Сказки, истории, притчи

М.: АРГО-РИСК, 1996. Серия "Библиотека молодой литературы", вып.6. Обложка Станислава Львовского. ISBN 5-900506-42-8 28 с.

      - Ну, расслабь живот-то. Вот та-а-ак. Ишь отрастила, как у беременной пузо. Э-эй, девушка, а ты не беременна случаем? Девушка-а!
      Все равно как у беременной живот, говорю, - о - погляди сама, а-ха-ха-ха-ха...

    - Еб твою мать, быстро в
дом, быстро, я сказала.
    Рррррррррррррррррррр
ааааааааа...
    А она принова что ли,
сука, пиздит, то да се, а
у самой сиськи-то забрили
на полу. А я ей не надо
больше...
    Что говоришь? А? Попизди
еще у меня... Я те яйца-то
быстро поотрываю.
    ...В жопу вставлю.
    Еб твою, быстро в дом,
говорю. Еб твою, быстро в
дом... Да заебись ты!!!
    Что говорю, сука.
    Почему молчишь?
    В дом иди, говорю,
быстро в дом что скажу.
Сука, в дом иди, говорю.
Почему молчишь?!.

    - Завтрак везут.

      - Завтрак, завтракать давайте. Клавдь Семенна, утричко доброе, берите, кашка сегодня.
      - Да мне б чайку бы, миланькая.
      - Что ж вы, горе мое, четвертый день все чайку бы да чайку. Так совсем отощаете... Плохо будет. Нет-нет, вот так не годится, что это вы, еще всех нас переживете, посмотрите. Олёша, отнеси-ка кашки Семеновне. Поешьте, поешьте, милочка, кашка вкусная, на здоровьечко. Нет, куда это ты пошла, завтрак же привезла, позавтракаешь и пойдешь...



      - Поиграйте со мной в теннис, молодой человек.
      - Да я не умею, девушка, необученные мы.
      - А я вас научу. Это совсем просто.
      - Ну, если научите, тогда давайте.
      - Вот, берете ракетку и пальцы кладете вот так, видите.
      - Ну-ка, ну-у-ка, еще раз покажите-ка.
      - Вот так.
      - Ага. Теперь понял. Классно. Ну и что теперь?
      - А теперь подкидываем шарик и оп-ля! Ну, играем, что ли?
      - Ну давайте попробуем. Без счета только.
      - Ну конечно.
      - О, вы талантливый ученик.
      - Стараемся. И-и-раз...
      - Слушайте, я чего-то устал, может, потом доиграем?
      - Ну отчего же, у вас такое сильное тело. Совсем как у моего жениха.

      - Глянь, рыбки умирают, не выдержали этой смеси, бедняги! Сестра! У вас тут рыбки в аквариуме умирают, сделайте что-нибудь. Эй, да вы не слышите, что ли? У вас рыбы, говорю, гибнут, идите сюда, посмотрите. Нельзя же такими жестокими быть. Ну как же так... Как же так... Ну сделайте вы что-нибудь, им же больно, говорю вам, больно, это же Дахау, Дахау, говорю вам...

      - Оттаскивайте от стены, живее, Людмила Васильевна! Вызывайте, тут опять у Ярхо началось...

      - Через три дня, через три дня... Боже, как трогательно. А вот Вы, девушка, наверняка газет не читаете?
      - А это Вы спрашиваете?
      - Господи... Ну конечно. А впрочем, нет, нет, смотрите, это я Вас спрашиваю, а не эти вот тетеньки, которые там у окна стоят. Я со стороны. Мы - они и я -
      - Ну да, я не читаю газет. От них плохо пахнет.
      - А хотите, я Вам кое-что покажу. Кстати говоря, мне это тоже показывали. Я ведь здесь раньше Вас, а рядом со мною с неделю лежала некая летавшая женщина. Обыкновенно этим дело не кончается, а вот она... Вот и пришли. Ну-ка, теперь вот сюда залезайте, ого, и смотрите.
      - Господи! Как же это возможно!..
      - Вот уж не знаю. Самое лучшее - позовем врачей, и они объяснят, уж точно...

      - Ирина! Иди, дочка к тебе пришла.
      - На, докури, слушай, побежала я. Господи, доченька пришла, лапочка, пришла все-таки к мамке. Суке.

      - Хорошая у нее дочка. Посмотри, какая лапушка. Без мамаши...
      - А отец...
      - Ну, а что отец. Сама бы умницей не была, и сама, и отец грязюкой давно б заросли...
      - Да, это вы верно, конечно, говорите. И когда ж это мы обедать будем. Пора бы уж.

      - Эй, не ходи туда!
      - А что случилось?
      - Ничего не случилось. Давай, топай обратно. Я тебе русским языком говорю. Чего ты на меня уставилась? Топай, говорю.
      - Я так не могу. Я хочу знать, что происходит. Я же слы... Я же живой человек...
      - А не можешь, так я тебе здесь, сука, покажу...



      - Я училась в ЛГУ на филфаке. Потом ушла. Сил не стало. Зачем? Да даже не в этом дело. Просто со мной что-то происходило с восьмого класса, почитай, а тогда все разладилось, и перестала видеть сквозь буквы. Читаю, и тут же все забываю. Все может... Камни в реке тонут... Вот и ушла. А потом у меня есть знакомый маленький мальчик, он и теперь есть. У него совершенно необыкновенная кухня, и квартира, там чего только не найдешь. И вот однажды я к нему захожу. А он мне в своем обычном торжественном тоне: - Марина, тут мама тебе просила передать, - и вводит в кухню. - Знакомьтесь, - говорит, - это - Говерд. А в углу сидит длинноносый тип с длинными каштановыми волосьями, давно не мытыми. Нога на ноге, и словно вылитый. Еще бы сигарету в пальцах зажать. Ну, потом зажигал. Губы распухшие. И профиль. Он, как очнулся, пальцы к виску поползли, и улыбнулся. Потом Джери усадил нас пить чай. И все было как обычно. Кончилось наше знакомство, естественно, тем, что он взял мой телефон и позвонил на следующий день. Хотя чаще не звонили. Вот и поехали. Мы гуляли с ним месяц, и это было, наверное, самое лучшее время моей жизни. Уходили на целый день, когда не было арбайтен, сидели на крышах, в кафе, ездили на озера, ну, там, впрочем, почти всегда плохо было. У меня тогда странное ощущение, вот смотришь на человека в пол-оборота и твердо ощущаешь, что с ним я и буду спать. Это странное ощущение. Ну, так оно и случилось. Он пригласил меня в театр на какую-то премьеру. Ну, мы, конечно, и до середины не высидели, ушли после первого действия и пошли к нему. А жил он тоже в чудесном месте. У него была каморка и соседка, заставлявшая его мыть всю квартиру, хотя он дома разве что раз в неделю ночевал. Это она такая была. Но окна выходили на чью-то кухню. Я потом часто сиживала и подглядывала в темноте. А на ту пору у него откуда-то взялась бутылка красного, ужасно вкусного винища, ну, я и приговорила его в одночасье, ему ведь нельзя. А потом я внезапно развеселилась как дикая, принялась скакать вокруг него, ворошить волосы, ну вот. Он иногда даже близким людям говорил "Вы". Скажите, я придумываю сейчас?
      - Нет, зачем ты так?
      - Нет, просто захотелось твой голос услышать. Ну вот, а потом все, конечно же, начало катиться под откос. Мы и раньше ругались, конечно, но в основном я дулась, а он меня шевелил. А тогда все изменилось. Будто плита треснула. Тогда уже осень наступила, а когда дождь - особенно не погуляешь в одиночестве, нужно где-то сохнуть, а не в кафе же. Сидели у Муромцева. К нему он меня еще в самом начале привел. Женатый толстый Муромцев. У него, пожалуй, никого, кроме него, не было. Они вместе учились в Мухе, а потом Говерда выперли, а Муромцев остался. У него есть чудесная жена Надя, с глазами морского животного. Чудесного. Ну, всю нашу ругань и примирения всю зиму рассказывать скучно, но виновата во всем была я. У него кроме меня никого не было, потому что Муромцев, это так, голос прошлого, а я его доводила постоянно. И тогда из-за дерьма... Я ему сказала, чтоб он не звонил, и все было как бы серьезно. А на следующий день звонит Муромцев и говорит, что Говерд с приступом в больнице, потому что напился. У меня голосок тонок стал, пошла в магазин, пришла в больницу, лежит он там и улыбается. О вчерашнем ни слова, я весь день с ним просидела. Что... Как не видишь... С кем ты связалась, дурочка моя? Я же ничего не могу, понимаешь, нигде, ничего... А ночью он умер. Вот и все.



      - Ты знаешь, Матильда нажаловалась на нас. Я просто не знаю, что делать, говорит, сидят, говорит, эти две в курилке, обнявшись, и целуются у всех на глазах. А войдет кто, и не пошевелятся. Старшая эта, ну, эта омерзительная жидовка, да та чуть к девчонке в койку не залезает. Вот так. Нравственность в опасности, правда? А Ирина сегодня подслушала и тоже наябедничала, как видишь.
      - А чего теперь будет?
      - А не все ли равно, душа моя?



      - Что, выписывают, Вера Абрамовна?
      - Да уж выписали, вещи вот выдали, да вроде как другие, не помню. Ну, всего вам доброго.
      - До свиданья, Вера Абрамовна. Вы уж там позвоните моим, передайте...
      - Ну конечно же, позвоню. Всего доброго.
      Ну вот, наконец в покое оставили. Пойдем, проводи меня капельку. Мы с тобой не прощаемся, душа моя, мы увидимся совсем скоро. Ну, что же ты это. Господи, в темноте и не видно было, все лицо мокрое. Ну вот так, и все хорошо, правда?



      - Авво.
      - Это ты?
      - Ага.
      - Выпустили? Давно?
      - Сегодня. Утром мы ехали с мамой. Ну Вы ведь там проходили, по обсерватории, словно птичку увидишь. А в автобусе за нами стоял какой-то сумасшедший и тихо обзывал матом, сначала маму, а потом и меня. А мама ничего не заметила, слава Богу. А только он пьяный не был.
      - Какую птичку?
      - Птичку? А-а, в Исаакиевском, видели, на самом верху птичка, не знаешь, что с нею поделать.
      - Приезжай ко мне.
      - Когда...
      - Садись и приезжай. Я тебя у Владимирской встречу на входе. Чаем тебя, болезную, поить буду. Только я на улице буду. Ну что, едешь?
      - Ага.
      - Жду.



      - Мой муженек сидел целую неделю дома, сторожил, считалось. А теперь укатил в город Исыкнардинск, ах, если б надолго.
      - А ты не знаешь, когда он приедет?
      - Видишь ли, я забыла. Я все в последнее время забываю. Не знаю, к чему бы это?



      - Расскажи мне что-нибудь.
      - Рассказать? Расскажу тебе сказку, душа моя. Мне ее, когда я еще совсем молоденькой была, рассказывала мимоходом моя подруга. Она недавно умерла. Вот, значит, дело заключается в том, что на некую планету однажды прилетел воздушный корабль, который долго, похоже, блуждал во Вселенной, уж слишком потертый был у него вид. И пришельцы остались жить на той планете, а когда они умерли, их потомки остались. Их сразу же можно было отличить от коренных жителей, нет, не по виду, нет. Не только. Но они, будучи не менее талантливыми, а иногда и безмерно, никогда не предавались различным искусствам, подобно совершенным аборигенам. Нет, всю свою жизнь они смотрели в пространство с тайным и нескрываемым удивлением, а умирали всегда вдруг и всегда в одиночестве, а находили их покрытыми корочкой льда.



      - Мариночка! Что случилось?! Я звоню тебе седьмой день, никто трубку не берет.
      - Х.....х. А знаете, с кем я... А я вчера.
      - Чего-чего?.. Мать моя, я тут случайно возле вашего "Нарвского" покупки делала...
      - У Муромцева есть жена Надя, я вам уже говорила. Ну, она от Муромцева по пьяни узнала про то, как они пошутить изволили, ну, и сказала ему, что, мол, что вы... выдумали. Ну вот, приехал Муромцев и говорит, что так, мол, и так. Говерд был так убит, так убит, а он без тебя жить не может, и решил тебе показать. А теперь он тебя в скверике на углу ждет.
      - Ну, дальше что было.
      - Ну, тогда, когда я его увидела, я у него на шее повесилась. А теперь уже все. Навсегда. Вот такие дела. Странно, я бы, наверное, все-таки глотку себе перерезала б когда-нибудь.
      - А пошли в кабак сходим.



      - Нет, я хочу знать, кто там есть.
      - Семен, не входи.
      - Нет, я войду, пусти, я войду. Так. Понятно. Ты что же это, сволочь, опять за старое...
      - Ну не надо, прошу Вас, я Вас очень прошу.
      - А вы вот что, девушка, одевайтесь сейчас же и вон отсюда. Вы что, не понимаете, с кем вы связались и чем все это кончится? Не понимаете? Ну так я вам объясню. Эта женщина, моя жена, ловчиха душ. У нее таких, как вы, уже с десяток наберется. Она насытится вами и выкинет вас, как Печорин, читали, помните. Так и она. Вас свезут в места не столь отдаленные, а эта особа опять выползет на моей шкуре.
      - Молчи, Марина.



      - Привет!
      - Здравствуйте, Вера Абрамовна.
      - Здравствуйте, Марина Александровна. Марина Александровна, Вы знаете, я тут, Марина Александровна, неподалеку. Я, Марина Александровна, в садике, под Вашими окнами. В песочнице две девочки строят куличные башни, а мальчик их треплет. А я смотрю из будки и стекла Ваши вижу. А теперь вот и Вас. Марина Александровна, не кажется ли Вам, что сей кайф прекраснее губ Пабло?
      - Какого Пабло? Вера! Он звонил сегодня. Спрашивал кого-нибудь из старших. Сестра подошла. Он не представился. Но я-то ведь знаю...
      - Плевать. Спускайся вниз.



      - Вас слушают.
      - Здравствуйте, а можно Майю.
      - Майя!
      - Алло...
      - Здравствуйте.
      - Здравствуйте. Ну, как поживаете?
      - А ты знаешь, она нашла такую квартиру! Все это возле "Приморской" в огромном доме возле самого залива. В квартире живет Пабло. Обалденно красивый тип с огромными глазами и губами. Чем-то Михаила Кузмина на портрете. Ну, в общем, это, похоже, какой-то притон для нашей фешенебельной публики. Я таких женщин, как там, больше нигде не видала. Квартира трехкомнатная, они все были в большой, похоже, кололись или курили, потому что странно было, когда вышли. А нас он провел во вторую. Окна на залив, и стоит огромная дубовая кровать с пологом. Туда забираешься, дергаешь, и полог обрушивается. А нажмешь кнопочку, побегут в темноте разноцветные огоньки. Вчера мы там торжественно распили бутылку КВ на двоих. А в метро ели клюквенный пирог, и она учила меня говорить на идиш...



      - Что-то ужасное все это. Никак не могу попасть в струю, когда только смеяться я и могла б. Да это и не обязательно. Только свойство. Некоторые и не смеются, а улыбаются только. Но они есть, и в этом-то все и дело. Да я и не хочу попадать. Я раньше думала, что это тоска по другому существу. Да это так и есть, только это невозможно. А исток, он не в этом. Он в тайне. В каждом, в каждой. Господи! Ты понимаешь, что я говорю? Я какую-то чушь несу. Какие у тебя теплые губы. А глаза... Когда я видела сны о мальчике Джузеппе, его ангелы были с такими глазами. А хочешь, я буду рассказывать тебе сказки, сказка за сказкой, и каждая тебе. Только так ночь уйдет. Я когда-то рассказывала сказки всю ночь. Я тогда сломала ногу, и меня положили в больницу, и я похвасталась, когда все улеглись после отбоя, что знаю сто страшных историй. И что ты думаешь, я рассказывала. Правда, не за одну ночь, но сто страшных историй для травмированных девочек. Вот. Я хочу рассказать тебе все подробно, не так по верхам, как раньше. Пока я еще то, что называется "в здравом (ли?) рассудке". Знаешь, мы, казалось бы, уже век знакомы, а мне все кажется, я так ничего и не успела сказать тебе. Это сейчас только начало, конец я предчувствую, но он еще не настал. Мне ничего не надо, кроме тебя. Но это невозможно, потому что у нас врожденные оболочки тайны, и пока мы здесь, мы одиноки, безысходно пока. Некоторым только кажется, что не так, что они - нет. А тогда становится понятным, что дело не в этом, а на ту сторону еще неизвестно, чтоб кто-нибудь перебрался, к тайне. Но ведь это непременно когда-то случится, я же знаю.
      Вера! Что с тобою, Вера?!
      Ну почему ты молчишь, я ведь сейчас с ума сойду...



      "Вот и все, Марина. Я теперь уезжаю далеко-далеко, и больше, вероятно, никогда не вернусь. Не знаю, на сколько этого хватит теперь, да и плевать. Тебя мне хватило ровно на год.   Т Е Б Я   мне хватило только на год. Как видишь, Семен Петрович оказался прав.
                                          Прощай.
                                                                          Твоя В."

      - Прочитала? А теперь, Мариночка, давай поговорим серьезно и начистоту. Вера Абрамовна уехала, Семен Петрович - на днях. А мы остаемся, и нам нужно думать, как теперь жить. Теперь, я надеюсь, ты понимаешь, что мы с папой врагами тебе никогда не были...



М Е Й Е Р    В Е Р А    А Б Р А М О В Н А
29.11.51 - 9.03.91






Муха - Художественное училище имени Мухиной.