ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ИВАН СЕРГЕЕВИЧ ТУРГЕНЕВ
Диктант
Толстой и Тургенев были очень дружны. Казалось, их дружбе не будет конца. Но вот как-то раз в доверительной беседе Тургенев заметил Толстому, что он, Толстой, напоминает фигурой крестьянскую деревянную ложку. На что Толстой в той же доверительной беседе заметил Тургеневу, что он, Тургенев, напоминает фигурой студень с хреном.
Добрых семнадцать лет Толстой с Тургеневым усердно дулись друг на друга. Потом они помирились. Но прежней доверительности в их отношениях уже не было.
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И БЕГОНИЯ БИСМАРКА
Музыку модного немецкого композитора Вагнера Толстой терпеть не мог по причине ее пошлой, надувной грандиозности. Слухи об этом дошли до Вагнера, и тот, чтобы как-то скрасить невыгодное о себе впечатление, прислал Льву Николаевичу небольшую аккуратную посылочку и письмо на русском (!) языке:
"Дорогой Лео, Мой отдаленный славянский Брат!
Дерзаю написать Вам по-русски в Знак Уважения к тому, что Вы этот Язык прославили во всем Мире, где только возможно. Спешу развеять Ваши Отзывы обо Мне как о горделивом Сверхчеловеке. Я такой же, как и Вы, не чуждый ничего земляного.
С Удовольствием зная о Вашем симпатичном Увлечении Цветоводничеством, спешу посылать Вам Нашу Национальную Гордость - Бегонию Бисмарка. Она исправно растет у Меня более десяти Лет, Я размножаю Ее вегетативно. На Черенки использую Побеги двух-трех летней Старости. (Побеги прилагаются в Ящик.) Часть Стебля с одним Междоузлием срезаю под самым Узлом, нижний Лист с Черешком удаляю, а верховный на Половину укорачиваю. Черенки помещаю во влажный Песок, промытый водным Раствором марганцовокислого Калия. Лучше Они употребляются с нижним Подогревом при Температуре 20-22 Градуса С, тогда уже через две-три Недели Они трогаются в Рост. Вскоре рассаживаю Черенки в Грунт.
Листья, срезанные с Черенков, Я не пренебрегаю. Удалив Черешок, в нескольких Местах надрезаю Жилки, как при Размножении Бегонии Рекс, и кладу на Песок. Места Разрезов присыпаю Песком. Через две-три Недели появляются первые Листочки. После Месяца с Половиной рассаживаю в Грунт молодые Растения.
Вы, дорогой Лео, можете пробовать размножать и Кусочками Листьев со срединной Жилкой. Обязательно сообщите Мне о Результатах Ваших уважаемых Размножений.
Всесторонне готовый к Услугам, почитающий Вас на Языке Оригинала Цветоводник Рихард Вагнер".
Вообще говоря, Толстой не жаловал подхалимов, однако порою бывал охоч до расточаемой ими лести. (Taк, многие из нас, избегая общества пчел, готовы трескать мед суповыми черпаками.)
Но Вагнер-то, Вагнер! Хорош!.. Ясно, что подрядил для составления письма знающего ботаника, что заплатил переводчику, что срисовал русские буквы собственной рукой... Но как это трогательно и забавно у него получилось!..
Увлекающийся и вселенски отзывчивый Лев Николаевич прорастил бегонию Бисмарка в русской почве, почти простил Вагнеру его музыкальное фанфаронство и даже написал несколько черновиков благодарственного письма по-немецки, как вдруг разразилась франко-прусская война. Полчища Железного Канцлера вторглись в Эльзас. Узнав об этом из утренних газет, Лев Николаевич босой, простоволосый выбежал в сад и принялся отплясывать яростный, дикий гопак посреди куртины еще вчера так нежно пестуемых бегоний.
- Шайзе!.. Шайзе!.. Шайзе!.. - далеко разносило равнодушное деревенское эхо. Казалось, лает большая собака. Мелкие яснополянские шавки заливисто вторили зычному голосу барина.
Тем временем Софья Андреевна распорядилась подать к столу валерьяновых капель на двенадцать персон и ровным голосом объясняла гостям:
- Это ничего. Это скоро пройдет. Мой папа, врач, называл это сумерками сознания. Иногда с нами такое случается. Левочка, видите ли, выступает против войны...
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ЕГО ЛЮБИМЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ
Общеизвестно, что Толстой называл Шекспира площадным краснобаем. Сам он старался писать пьесы "противные принятым представлениям".
Свой первый опыт в драматургии, пьесу "Заразное семейство" Лев Николаевич показал А. Н. Островскому, которого, в отличие от Шекспира, почитал за гения.
Александр Николаевич нашел пьесу "отменно дурной", назвал ее "безобразием" и умолял Льва Николаевича заняться чем-нибудь более соразмерным его способностям. Вскоре Толстой приступил к работе над романом "Война и мир"...
Прошли годы, и вот в записке, автором которой является император Александр III, читаем:
"Надо бы положить конец этому безобразию Л. Толстого. Он чисто нигилист и безбожник. Недурно было бы запретить теперь продажу его драмы "Власть тьмы". Довольно он успел продать этой мерзости и распространить ее в народе".
"Дурно" и "недурно" - любимые выражения самого Толстого. Царская записка адресована министру внутренних дел Дурново.
Русские люди - известные оценщики. Не от того ли так угрюма, так безобразно бедна радостью жизнь русских писателей, жизнь русских царей, жизнь русских жандармов, жизнь русских...
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И СИЛА ПИЩИКОВ
За долгую свою жизнь Толстой чего только не перепробовал. Даже уринотерапию. Уринотерапия, если кто не знает, это учение, призывающее пожилых господ употреблять в лечебных целях мочу, испражняемую молодыми и сильными простолюдинами.
У Льва Николаевича в "уриньерах" состоял некий Сила Пищиков, смышленый, расторопный ярославец, поначалу искавший в Москве место полового. Под влиянием общения с Толстым пределы его мечтаний значительно расширились.
В свободное от мочеиспускания время Сила стал приторговывать вразнос на улицах копеечными изданиями произведений Льва Николаевича Толстого. Книжечки он брал без спросу в сарае хамовнического дома. Там этого добра было навалено "ажник до самого венца". Конюх Антип спал на кипах брошюр под названием "Ходите в свете, пока есть свет" и с удовольствием сворачивал из них самокрутки.
На то и слуги, чтобы у господ по мелочи подтыривать. Однако ловкий малый вскоре до того удачно расторговался, что открыл собственную книжную торговлю под характерною вывеской: "Сила Пищиков и прочая писущая братия". При этом не заважничал и, ежели когда Льву Николаевичу нужда бывала в лечебной ссанине, присылал ражих, примерной трезвости молодцов, которых при себе в услужении да на подхвате держивал иной раз и до полутора десятка лбов. Но Лев Николаевич к моче постепенно охладел. С ним часто такое бывало. Увлечется, поиграет и бросит. Он ведь даже, был случай, построил на паях с соседом невдали Ясной Поляны настоящий винокуренный завод! И что вы думаете? Три года всего этот завод просуществовал, принес большие убытки и был разобран на кирпич. Лев Николаевич Толстой справедливо считается первым на Руси винокуром, которого столь доходное занятие едва не разорило. А вот Силу Пищикова - того ничто, кажется, разорить не могло. "Ежели мне жрать будет нечего, я вшей наловлю, посажу в коробочку, снесу в аптеку и продам. Из вшей, сказывают, аптекари порошки для чахоточных толкут. А там, даст Бог, снова поднимемся!.." В этих словах - весь Сила...
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И СОВЕТ РЕБЕНКА
Было время, когда кишечник Толстого совершенно по-детски проказил и бузил. Роль умиленных свидетелей его забав отводилась, естественно, домашним.
- Идет Урчун-рычун, ужо будет всем карачун! - шутливо пугала Софья Андреевна детей, предваряя выход Льва Николаевича к вечернему чаю. Дети, все - от мала до велика, тотчас лезли под стол и там, затаив дыхание, чутким слухом ловили приближение долгожданных громовых раскатов...
Как-то раз в доме Толстых гостила дочь художника Репина. Вместо того чтобы прятаться, отважная девчурка вскочила на стул и при появлении Льва Николаевича задорно выпалила:
- Урчун-рычун, не рычи, лучше выпей стаканчик мочи!..
Казалось бы! Несмышленое дитя, что оно может знать о чудодейственной силе уринотерапии! И тем не менее, тем не менее...
Лев Николаевич примирительно буркнул нутром, судорожно, по-цыгански передернул плечами, развернулся и, не проронив более ни звука, вновь удалился на свои олимпийские антресоли.
После этого случая достославная толстовская шумоватость пошла на убыль. Уже через месяц привыкшая называть вещи не своими именами Софья Андреевна за чаем как последнюю новость сообщала гостям, что ее Левочка наконец-то нашел способ, как побороть свое животное начало. Удивительно, до чего простой. Проще, наверное, уже и быть не может. Главное, господа, поверить в целительные силы природы. Ведь все мы - ее дети...
И гости с одинаковым умиленно-сочувственным выражением на лицах согласно кивали и наперебой восхищались небывалой свежестью яснополянского воздуха и тем, какая чудесная здесь теперь по вечерам тишина.
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ, ПИЯВКИ И ЧЕРВЯКИ
С некоторых пор Толстой обходил пиявок и червей десятой дорогой. Не то чтобы он их бояться начал. Он своих мыслей о них стал стесняться.
Однажды ради забавы Лев Николаевич отправился на пару с Гончаровым удить окуней, и что-то у них никак не клевало. Тяготясь бездельем, Толстой принялся вынимать червей из банки, вертеть их в руках и всесторонне изучать. А Гончаров поневоле стал разглядывать Толстого, как тот устроен.
Прошло часа два. Иван Александрович уже маленько изнывать начал. Подумал он, а может, даже особо и не подумал, похмыкал, откашлялся и говорит:
- Знаете, Лев Николаевич, есть одно весьма полезное и оригинальное применение этим самым червякам. Между прочим - народное средство...
Толстой прислушался. Все народное влекло и пленило его:
- Что же за средство?
- А очень простое. Берете обыкновенную болотную пиявочку, либо выползка, либо вот эдакого молодчика, навозного червячка, сушите на противне в печи, а после растираете пестиком в ступке с маслом речной лилии. Тем, что получилось, мажете собственный хер, и он от этого сказочно увеличивается...
- И вы, верно, это притирание на себе испробовали?.. - глухо отозвался Толстой после довольно долгой, опасливой паузы.
- Разумеется! И очень даже удовлетворен результатом. Не верите? Вот, полюбуйтесь!..
И Лев Николаевич поверил. Да и как не поверить, если тебе под нос тычут такое исполинское бревно, что, кажется, взбеги на него и мигом, как по мосту, перемахнешь на противоположный берег, чтобы скрыть свое смущение в сумраке вечереющих рощ, в лугах и полях забитой и темной Отчизны...
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И "АРАБСКИЙ КАББАЛИСТ"
Софья Андреевна Толстая родилась в семье Андрея Евстафьевича Берса, врача московской дворцовой конторы. Однако порой казалось, что отцом ее был не гоф-медик, а какой-нибудь придворный звездочет. Софья Андреевна обожала всяческие предсказания, сама бойко гадала равно о судьбах мира и о совершенных пустяках. При этом она почему-то не верила в барометр.
Любимым гаданием графини Толстой был "Арабский каббалист". Чтобы узнать ответ на интересующий вас вопрос, нужно записать его, из написанного выбрать согласные буквы и расставить над нами числа, соответствующие буквам "Арабского каббалиста":
Б,В - 1; Г,К,Х - 2; Д - 3; Ж,З - 4; Л - 5; М - 6; Н - 7; П - 8; Р - 9; С,Ц - 10; Т,Ф - 11; Ч,Ш,Щ - 12.
Найдите их сумму и разделите на 7. Число полученного остатка определит ответ.
Ответы: 1. Да. 2. Нет. 3. Да. 4. Нет. 5. Да. 6. Нет. 7,0. Да. Например:
Лев Николаевич Толстой - гений? Да.
5+1+7+2+5+1+12+11+5+10+11+2+7=80.
80 : 7=11 и 3 в остатке, то есть "да".
Кучер Антип - гений? Нет.
2+12+9+7+11+8+2+7=58.
58 : 7=8 и 2 в остатке, то есть "нет".
Как узнать, любимы ли вы? Очень просто. Сложите числовые значения имен и фамилий обоих лиц, прибавьте число 7 (любовь) и разделите на 7.
Лев Толстой + Софья Берс + Любовь = 5+1+11+5+10+ 11+10+11+1+9+10+7=91.
91 : 7=13, в остатке 0, да. Да!.. Чистая, идеальная любовь без остатка! "Арабский каббаллист", как видите, гадание и приятное, и полезное. Помогает составить определенное мнение по всем насущным вопросам.
Возьмем избитое выражение: "Бедность - не порок". Вы тоже так считаете? Софья Андреевна так не считала:
Бедность - порок? Да.
1+3+7+10+11+8+9+2=50.
50 : 7=7 и 1 в остатке, то есть "да".
Графиня и мужу об этом постоянно твердила, а он злился: "Деньги!.. Деньги!.. Кругом одни деньги!.. Все зло от денег!.. Вот пущу вас по миру, а сам уйду куда глаза глядят..." Страшные такие слова говорил. А ведь это - грех. В самом деле:
Пугать жену - грех? Да.
8+2+11+4+7+2+9+2=45.
45 : 7=6 и 3 в остатке, то есть "да".
А деньги?
Все ли зло от денег? Нет.
1+10+5+4+5+11+3+7+2=48.
48 : 7=6 и 6 в остатке, то есть "нет".
Все зло в нас самих? Да!.. Абсолютно точно!..
1+10+4+5+5+1+7+10+10+6+2=56.
56 : 7=8 и 0 в остатке.
Не станем более утомлять читателя этой, по выражению Толстого, "кухарочьей магией". Следуя ей, приходилось верить в то, что Достоевский - не гений, пить водку - полезно, Гончарова не стоит опасаться, а у Антона Павловича Чехова будут дети. Софья Андреевна, повторим, была дочерью врача, этот Чехов, из плебеев, но симпатичный, тоже был по образованию медиком, говорят, даже одно время успешно практиковал, как писателя Левочка его ужасно ценил, почти вровень с собою ставил. Как бы хотелось, чтобы у Чехова родилась красавица дочь и он назвал ее Соней!.. Просто так, без всякой связи... Но тут то ли в "Арабском каббалисте", то ли в самом Чехове что-то заело... Так или иначе, но милейший Антон Павлович умер, не оставив потомства. Это, впрочем, нисколько не поколебало Софью Андреевну в ее суеверии. Да и с чего бы ей колебаться? Давайте проверим:
"Арабский каббалист" - суеверие? Нет.
9+1+10+2+2+1+1+5+10+11+10+1+9=72.
72 : 7=10 и 2 в остатке.
Если даже у нас так получается, то чего же мы хотим от женщины, на которой огромное хозяйство, восемь человек детей, муж-сумасброд и вечно голова идет кругом?..
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ДУША ЦВЕТКА
Ни в чем не знающие меры книголюбы-сибиряки однажды по ошибке преподнесли Гончарову ценный презент с табличкой "Великому сибиряку, властителю дум". Произошел конфуз. Гончаров, как властитель дум, презент принял, но при этом заметил, что родился не в Сибири, а в Симбирске.
Сибиряки хотели было презент назад получить, но Гончаров и слышать об этом не желал. "Уходите лучше подобру-поздорову, не то я про ваше некультурное чалдонство в "Отечественные записки" напишу! На всю матушку-Россию ославлю!.." - вредный был человек, что и говорить. Сибиряки потоптались в прихожей, повздыхали, напялили на головы лисьи малахаи и побрели обратно в свою Сибирь.
Самый презент - здоровенный клубненосный зопник - Гончарову ни на что не был годен, только квартиру загромождал. А посему Иван Александрович поспешил передарить зопник Толстому, у того хоромы графские, места много. Табличку, разумеется, оторвал и на память себе оставил. И так Льву Николаевичу много чести.
Толстой, как мы знаем, не терпел ни в чем вычурности и фальши. И поэтому поначалу отнесся к зопнику с недоверием, хотел даже сбыть его с глаз долой, благо приближались именины Григоровича, но в последний момент пожадничал. "Подарю-ка я ему какую-нибудь свою книжку, - решил Толстой, - вот, хотя бы "Сколько человеку земли нужно" или "Смерть Ивана Ильича"... А что? Хорошие сочинения, они Григоровича дурному не научат. Пусть себе читает, авось изменится к лучшему..." Так разминулся зопник с автором "Антона Горемыки", Григорович и не узнал даже, что этот самый зопник такое...
А Толстой узнал. Уж такой он был человек, что до всего своим умом доходил. Зопник оказался таежным цветком-многолетником из семейства губоцветных с крупными, треугольно-сердцевидными городчатыми листьями. Пересаженный в добрую яснополянскую почву, зопник украсился соцветиями двугубых бело-розовых пушистых цветков. На веревчатых корнях округлились и налились небольшие, величиной с грецкий орех, съедобные клубеньки. Стоило Льву Николаевичу зачем-либо отлучиться из Ясной Поляны - соцветия скорбно поджимали свои губки, по возвращении хозяина - радостно их распускали. Многолетние наблюдения подтолкнули Толстого к мысли о том, что у зопника наверняка есть душа, и эта душа - не дурная.
Летом 1918 года яснополянские крестьяне подвергли грядки и клумбы имения опустошительной потраве. Зопник пал жертвой собственной съедобности. Где ныне пребывает его душа - остается только догадываться...
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ЕГО ПТЕНЦЫ
Лев Николаевич часто стонал и вскрикивал по ночам. Софья Андреевна стонала и вскрикивала в утренние и дневные часы.
С малолетства притерпевшись к такой разноголосице, дети любовно-ласкательно называли папа́ - Совой, а мама́ - Жаворонком.
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И РАЗНОВИДНОСТИ ПЬЯНИЦ
В общественном мнении укоренилась мысль о том, что Толстой не терпел пьяниц. Это верно, но лишь отчасти. Пьяниц Лев Николаевич делил на две разновидности: "без претензий" и "с претензиями". За первыми признавал право на существование, вторых чурался, как нечисти. Подобно мыслителям древности Толстой полагал, что добрый человек лучше умного...
Однажды сыновья Толстого привезли своего сверстника и приятеля, знаменитого певца Шаляпина в родительский дом. Шаляпин давно мечтал спеть для Льва Николаевича, вызвать в нем бурю эмоций и всем потом об этом рассказывать.
Эмоции вызвались, но не совсем те, о которых мечталось. Ободряемый молодыми графами, Шаляпин выпил в буфетной для успокоения нервов полторы бутылки шустовского коньяку, и когда вышел в залу и объявил:
- Россия!.. Цивильский серюльник!.. Ария падра... - все, уже можно было не петь...
С того памятного дня Шаляпин зарекся употреблять крепкие напитки и громогласно осудил пьянство, продемонстрировав при этом искренний демонизм, подлинный трагизм и неподдельную ярость. Для пьяниц это было настоящим ударом. Они до сих пор еще плачут, едва услышат пластинку с записью любимого певца.
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ЕГО ФАМИЛИЯ
Лев Николаевич был крайне чуток к корневому, глубинному смыслу слов и имен. Так, например, он полагал, что фамилия Толстой нисколько не отражает его сущности. Он был человеком поджарым, всякую телесную полноту воспринимал как греховное излишество, следствие потакания похоти чревоугодия и лени. Софье Андреевне Толстой ее замужняя фамилия вполне подходила. А девичью - Берс - Лев Николаевич решил выводить из немецкого глагола bersten, что означает "лопнуть" или "треснуть". Предки Софьи Андреевны были выходцами из Германии. В России они наконец-то как следует отъелись. Но не о немцах речь.
Старшая дочь Толстых вышла замуж за тульского помещика Сухотина и на радостях объявила, что теперь станет носить двойную фамилию: Толстая-Сухотина. Чтоб и от великого родителя не отмежеваться, и самолюбивого супруга не обидеть. Узнав об этом, Лев Николаевич впал в отчаяние. Он эту "толстую сухотину" своим писательским умом живо вообразил. И такая похабная картина нарисовалась, хоть плачь! Но не тот человек Толстой был, чтобы только о своем тужить. Через дочкино неблагозвучие ему беды многих женщин близки и понятны стали: русскому мужчине какую фамилию ни прилепи - Орясин, Тошнотин, Колдобин, хоть бы даже и Хреновин - все ему вроде бы нипочем. А каково стать женой такого счастливца?.. То-то!..
Исподволь выведав причину толстовской скорби, художник Репин утешил писателя воспоминанием о том, что в городе Чугуеве, где Илья Ефимович имел удовольствие появиться на свет, жил холодный сапожник по фамилии Богиня. Природа щедро одарила этого человека всеми необходимыми для пустой и несчастной жизни качествами: Аверкий Богиня был дурак, грубиян, пьяница, худосочный и плоский, как клоп, кривоногий полуурод. Жена Богини, как говорили, "померла через его дурость", хотя на самом деле умерла рожая дочку. Так вот: эта самая дочка Гапка выросла точно по мерке фамилии - первой красавицей на весь Чугуев. Столь хороша и светла была, что взял ее в жены самый настоящий дворянин, секретарь уездного суда Лопухов. Аверко Богиня от такой высокой чести окончательно спятил, допился до того, что заснул в нетопленой своей халупе, ну и не проснулся... Вот и получается, что если теперь в Чугуеве кому-нибудь захочется увидеть Богиню, то, как говорится, увы!.. "Одни лишь призраки былого встают нестройною толпой..." Гапка, она ведь давным-давно уже Аграфена Аверкиевна Лопухова, как это пошло ни звучит...
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ЗАПОР
В запорах нет ничего дурного - учил Толстой. Запоры следует любить так же, как цирковой силач любит свои гири, воздухоплаватель - земное притяжение, часовой - сонную истому.
Ибо "усилие есть необходимое условие нравственного совершенствования".
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И РАЗНЫЕ ПРОЧИЕ ТВАРИ
Глубоко нравственным Толстой стал не сразу. В первой половине жизни он любил убивать животных. Воспоминания об этой низменной страсти изнуряли его до поры дремавшую, а по пробуждении несколько шальную и всклокоченную совесть.
Однажды зимой молодому графу Льву Николаевичу случилось добивать медведицу на берлоге. Пуля оказалась дурой. Медведица бросилась на стрелка и стала драть. Подающего надежды писателя спасли: глубокий снег, овчинный тулуп и расторопный зверовщик Демьян. Этот последний, вооруженный всего лишь палкой да зычным голосом, сумел напугать и обратить в бегство слабонервную самку. Спустя месяц ее все-таки убили. Шкуру охотники преподнесли Толстому в знак уважения к его страданиям.
Лев Николаевич был рад шкуре. Он велел расстелить ее под роялем. По его мысли, это знаменовало торжество духа над низким тварным началом.
Много лет спустя писатель Горький застал Толстого за разучиванием какой-то фортепьянной пьесы. Лев Николаевич сидел на простом венском стуле посреди роскошной меховой лужайки, будто Бог на облаке. Пронзительный взор из-под густых насупленных бровей буравил в нотном листе сотни маленьких черных дырочек. Под серым сатином рабочей блузы сутуло бугрилась спина землепашца. Грозовою тучей реяла борода. Капнуло, полилось, хлынуло. Сквозь увеличительные линзы восторженных слез Горький впервые разглядел Толстого в его исполинском яснополянстве.
- Какой матерый человечище!.. - воскликнул Алексей Максимович и зарыдал в голос.
При всей своей наружной простоте Лев Николаевич всю жизнь изнывал под бременем аристократических привычек и предрассудков. Так его коробило, если кто-то рыдает не в такт исполняемой музыке. Да еще вот, как сейчас, подвывает, икает и кашляет. Но Горькому он готов был простить и отсутствие музыкального слуха, и досадную телесную громоздкость, и обильную, поспешную, какую-то малосольную слезливость... Лев Николаевич любил Горького той снисходительной, брезгливо-нежной, понимающей любовью, которую может испытывать к гадкому утенку один только взрослый лебедь.
Этот Горький - трогательный малый. Жаль, что из него вряд ли выйдет большой писатель. Ведь, кроме жизни разного человеческого отребья, он ничего толком не знает. В особенности природу. Для него она вроде оперной декорации. Сразу чувствуется, что не охотник. В этих его песнях о соколах и буревестниках Уж заползает в горы. Разве такое где-нибудь видано?.. Это ведь все равно, что аллегории ради загнать на вершину Эльбруса хитровского босяка!.. На морозе с голой задницей разглагольствовать о величии и гордости человека - чем не образ?.. Покуда молод - любой несуразице придаешь сверхъестественное значение, а как поживешь да состаришься - даже самые значительные вещи кажутся такими несуразными...
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ХАТХА-ЙОГА
В короткий, но бурный период увлечения йогой супруги Толстые не столько концентрировались на самих себе, сколько друг на друге. Лев Николаевич в позе Змеи вызывал у Софьи Андреевны возвышенную печаль, а Софья Андреевна в позе Лягушки задевала в душе Льва Николаевича потаенные струны. Но только Змея воспрянет - Лягушка начинает артачиться и жаться.
- Ах, оставь, Левочка, что за вздор!.. Не сейчас!.. Завтра!.. Послезавтра!.. Ну не надо!.. Ну потом когда-нибудь!.. Сейчас дети явятся с годовщиной свадьбы нас поздравить. Они бог знает что вообразят!..
Иной раз, далеко за полночь засидевшись в рабочем кабинете в излюбленной позе Льва, вместо того чтобы писать позднюю свою прозу, Толстой с горечью думал о том, что никакой он не Лев, а обыкновенный беззубый старик. И два пути этому старику: либо в деятельные грешники, либо в оцепенелые праведники.
Но что бы Лев Николаевич о себе ни выдумывал, засыпал он всегда одинаково - в совершенно детской позе Калачика.
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ЕГО ПРОРОЧЕСТВО
В 14-й артиллерийской бригаде молодой талантливый писатель, поручик граф Лев Николаевич Толстой оставил по себе память как великий мастер рассказывать непечатные анекдоты.
В Петербурге на том же мужественном поприще блистал маститый литератор, действительный статский советник Дмитрий Васильевич Григорович.
Едва познакомившись, славные сочинители стали соревноваться в том, кто кого изящнее перепохабит. Так долго и рьяно соревновались, что у Толстого выпали необходимые для обаятельной улыбки зубы, а у Григоровича заиндевели бакенбарды и все лицо покрылось коричневыми пятнами.
Казалось, пора уже и о душе подумать, но не тут-то было. Каждый норовил оставить за собой последнее слово. В конце концов Толстой одолел Григоровича. Причем добил его даже не анекдотом, а дружеским советом.
- Вот вы, Дмитрий Васильевич, написали удачную вещь - "Гуттаперчевый мальчик". Отчего бы вам не сочинить продолжение под названием "Гуттаперчевая девочка"? По моему ощущению, публика давно и страстно алчет гуттаперчи. Попомните мое слово: не сегодня завтра какой-нибудь немец наверняка набредет на эту идею, и гигиенических гуттаперчевых девочек станут продавать в аптеках наряду с грелками, клизмами и прочими смягчителями человеческих нравов...
Вовсе не странно, что пророчество Льва Николаевича относительно изобретения надувных секс-игрушек сбылось. У него и не такое сбывалось!
Не удивительно и то, что Григорович пренебрег советом. Наверняка решил, что Толстой просто так шутит. Но ведь Лев Николаевич никогда не шутил просто так. В каждой его шутке всегда содержалась большая доля истины. Иногда настолько большая, что размерами своими намного превосходила величину обыкновенной человеческой головы.
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И ПУЗЫРЬКИ
Как ни любил Лев Николаевич охотиться, играть на фортепиано или в шахматы, пахать землю, разводить свиней, баранов и пчел, сажать яблони и елки, выращивать цветы, собирать лекарственные растения, шорничать, сапожничать, пилить дрова, давать советы, ссужать нуждающихся деньгами, косить траву, класть печи, обучать сельских детей грамоте, ловить окуней, смущать мужиков рассуждениями о земельном вопросе и вере в Бога, кататься верхом, на коньках, на велосипеде, ездить на кумыс, на голод, к цыганам, в вагоне третьего класса, носить сатиновую блузу, бросать пить, курить и есть мясо, во всем винить прогресс, город и государство, штудировать Канта и Шопенгауэра, стричь бороду в новолуние, раскладывать пасьянсы и спать на красной сафьяновой подушке, - как ни любил Толстой все это, но писательское свое ремесло любил все-таки больше.
Конюх Антип при советской власти опубликовал книгу воспоминаний "Из простых в сложные", где в главе "Тайные пружины" читаем: "...Лев Николаевич, конечно, старался опроститься, но его всякий час что-нибудь да отвлекало. Показательный случай: снимаю я с Красавчика уздечку, а Лев Николаевич рядом локтями вожжи меряет. Это такой отсталый способ измерения до революции был. Вдруг, не домерив, бросает это дело, глядит на меня, как на пустое место, и говорит: "Пузырьки - это нарочито!" Я хорошо запомнил его слова, потому что не понял ничего, а Лев Николаевич уже, смотрю, бежит к дому, где у него ручка с чернилами [...] Долгие годы у меня эти пузырьки все никак из головы не шли!..
И вот, совсем недавно, приезжал к нам в Ясную Поляну один знаменитый профессор, который всего Толстого досконально изучил. Он объяснил мне, что Лев Николаевич выразил возмущение на роман какого-то французского писателя, забыл фамилию. В этом романе рассказывается, как женщина моется в ванне, а к ее голому телу прилипают воздушные пузырьки. Вот Лев Николаевич про эти пузырьки, значит, рассуждал и решил, что они на читателя игривость воображения наводят, будто квас в нос шибают, а для души не дают никакого последствия.
Только я думаю, что эти пузырьки произошли от мыла. То есть, может, барышня всерьез мылась, а Лев Николаевич понял так, что ради одного озорства растелешилась. Ну и разругал ко всем чертям, не разобравши. Он ведь ужас как на всякую критику скорый был!.. Бабы еще что!.. От барина царям доставалось! А то мог дерево в лесу так обложить по матушке, что назавтра, глядишь, листья с того дерева все и осыпались... Или человека взглядом остолбенить. Мне от него частенько перепадало. Только всегда потом подойдет и скажет: "Прости, Антип, за то, что я на тебя так сильно духовно влияю. Это я поступаю опрометчиво. Это во мне гордыня еще не вся перебродила, уж не знаю, перебродит ли когда..."
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И МЫЛО
Лев Николаевич отказывался мыться невегетарианским мылом. Соглашался ходить грязным, вонять, покрыться коростой, лишь бы не пользоваться мылом, "сваренным из собаки". "Когда люди узнают, чем они умывают руки, наверняка растерзают мыловаров".
Так ли это? Опыт истории показывает, что люди, желающие кого-либо растерзать, набрасываются прежде всего на вегетарианцев. До мыловаров они добираются в последнюю очередь.
Впрочем, и сама человеческая история не приводила Льва Николаевича в восхищение. Он считал ее отвратительной и бессмысленной. Такой же смесью убоины и благовоний, что и мыло.
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ И АРТРИТ
У Льва Николаевича Толстого артрита не было в помине, зато были знания о том, как этот артрит лечить. У Гончарова артрит имелся, и еще о-го-го какой, но Иван Александрович ничего решительно о нем не желал слышать.
Толстому казалось, что Гончаров под маской несокрушимого самодовольства скрывает страдание. И это страдание нужно постараться облегчить. Нужно помочь ближнему, а ведь Гончаров - ближний, несмотря даже на то, что в прошлый раз приволок в дом Толстых невероятно зловонное чучело африканской гориллы с оскаленной пастью и чучелом белого ребенка в лапах, отчего Софья Андреевна упала в обморок и выбила себе четыре передних зуба.
Сегодня, с озабоченным видом принимая из гончаровских рук широкополое, но, по-видимому, не таящее в себе сколько-нибудь серьезного подвоха мексиканское сомбреро, Толстой решил, что пришла пора действовать: чтобы уважить гостя, Лев Николаевич напялил сомбреро на голову и обратился к Гончарову с такими словами:
- Иван Александрович, дорогой! Вы когда-нибудь обращали внимание на то, что артрит, ревматизм, подагра - отлично лечатся настойкой душистого грыжника, хотя, рассуждая логически, грыжником народ скорее должен был бы назвать средство от грыжи, а никак не от артрита, от которого грыжник так помогает... Что вы на это скажете?
Сгустив обычное, слегка ядовитое выражение на лице своем, Гончаров поморщился и ответил так:
- Насчет способности народа называть вещи своими именами поверьте мне, старому цензору, барину и брюзге: народу пока удалось более или менее точно обозначить только три понятия: водка, селедка, пузо.
Стыдясь за собрата по перу, Толстой про себя решил, что острие этой грубой насмешки угодило не в народ, а в адрес "Пиковой дамы" А. С. Пушкина, великого писателя, картежника и сластолюбца. У Пушкина, кстати, тоже был артрит. Он избавился от него, умерев от дуэльной раны.
- Левошка! Как шебе идеш эша шляфа! - воскликнула Софья Андреевна, входя в комнату. После давешнего падения она заметно шепелявила.
Пользуясь подходящим случаем, Гончаров снова принялся говорить гадости о народе. На сей раз - о неподвижных коряках. Такое несколько дикое для современного слуха название русские казаки-первопроходцы еще в XVII веке дали оседло живущим на побережье Охотского моря камчатским аборигенам. Подвижная часть корякского племени постоянно кочует со своими оленями вдалеке от посторонних глаз, а береговые - у всех на виду.
То ли из-за своего бурного приморского темперамента, то ли по причине болезненного самомнения неподвижные корякские мужики - все сплошь ужасные ревнивцы. Суровый обычай предписывает замужним корячкам нарочно уродовать и чумазить себя, чтобы предупредить даже самую мысль о возможном постороннем посягательстве. Безобразие и неопрятность почитаются у них за наивысшие добродетели. Вместе с нанесением на лицо всевозможных порезов и ссадин, умащением тела гнилым рыбьим жиром, жалкой сгорбленностью и притворной хромотой в число маленьких корякских женских хитростей входит также выламывание передних зубов. Пока молодая жена добровольно не примет обличия отвратительной зловонной старушонки, коряк ни за что не рискнет отлучиться из дому на зверовый либо рыбный промысел. В коряцких народных песнях поется о том, что девичья красота, если ее вместе с девичеством вовремя не лишиться, может стать причиной лютой голодной смерти!..
Софья Андреевна слушала Гончарова, затаив дыхание и даже слегка разинув рот, а Лев Николаевич не мог скрыть раздражения. О повсеместном народном убожестве - еще куда ни шло, но разговоров о чьей-либо ревности Толстой решительно не терпел, воспринимая их как намек в свой адрес. Он был колоссально ревнив и титанически мнителен. Мощь толстовской ревнивости дала бы сто очков форы силе гончаровского артрита. Сейчас, в своем сомбреро, он вдруг сделался страшно похож на ожившую статую Командора!..
- Боюсь, что если вы и впредь не будете лечить свои суставы, как вам умные люди советуют, то скоро, дорогой Иван Александрович, вы сами рискуете превратиться в "неподвижную коряку". А ты, Соня, закрой рот, не то в него ворона залетит... - По всему было видно, что Лев Николаевич, пошутив один раз, истратил весь свой небольшой запас добродушия и более шутить не намерен.
Окончание "Рассказов о Толстом"
