ЛЮДИ И ВОЛКИ
"Волки соблюдают между собою законы ассоциации, дисциплины и строгой справедливости. Они рабы своего слова. Не было примера, чтобы в шайке волков возникли споры и разбирательства по поводу раскладки дивиденда".
"Об истреблении волком домашнего скота и дичи
и об истреблении волка" В.М.Лазаревского.
Приложение к "Правительственному вестнику" 1876 года, с.14.
Раньше, когда людей и волков было примерно поровну, жизнь протекала в их остром социальном соперничестве. И, случалось, волки на целые десятилетия брали верх. Кое-где до сих пор старожилы вспоминают по имени-отчеству выдающихся вожаков. Как памятники истории охраняются их логова, тропы, памятные объедки.
Все еще раздаются голоса о необходимости возврата к старым, испытанным ценностям каннибализма. Оно, может, и хорошо бы туда вернуться, но с кем? Вот вопрос. Часть нашего поголовья безымянна, часть невидима. Кое-кто сознательно приостановил свое членство среди нас.
Кот Барсик рассказывал мне историю своей жизни, вспоминал отца, мать, сестер. Одна из них, Лариса, жива, работает экономистом в Горьком. О судьбе брата знает в общих чертах, поддерживать отношения боится, у нее слабое сердце. Старшая сестра безымянна, то есть растворена. Перед войной она училась в Арзамасе, в техникуме. Там это и произошло.
Популяция волков также подверглась существенным видоизменениям. Волки - юристы, художники, педагоги - теперь не редкость. Много их в среде служащих. Есть оригинальные особи, испытавшие судьбу домашних животных. Например, коров, свиней, даже куриц. Известны: волк-справочник, волк-штаны. Существует планета Волк. Волком является также и слово "волк".
МУЗЫКА
Бабушка Елена была глухая. Слух она потеряла в середине жизни, но не до такой степени, чтобы быть вовсе отрезанной от мира. Слуховой аппаратик с проводками и динамиком вставлялся в ухо, как пробка. Еще был наушник для пользования радио. Бывало, что-нибудь по хозяйству делает бабушка: гладит, шьет, и в тишине чему-то улыбается. Это значит, хорошую музыку передают.
С музыкой в моей жизни связано не так уж много воспоминаний. Пожалуй, это - самое яркое. Было лето, и я грыз что-то кислое в саду. Из дома донесся страшный, что называется, "нечеловеческий" вопль. Я подавился и бросился на помощь. Куда? Кому?
В комнате у электроплитки стояла бабушка Елена, что-то помешивала в кастрюльке, в ухе чернел радионаушник. Она стояла в адском, истошном завывании, безмятежно, как праведница в костре. Слушая своего Шопена, бабушка и не подозревала, что наступила коту Барсику на хвост, да так ловко, что он не мог даже извернуться и укусить хозяйку за ногу. Как он не сошел с ума от такой долгой и жестокой боли? Впрочем, надо уточнить, бывают ли сумасшедшими коты.
Из этого воспоминания для меня совершенно неопровержимо следует вывод: все то, что мы не в состоянии воспринять, потрогать, использовать, и посему склонны считать несуществующим, - вполне существует, порою рядом, и, возможно, страдает, глядит с мольбою в наши невидящие глаза.
ЖЕНСКАЯ ПРОФЕССИЯ
И вот мы на территории, где будто бы Михаил Зощенко ведает кадрами. Кто еще может сочинить такую профессию: марочница? В ресторанной подсобке марочница поставлена гением человека следить за выдачей алкогольных напитков и прочих кушаний. Она присматривает за официантами, поварами и буфетчицей затем, чтобы у них какое-нибудь слияние страстей не вышло. Само собой, в таком любовном, насильственном многоугольнике и те и та любят марочницу, как законную супругу. Чужая душа - потемки. Но лишь до места впадения Волги в Каспийское море, до контроля, до выхода в кормилец-зал.
Женщину, если ее не очень загружают любовью на работе, способен исправить сторонний мужчина. Например, муж. Но муж марочницы, молодой и еще теоретически способный мучитель, каждый вечер нетрезв, как говно. Марочница его тем не менее любит и даже молится в темноте Богу: Господи! Дай ему хотя бы по-человечески кончить! Но Господь, как вы догадываетесь, не внемлет столь пошлым мольбам. Есть подозрение, что Господь расценивает любые мольбы как пошлые. Конечно, это дело его вкуса.
Марочница просыпается и, ничего не жуя, идет на работу к одиннадцати. Сегодня ночью, во сне, ее опять били по животу тонкими палочками и лезли во все двери какие-то дальневосточные танцеватые малыши. Супруг, поборотый этой привлекательной сволочью, опутанный яркими шелковыми нитками, изнывал поблизости. Интересно, будет ли этот сон сниться дальше? Любовь такая вещь, что если она не имеет законченной формы, то лучше смотреть на облако, пока не подойдет нужный троллейбус.
Муж марочницы технически образован. Очнувшись, он считает швы на потолке, их четыре, всякий раз так получается. После этого он считает свою жизнь неудавшейся, ведь его жена в идеале должна была бы быть метрдотелем в этом своем кабаке. Бы!.. Бы!.. Бы!.. - так запивает он кипяченой водой из банки эту свою повседневную идею.
Марочница неутомимо заготовляет для него с вечера потребные три литра кипяченой воды. Женщины, такова их расовая теория, за всеми нами ухаживают, подтирают и следят. Но это не обязательно в радость. Следить за слишком косящими налево официантами - повседневная трудовая повинность марочницы. И вы, невзирая на знакомство, если вдруг захотите что-нибудь пронести из буфета в зал без чека, будете, безусловно, пресечены.
Марочница надеется выслужиться в буфетчицы. Администрация уже, конечно, оценила ее честность и кой о чем в этом смысле вроде бы помышляет. Дай-то Бог!
Каждый человек имеет право на место под солнцем. И в гардеробе, и у супового котла, и на должности коренщика, и в соприкосновении с лимитированными копченостями, языками и колбасами, и на мойке этих блядских тарелок, и в неприступной твердыне буфета, и у кассового аппарата. И если этого кто-то еще не понял, пусть лучше поскорее убирается из служебного помещения. Для таких как раз и написано самое популярное изречение нашей эпохи отмены рабства: "Посторонним вход воспрещен".
ОДИН РАЗ В ЖИЗНИ
В младших классах любовь к Ленину фактически преподавалась. Конечно, не было такого предмета, который бы назывался "Любовь к Ленину". Но и не было ни одного урока, где бы об этой любви речь так или иначе не заходила. Учителя не зря трудились, я понял, что Ленин - удивительная, беспрецедентная личность. Тем не менее, как и все дети в СССР, я его не любил. Я его обожал. Обожать, между нами говоря, намного легче, чем любить.
В школе меня быстро заметили функционеры всяких празднеств. Видать, глазенки сияли, голосок звенел. Был я отобран в особую команду таких же горластых детишек. Может быть, мне и сейчас с вами легко болтать потому как раз, что с той поры редко приходилось помалкивать. Тут как в стае: кем назовут, тем и будешь.
Мы работали в жанре коротышек и несмышленышей. Нас постоянно снимали с уроков и отводили в зал на спевки. Но мы не пели. Мы по очереди выкрикивали различные клятвы, уверения и пожелания. Вся эта божба должна была, по идее, услаждать слух представителей общественности. Нас дрессировали так, чтобы выходило зычно, бойко, с улыбкой по стойке "смирно".
Когда мы были отрепетированы назубок, выдрессированы до упора, нас притащили в оперный театр. Но и там не пели. В тот день театр служил обществу чем-то вроде культового сооружения. Мы были маленькой частью мистерии, освящающей очередную годовщину Октябрьской революции. В зале собирались те, кто хотел это отпраздновать. За кулисами находились люди, которые делают праздник. Подготовка зрелища - само по себе зрелище. На наши головенки сыпалась пыль с невиданной высоты. Пахло потом, краской, съеденным мандарином, фанерой, сапогами. Десятки дяденек и тетенек бегали туда-сюда. А там, в яме, за тяжким кровавым занавесом, завывая, кашляя, величаясь и грохоча, рассаживались зрители.
Актеры, которым было доверено штурмовать Зимний дворец, сильно смахивали на мобилизованных педиков. Их накрашенные глаза горели холодным огнем. Под неискренними, накладными рабоче-крестьянскими усами извивались напомаженные рты. Но нас больше интересовало их оружие. Оно оказалось весьма приблизительным. Такое оружие никого не убедит умереть по-настоящему.
Было томно, тесно, мы напряженно бездействовали, как конница в засаде. Захотелось по-маленькому. Красногвардейцы объяснили мне, где это у них делается. Я немного поплутал в унылых коридорах, нашел и открыл дверь.
Над писсуаром, потупясь, стоял Владимир Ильич Ленин. Он бурно мочился. В земных и небесных молниях, в человеческих и лошадиных силах вспыхнула, напряглась и перегорела, пролилась зря, мимо светоносных турбин и плодоносных каналов протекла, низверглась в грязную клокочущую дыру эта незабываемая историческая минута. Владимир Ильич стряхнул последнюю каплю и поднял глаза.
- А, подгастающее поколение! Милости пгосим, милости пгосим! - прокартавил он с хищной улыбочкой. - Что это вы в двегях гастопыгились? Пгоходите, будьте как дома! - при этом он сделал отвратительный жест пальцем. Я описался, развернулся и вышел. С тех пор мы больше не виделись.
КРАСНЫЕ ЛАТЫШИ
Красные латышские стрелки Лениньш, Сталиньш и Бухариньш неусыпно охраняли все входы-выходы в светлом здании III Интернационала. Но не каждому солдату партии по плечу такая задача. Вот и стрелок Бухариньш предал - ушел в предание, вот и пламенный Лениньш истлел на посту - поступил в распоряжение таксидермистов.
А здание IV Интернационала было сплошь остеклено Львами Толстыми (Троцкими) - зеркалами русских революций. Верней, его, Давидыча, пенснами, пёнснами. Лев Давидыч сам день и ночь в своем неприступном стеклянном дворце за всех блистал, отдувался.
Знаменитый красный латыш Сталиньш рукой Москвы, то есть рукой малоизвестного наемного кубинца (жителя подмосковной ж.д. станции Кубинка), нанес зданию IV Интернационала смертельный удар ледорубом. Почему не стеклорезом, запросто могут спросить позднейшие исследователи. Потому и спросят, что поздно, милые, спохватились.
Кто из старожилов III Интернационала не помнит этой задорной, многотомной песенки, донесшей не только до нас, но и до всеуслышания компетентных органов имена красных латышей всех национальностей, тех, кто подначивал народы мира маршировать строем в светлое будущее, а сам сидел, фигурально и буквально, в одной, ночью, без понятых, отдельно взятой стране!
Домой миленок дорогой
Принес ватрушку с курагой,
Но, может, в эти кураги
Стрихнин подсыпали враги!
Не ешь, родной, коварен враг!
Не для одних твоих кураг -
На весь он выделяет яд
На мировой пролетарьят.
Повыковырюй курагу
И брось назад, в лицо врагу.
Пусть сам, отравленный, бежит
Сдыхать за наши рубежи!
И эту песенку, если кто позабыл, напоем для острастки!
Из всех красных латышей чудом выжили два брата: старший, Сталиньш, и меньший, Пельше. Но выжили по-разному: Сталиньш выжил из человеческой жизни всех нас, а Пельше выжил из ума. И поэтому ему, бедолаге, не удалось отвертеться от предъявленного на Страшном суде обвинения в злоупотреблении национальностью.
ИЗГНАНИЕ СОВЕТСКИХ ВОИНОВ С НЕМЕЦКОЙ ЗЕМЛИ
"Больше всех служат к движению и возбуждению страстей живо представленные описания, которые очень в чувства ударяют, а особливо как бы действительно в зрении изображаются. Глубокомысленные рассуждения и доказательства не так чувствительны, и страсти не могут от них возгореться; и для того с высокого седалища разум к чувствам свести должно и с ними соединить, чтобы он в страсти воспламенился".
Эта история поневоле является частью Мировой Истории.
Одному молодому человеку повезло. Он проходил срочную службу вдали от отчего Уральского хребта в филейной, по нашим понятиям, части - в Восточной Германии. Повезло не одному ему. В ту пору там было полно наших везучих войск. Они, разумеется, выполняли свою высокую историческую миссию - преследовать цели и отстаивать интересы, ну а между делом наслаждались трогательной доступностью всевозможного цивильного барахла. И пивком! И колбаской! Колбасятинкой, сортов которой у немца напридумано больше, чем у Бога - народов. Не станем сбрасывать со счетов и культпоход в Дрезденскую галерею. В наших словах нет ни капли иронии. Спросите всякого, кто там служил: что, разве не так?
Но и в счастливых войсках, всегда готовых подтвердить наши слова, случаются порой недоразумения. И везучему солдату не повезло. В черный день своей службы он потерял штык. Солдат был дневальным, находился все время в казарме, штык в ножнах, ножны на ремне, а ремень на солдате. Логический круг замыкался таким образом, что выпавший штык должен был бы валяться в казарме; но его там нигде не было.
В Советской Армии заведено: потерял казенное имущество - найди любой ценой, хоть из-под земли достань. Это же надо себе представить! Родина доверила бойцу оружие, которое он присягал беречь как зеницу ока, сучий потрох, раздолбай хренов! Короче, непосредственный начальник прочитал солдату изнурительную нотацию, дал сутки на отыскание штыка и пригрозил, на всякий случай, кажется, линчеванием.
Солдат загрустил, и, как это порой бывает с молодыми людьми под влиянием скорбных дум, его "прохватило". А в сортире, на насесте, внезапно озарила догадка: здесь, именно здесь он этот несчастный штык посеял!
Сразу внесем ясность. Речь идет о дворовом русском сортире. Его рецепт незамысловат: выкапывается яма, а над ней устраивается деревянный настил с дырками по количеству персон. К этому добавим какие-нибудь стенки, дверь, можно крышу.
Давно замечено, что не все взрослые люди способны оправляться достаточно "кучно" и, продолжая пользоваться стрелковой терминологией, "садят в молоко", то есть мимо круга мишени. Отчего это так, знают, наверное, лишь специалисты. Простые плотники, не вдаваясь в тонкости антропологии, вырубают обычно дырку пораздольнее, с запасом под всякий темперамент. В такую, по крайней нужде, целый солдат протиснется.
Да! А что вы думаете? В обед, когда сортир обезлюдел, солдат надел костюм химической защиты, противогаз, спустился под настил и стал там бродить, нырять и шарить.
И надо же! По какой-то нам неведомой, высшей причине, именно в это время и в то же место является его непосредственный начальник. То есть не совсем туда. Начальник, как и подобает старшему по званию, занял место все же поверх настила...
Надо заметить, что, неискренний от природы, солдат о своих планах загодя командованию не сообщил. Так что начальник вполне безыдейно распрягся, воссел и уже было приступил, как вдруг послышался некий подспудный всплеск и почувствовалось неуместное интимное прикосновение...
Каким бы ни был человеком этот начальник, а, между нами говоря, это был начальник как начальник, то есть вполне заурядный человек; но даже и незаурядный человек, даже сам командующий Западной группы войск в иные моменты становится предельно чутким и ранимым, словно раскрывшийся поутру колокольчик. Сейчас был именно такой момент. Начальник содрогнулся, брезгливо потупился и обнаружил у самого своего плакучего пестика воздетую из смрадной тьмы жуткую человеческую руку с ножом!..
Дальнейшее бывалый читатель сам в состоянии дорисовать и раскрасить. Стихийное выступление на историческую арену широких фекальных масс и на их фоне - трагедию отдельного, маленького человека, хама, службиста, стреноженного штанами, без лица, с нехорошим гиканьем выскочившего пред ясны очи отобедавших солдатиков, будто черт из коробки. Да, обвели ребятки этот день в своих биографиях красным карандашом! Помнят, помнят стервецы, сколько лет прошло, а помнят! Помнят даже, что на обед давали интересного. Кисель давали. Плодово-ягодный такой, сладенький, из концентрата.
Понятно, что солдат был признан кругом виноватым. В виде наказания парня отправили дослуживать на Родину. Впрочем, и его осрамившийся начальник по мановению командования тоже вскоре испытал горечь расставания с милою чужбиной.
Командование, видимо, полагало, что Родина - это какое-то специальное место для разгильдяев и неудачников.
ЖАРА И ЖАЖДА
Писать о пьянстве вообще бессмысленно. О пьянстве нужно слушать музыку, курить сигареты и танцевать. О пьянстве нужно жужжать, икать и плакать.
Пьянство - это ежедневный Космос моего народа.
В этом поврежденном Космосе пьянство ужимается пугливым человеческим умом до понятия состояния. Ну, в самом крайнем случае, до состояния общества. Сухой Закон традиционно воспринимается как явление природы. Мистически настроенные люди усматривают в Сухом Законе воздаяние за грехи. Но мы-то с вами знаем, что другого воздаяния, кроме Потопа, не заслуживаем, и разговоры о Сухом Законе в этом смысле смешны. Нельзя, кажется, представить явлений более противоположных по цели, масштабу и качеству. Потоп в решающей мере является Законом, а вот Сухой Закон - величается законом, скорее всего, из-за повального народного равнодушия к точности. В данном случае - к точности названий.
Сухой Закон! Кто не помнит картинок в "Букваре": телеги, нагруженные трупами, перерезанное горло рабочего, бесконечные очереди вдоль крупнозернистых фотографических улиц, вдребезги разбитые судьбы, неизбежная солдатчина фонарей! Мальчик в матроске выбегает на крыльцо и застает мироздание, омраченное остывающим дядей. Дядя выпил невкусного, ядовитого клею, умер, и дело его не живет.
Робкие покупатели, робкие спекулянты. Женщины, стоимостью в стакан, полстакана, рюмку, глоток. Тмин и перец, кориандр и корица - языки раздражаются пряными семенами. А там, за красным штакетником, пыль на пернатых когтистых акациях, и на многоярусных бетонных полатях - трудовые резервы. О, эти дворы, эти адские ингаляции автомобильными выхлопами, рублевое старичье, оральные извращения! Доверительные детские игры вроде полупридушивания, закруживания, кривопалого щекотания, чтобы на миг, на минуту замутиться сорванцу, грянуть с размаху бледным личиком о неумолимую землю. А прохаживающийся между строк надзиратель делает родителю своевременное замечание, и родитель соглашается, хрюкает, вертит губами, сплевывает на пол перламутровую каучуковую соплю. И она засыхает в луче горячего света, будто китайский дракон на шелковом свитке.
Пролетели те годы, как туча насекомых. И искусанный, опухший, зачуханный, но, в общем, живой народ уже порой снисходительно вспоминает о невыносимом прошлом. Отчего же невыносимом? Вполне выносимом, как выяснилось.
Автору довелось однажды видеть монумент, сооруженный в память о Сухом Законе. Он представляет собой многофигурную композицию. Первая фигура - Мужчина, коленопреклоненный, в классической позе скорби. Он плачет. Слезы стекают по бронзовой груди на каменный пьедестал. Вторая фигура - Женщина, олицетворяющая Совесть и Материнскую Заботу. Она стоит непоколебимо и задумчиво. В ее руке бутыль зеленого стекла, из которой бесконечной струею искрящаяся на солнце жидкость ниспадает в третью фигуру - белоснежный Унитаз. Остальные фигуры символизируют Противоречивые Чувства.
Уже по беглому описанию монумента вы, надеюсь, догадались, что речь идет о фонтане. Все верно. В народе за этим сооружением закрепилось даже романтическое название "Фонтан слез", но, как водится, и это название не точное. Настоящий "Фонтан слез", или Бахчисарайский фонтан, воспетый Пушкиным, находится в Крыму. А данный фонтан автор видел во сне. И уверяет вас, что никакого Крыма там вокруг не простиралось..
Каждый желающий может заснуть и в этом убедиться.
ДЯДЯ КОЛЯ
Как давно это было! Змеем Васуки Боги, словно мутовкой, сбивали пену Молочного Океана. Боги пахтали Молочный Океан, Огненный туман, и получилось масло - твердая земля. На этой земле Боги напитались, воплотились и дали начало человеческому роду.
А дядя Коля пользовался всякой подручной палочкой. Он зажимал ее в патроне сверлильного станка. Вместо Молочного Океана в цеху имелась бочка "восемьдесят восьмого", что ли, клея. Дядя Коля наковыривал в жестяную банку бурого вонючего киселя, всыпал поваренной соли, подставлял банку под палочку и врубал обороты. Клей волшебно расслаивался, на деревянную ось наматывался толстенький каучуковый кокон, и дядя Коля нажимал на кнопку "Стоп". С этой минуты станок его больше не интересовал. А интересовало то, что осталось в банке хорошего, да вода в умывальнике.
Дядя Коля выпускал из крана на волю максимальную струю, зажмуривался, делал выдох и разом осушал баночку. Исполнив эту свою коронную партию, он артистически кланялся, подставляя темя под освежающую водицу, делал шаг вбок, будто танцуя, другой и третий, заключительный - в бездну.
Удивительно было, почему он не расшибает себе башку, не ломает руки-ноги, всякий раз шлепаясь на бетонный пол, будто мокрая тряпка, брошенная в сердцах злою бабой.
Но бабы на самом деле не так уж часто бросают мужиков, даже если эти последние тряпки. И дядю Колю тоже никто особо не бросал. Еще в бытность мужчиной он сам с этими тварями не церемонился. Твари, то есть подруги, дуры, любовно называли дядю Колю "мой миленький", а был он вовсе не миловиден, шершав, кривоног, как говорится, "не на рейсмусе строган". Подруги шептали: "Мой маленький", "Мой глупенький". А разве был дядя Коля когда-нибудь глуп и мал? Одна называла его "Горе мое горькое, Николаша".
- Какой я тебе Николаша!.. Николашку еще в революцию грохнули. Сама ты Николашка, Ни Колашка, Ни Дворашка!
И все в один голос: "мой", "мой" "мой", а был дядя Коля совсем не ихний.
О жизни дяди Коли в период технических и социальных революций написаны были десятки одинаковых книжек про рабочего паренька с наследственной тягой к справедливости и к водке. Во всех этих книжках он, как живой, замирает на пороге решающих событий. И здесь, на этой странице, тоже пока ничего не решается. Можно перевести дух. Покурить, даже чего-нибудь выпить, если полезет. Ждать недолго придется. Засекайте время...
Как ни удивительно, его последней цикутой оказался обыкновенный одеколон. Напиток легкий, дамский, почти диетический.
Тело пролетария ради интереса вскрыли, и прозекторская наполнилась запахами слегка подгнивших парикмахерских растений. Мозг, покинув привычное логово, мерцал на эмалированном подносе, будто еще не просохший масляный сиреневый сад кисти Ван Гога. Кого-то из девушек стошнило.
- Ничего особенного, дорогие мои. В эпоху Мавзолея, в наши откровенно языческие времена трудящиеся при жизни активно бальзамируют себя чем попало, дабы неосознанно, на уровне магии, поддерживать посмертную химическую сохранность мумии своего великого Вождя. Кстати, уже много лет при нашей кафедре стараниями энтузиастов проводятся семинары по гаруспике, древнелатинской жреческой дисциплине, трактующей о судьбах Отечества по расположению внутренностей жертвенных животных, - успокоил студентов доцент-патологоанатом, по обыкновению всех жизнелюбивых циников умывая руки.
Эта интеллигентская задрочка, в сущности - глупая шутка, повисла в воздухе и там останется невостребованной. Патологоанатом, грамотей, любимец женщин, умелец рассказывать в застолье про страшненькое, носитель эспаньолки на жирном лице, этот златоуст вышел из академического, имени товарища Формалина, анатомического театра, вошел в троллейбус, пробил в компостере талон и упал на пассажирку, юную девушку. Он, тяжеленький, едва не сместил ей шейные позвонки. Но молодой крепкий организм победил. Девушка выжила. Вышла замуж, родила ребенка, который уже заканчивает экономический вуз и готовится к романтической карьере спекулянта недвижимостью. А доцент умер, никогда не бывать ему профессором. Надменное сердце его лопнуло, словно розовый воздушный шарик.
Насмешник над тенью или телом Ленина (что по сути одинаково) давно всеми забыт. Ленина, Сталина, а заодно и Хрущева с Брежневым никто не забывает. Подобные фигуры были и будут необходимы в русской истории для того, чтобы поколения слабаков списывали на них задним числом свои собственные глупости, жестокости и несчастья. За примерами ходить далеко не надо:
БОЛЬШОЕ И МАЛОЕ
Есть, как известно, гордые народы. Есть народы как народы. И негордые народы тоже есть. Не знаю, к какому народу вы относитесь, но вот я отношусь к негордому народу. Хотя, по крайности, случается, и мы гордимся.
Замечено, что гордые народы любят лошадей. Потому что в паре с лошадью любой народ выглядит гордо. Когда-то, давным-давно, лошадей в России было несметное число. Мой прадед был коннозаводчик. Он разводил рысаков в Тамбовской губернии. Сколько их он там развел, не знаю, только извели всех их, да заодно и многих прочих, в моем Отечестве негордые люди. И вместо лошадей сами развелись. До того дело дошло, что я на коне не умею сидеть. Негде научиться. В Монголии только легонько покатался. И понял: если лошадь захочет, она сыграет со мной любую игру. Лошадь все чувствует.
Она, кстати, сыграет обязательно, ежели учует, что вы представитель слишком гордого народа. Оказывается, крайности возмущают животных.
Однажды приехал в эту самую Монголию младший брат шаха. Не такого, конечно, шаха, какие в сказках свирепствуют. Нет, этот шах был вполне респектабельный. (Что, заметим, ему в конце концов и подгадило. Поменьше бы ему этой респектабельности.) Но какое нам сейчас до него дело? Он, в конце концов, не монгольский шах. О брате его пойдет речь. Вот он как раз являлся образцом чрезвычайно гордого народа. Уж он был и орденоносец, и генерал, и кавалерист, и красавец, и охотник, и усики носил, и брат у него - настоящий шах. Только вот, к сожалению, не монгольский. Так что брат был в Монголии в гостях, как вы теперь понимаете.
Там он резвился на бескрайних просторах, стрелял в редких животных из коллекционных ружей. Передвигали его монголы, очевидно, на машине, иначе неизбежное еще бы раньше произошло.
Этот чистокровный гордец обратил свое царственное внимание на то, что местные лошади невелики. И стал над ними трунить и издеваться: "Что это, дескать, за лошади!.. Это ослы, а не лошади!.. Вот у нас лошади!.. Да я на такую лошадь!.. Да я ее!.." и т. д.
Монгольский народ хоть и вежливый, но тоже гордый. Он обиделся. Его милых, сильных, выносливых лошадок ни за что смешивали с дерьмом. И тут кому-то пришла в голову веселая идея - пусть все-таки Его Высочество на одной из них покатается.
Ясно, что после своих таких слов шахский брат не мог отказаться. Его бы сочли пустозвоном. Для гордого человека это смертельно. А прокатиться? Отчего бы и не прокатиться? Он ездил верхом едва ли не с рождения.
Итак, принц соизволил. Местные функционеры побежали заседлывать конька. В небе висел орел, а в норках свистели степные мыши. Коней было много, но выбрали одного.
Когда принц приблизился, конек сразу заартачился, начал отступать боком, глазом косить. Такого надо с ходу обротать, навязать ему свою волю. Так, видно, рассуждал наш кавалерист. Но недолго он был нашим. Как только вскочил в седло - что началось! Конь с неожиданной прытью понесся в степь, и там запрыгал, залягался, завертелся, будто снова одичал. Шахский брат, отдадим ему должное, некоторое время выдерживал все эти конские выходки. Но судьба есть судьба - он все-таки вылетел из седла, запутался ногою в стремени, повис, поволокся башкою камни считать. И свет погас.
Монголы, когда приблизились, конечно, перепугались. Они почувствовали себя виноватыми. Теперь, - подумали они, - шах на нас войной пойдет. Но шах, хоть и удручился потерей своего гордого брата, войной на них не пошел. Не знал, должно быть, как сквозь четыре страны в Монголию войско провести.
ГРИБОК - НАКАЗАНИЕ БОЖИЕ
Одинокая инженерша ходила в бассейн "Москва". Там, говорят, можно получить заряд бодрости и заодно познакомиться с мужчиной без вредных привычек. Бодрость, верно, хорошо получалась, а вот эти самые безвредные никак не подплывали. Вместо кавалера прицепился в бассейне к женщине кожный грибок. И до того, зараза, проникновенный, просто жуть.
Будь этот грибок ботинком, ему бы сносу не было. Но грибок, оказывается, не обувь, а наказание божие. Откуда это известно?
В очереди к дерматологу разговорилась пловчиха с одной чесоточной. И через эту чесоточную ей открылось, что бассейн "Москва" - купель сатанинская. Он ведь налит в яму из-под взорванного атеистами святого храма Христа Спасителя. Так что никакие врачи, кроме, естественно, церкви, в этом деле не помогут.
Что тут скажешь? Добрела, болезная, кое-как на своих грибках до ближайшей церкви, а там уже знающие люди объяснили ей, как молить Бога об исцелении.
Молиться или плавать - при желании каждый научится.
Ходил иногда в ту же церковь один нестарый вдовец. Было ему одиноко и тоскливо на свете без жены. И вот разговорился он однажды с нашей знакомой и пригласил ее съездить к нему на дачу. Ведь было много чего у него, и новый дачный участок, а жены не было. И поехали они раз, и другой, и третий, и как-то втянулись. Вот уже одиннадцать лет минуло, и яблоньки подросли, и огород, и картошка своя, и клубника, и как хорошо!
А грибок, что грибок? Есть грибок, нет грибка, какая разница. Подлинное божье наказание - это, к вашему сведению, колорадский жук.
Продолжение книги
|
