зовет на состязанье
полночный петел, совопросник мой.
Его услуга веку - бормотанье,
тоска и слов безродных перегной.

И мне бы с ним на радостях сцепиться,
завыть, когтями струны разорвать,
но так черна небесная темница,
что на странице нот не разобрать.

Кричи, пернатый, ведь твое решенье,
наверно, в Книге Жизни учтено,
а мне милей Наука утешенья:
что думай, что не думай - все одно.

1974




СЕНТЯБРЬСКИЙ СОНЕТ

Внутри меня гуляет сквозняком
сентябрь со спелым яблоком в ладонях,
а время плодоносит дураком,
и всяк меня заговорит и тронет.

Откушав чаю, я иду смотреть,
как, намечтавшись всласть о самоваре,
заморские расхаживают твари,
все внове им, как недоумку - смерть.

Иду себе, грызу суровый яблок,
а добрый Бог навьючивает облак,
а сивый дождь безумствует слегка,

но хорошо, что понял я сегодня,
как обойтись без Милости Господней
и убежать от злобного звонка.

сентябрь 1974




СЕНТЯБРЬСКОЕ ПРОВИДЕНИЕ

Всё ангелы да злые сквозняки
шумят, бормочут, пачкают алфавит.
Слова плывут беспомощны, легки,
и ходом разговора леший правит.

Задумчив, осторожен и безлик,
стирает он последних смыслов грани,
но чудится ему иной язык -
глухих кровей и междометий брани.

Не брачный пир, но бранный вой и сечь,
не погребений тихая отрада,
но враний хор, но разделений меч
и блеянье зачумленного стада...

Непогребенные, да почиют слова,
чтоб вспомнили рассеянные ныне
Советника Орла и Друга Льва
и Голос Вопиющего в пустыне!

сентябрь 1974




* * *

Милый друг, я умираю,
от того, что был я честен...

Н.Добролюбов

Он умирал от честности своей,
честней земли, верней самой могилы,
задиристый народный соловей,
певец Отчизны, злобной и унылой.
Другой от пули жизнь свою скончал,
а третий от любови всенародной.
Видать, недаром первый пропищал,
второй варил, а третий навещал
народец Богу Неугодный.
Вот и поем про годы золотые,
про то, как край выкраивали наш
венерины любовнички России
и повара революцьонных каш.

сентябрь 1974




НАД ВЕТХИМ ЗАВЕТОМ

В ночи, рассеянной благоуханным словом,
Господь, как тать, приходит и крадет:
едва заплачешь над Авессаломом,
как молотилка по тебе пройдет.

Пляши, Девора, празднуй новоселье,
играй, Варак, на струнах костяных! -
постылое, кровавое похмелье,
клопиные разводы вдоль стены.

Ликуй, Израиль, мы тебя узнали
в предстательстве ангеловидных звезд!
Мхом поросли бумажные скрижали,
разменянные на Сыновий Крест.

Еще скажу одно, но напоследок -
Господень Род певцами знаменит, -
как поражал старух и малых деток
прелестный отрок и певец Давид.

сентябрь 1974




* * *

О, я-то понимаю, что игра - игрой,
но с Богом в пустоту играть несносно,
и, в наказание, зеркальностью сплошной
душа твоя замкнется в круге косном.

Весьма забавны фокусы зеркал,
но ты, мой друг, отнюдь не Леонардо.
К чему же сей восторг и пьяный бал
на плоскости расплесканного ада,

когда кружась в объятьях двойника
среди бесов невидимой когорты,
ты скажешь ему с видам знатока,
как делают словесные аборты.

сентябрь 1974




САЛЬЕРИ

Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу;
и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел
Господь на Авеля и на дар его; а на Каина и на дар его не призрел.

Бытие 4; 3-5.

О, ты забыл, что музыка двулика,
и яд, хранимый в перстне мудреца,
вновь распознает: музыка - музыка,
а жертва Авеля - больная блажь Отца.

Я - каиново семя, и в смятеньи
завидую - словоубийца, вор,
но, Господи, и я - твое растенье,
Твой колос, Твоя жертва, Твой позор.

В кольце времен есть камень семигранный
и чаша есть с небесного стола,
чтоб напоить народ богоизбранный,
не ведающий ни добра, ни зла.

О, ты забыл, что музыка двулика:
причуда, музыкальная зола.
Как благодать на благодать - музыка,
отрава на отраву снизошла.

сентябрь 1974




* * *

В сером кошмаре трамвайно-колбасной войны
век опаршивел, друг потерялся рублевый.
Здесь даже дети, как черви, крупны, зелены,
словно весь мир - заколоченный ящик дубовый.

Все это ясно, и незачем тут говорить,
как мне мечталось в Содоме, безгрешном и мерзком,
вечную память как черную форму носить,
трогать прохладный металл на бедре офицерском.

сентябрь 1974