ПЕРВАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ
В России нет армии, годной, полководцев с нагревом имени, умного царя. В 1812 г. Россия не готова к войне с Наполеоном, хоть и воюет с ним 9 лет. Казалось абсурдом, что Наполеон войдет в Россию. Это и абсурд: регулярная, могучая, плановая, оснащенная теорией и гением Наполеона и его королей, армия вошла в настолько громадную географию, что островитянин-корсиканец не мог выдержать этого. Этого пространства психики.
Наполеон и Европа уже больны атеизмом. Воспитанники жестокосердного мещанина Гете, в Вертере и есть вся Европа с ее юбочными страданиями. И молодой страдалец Наполеон, уже взрослый европейский самец, водит двуногих на убийства. Их любовь - фаршированные колбасы и яичница с пивом. Полки мещан вошли в край рабов.
То, что от немытых французо-солдат пахнет духами, как от русских генералов, приводило крестьян в неистовство, и они рубили их вприсядку.
Войдет француз-офицер в лес, отстегнет саблю и панталоны, сядет на пенек, поя марсельезу, - ночь в луне, дуб дремуч, совы со щеками, с щебетаньем. Гриб, как шампиньон. Муравей по голой заднице ползет, как звезда, кислый.
Встанет француз, опорожненный, хочет подойти к другу-мсье пить шартрез, а ветвь его не пускает, на ней свет. И вторая ветка его за руку берет и к пояснице гнет. Завоеватель кричит, и тут-то его и склоняют над тем, что он наделал, сидя, а потом и макают мордой. Драма!
А и не лес это, а целая история. Идет миллион народа по полям, от врага. Видят поле, а уж ночь над миром, месячная, и ни избушки не виднеется. И стал народ в степи, как дуб дубу. Встал народ, стоит, спит. А тут француз с революционной песнью на ветру. Его и повесили на ходу - два мужика взяли бревно и веревку, положили бревно на плечи и на веревке повесили марсельезника. Когда он отдал ветрам душу, а те унесли, шумя, ее в Париж, на Пер-ла-Шез, в урну, - тогда двое Егоров сняли бревно с плеч, покрестились, отвязали про запас веревочку и, как мы видим, - опять стоят, спят, на ногах. А труп? собакам тело дали.
В какую сторону пойдет этот миллион народа завтра? Никто не знает, ни Бог, ни Царь, ни народ.
Как ты его победишь? Земля его - куда хочет, туда и скочет, этот, спящий стоймя посреди поля. Бог только видит движение на северо-востоке и говорит громко миру:
- Сегодня в 4.30 пополуночи русский народ пошел на северо-восток, это севернее Таймыра и восточнее Токио. Дальнейший его путь Мы сообщим особой сводкой.
ТЕМА ПАМЯТИ
В 9 вечера прогуливают собак за шеи. Собаки - что? запасы топлива?
Дом дней стал тошен, а другого нет.
Есть несколько улиц в г. мир, и свод входа у них - холстяные клеточки видений. Исчез тыл (пыл!).
Не лги о мертвых, не пиши о женском досуге, я люблю лес, туфли, сухие, и рубаху в герцогском стиле. Алую.
Я помню их, надеванные. Мечты о будущем - это от невоспитанности.
"Дорога Жизни!"
Мы катались, как вода. Низкий звон самолетов, пульки лопаются в досках, как в дождь.
Если скажу - шел пулевой дождь, от немцев, с самолетов, - я не ошибусь.
А на катере дождя такого, водяного, весеннего, не было, с Ладоги плески, но Ладогу дождем не называют - море! Море и низкие самолеты. А встанешь - голову отхватит крылышком!
Морская болезнь - это сморкаться, по телу течет. Другой не знаю, мы ж хохотали, как петухи! Дети ж мы блокадные! И самолеты сами в руки идут, с бомбочками!
Много лжепамяти от фильмов, нельзя их давать детям, будет другая жизнь, насильная, и снится им она же, а детская - где? У нас была детская жизнь, без фильмов.
Как-то я вычитал о великом поэте: "На дне сознания возникла моравская деревушка Биокоупки, где новорожденному приветливо улыбалась заглядывавшая в окно сирень" (любимейшие цветы!).
И он вспомнил об этом! ЗагляДЫВАВШАЯ - надо же!
В детство моего окна заглядывали автоматные дула гестапо.
Первая моя игрушка - браунинг. И фарфоровые круги фугасных бомб.
Я бросил жизнь и хотел уйти в другой дом, а Он не пустил.
Я пишу.
Скот идет с дулами на голове.
История - это старость. Юность - это возмездие, - сказал один фразер. А если юность за колючей проволокой - это что, дар?
ГУСИ-ГУСИ, ГА-ГА-ГА!
На Кубани гуси идут гуськом. Домашний гусь - гадюка! Есть песенка об их жалобах на волков. Серый волк гусю! Я видел, как волки несутся у хат, ощипанные и полусъеденные.
И лисы, многострадальные. Лезли к курам, а это в гусятник!
Не уйти от гусей.
Утром я хожу с абрикосовой косточкой. Свищу. Из Эйска фашисты, смотрят; в гестапо. - Ты юрка (еврей)? - Я - урюк! - Не дури, откуда у тебя такие уши? - От бабушки. - Бабушку ведут штыком, а мы по паспорту из Гогенцоллернов. Смотрят, как сумасшедшие.
Как-то китайский император Ц., проезжал по улицам опустошенной Маньчжурии, видит двух маньчжур.
- Многовато народу в Маньчжурии, - воскликнул император и велел уничтожить их.
Гуси, гуси, есть хотите?
Докучают немцы, едят дом. Я бросил бутыль бензина. Несколько солдат взлетели в воздух. Взрыв красив, серебро с музыкой. Часовые обгорели, как гранаты, кусками. На этот раз команда СС. Гестапо! Я к этому привык.
- Почему ты так сделал? Я говорю об императоре Ц. Зовут бабушку. На мотоцикле. В коляске - бидон, обжигающий душу. Водка, довоенная. Немцы удивлены таким оборотом.
Так летите, под горой!
Невдалеке от станицы, в степи партизанский отряд, у р. Кубань, так вот - по воде они читают ход мыслей фашистских войск. О немцах, чего они хотят от нас. Гул орудий вдали, это идут армяне-освободители. Пришли. Но до прихода.
Расстреливают отряд. В меня бросают мину издалека; и раскроили череп; облитого кровью, несут в гестапо и пытают, повесив на стене. Вишу.
- Сколько в отряде чел.? - 11. - Лгешь, 10. - Сосчитайте трупы. - Сосчитали - 11. Их на мотоцикле по степи собирали. - Что они делали? - Мышей ели. - Лгешь! - Поройтесь в норах (жили в норах, под землею). - Порылись, кости выдр. Правда. Зовут бабушку. - Сядь в угол. - Сидит, лицо белое, платочек комкает. С меня кровь течет. - Отдайте внука! - Глянули - а это она не платочек комкает, а бикфордов шнур развязывает и завязывает, в подоле мина катается. А шнур горит, горит, ясный!
Ну, летите, как хотите!
Идут армянские полки, под барабан, как валеты. Нас посадили на грузовик (немцы!), едем наперекосяк, грузовик пустой, с гусями за пазухой. Штук триста гусей везли, - и они гудели. Да, еще гуси подняли на крыльях грузовик и как духи врезались в армянскую рать. Рельсы "катюш". Я отлично помню холодок на шее, подколесный. Полки перевернуты, грузовик валяется.
Небо в облаках, и голод, голод.
ОГОНЬ
Я жег сундуки стихов, покидая.
Это как револьвер, из которого можно задеть кошку за живое.
Жгут же бочки вина, соломы!
Во что б завернуть мою тоску по пулям? Делают копию сожженной Данаи, и это будет надувная Даная. Разве восстановить ту мою 11-летнюю руку, для которой револьвер был - как радиус жизни, а пули - как пальцы, бьющие в одно? Смотрю на свою - ногти древние, граненые, розовые.
Красота - это Этна, от Эмпедокла рукописей нет, а лицо на скульптуре занавешено камнем.
Громыхают всевидящие, а что есть ниже туч?
Жгу я кучи листяные и сейчас, но без прежнего огня, по строчке, нечто от Филиппа-Испанца. Сколько жечь - столько жить. Привет, праотцы, мы лодки вокруг шара с надписями.
Как-то я убил пишущую машинку, бросил в окно. Потом спустился, взял, принес кости.
Приставил к литерам зеркальце - не запотело!
- Бабушка, ты завтра умрешь! - сказал я. Она чесала волосы гребнем, до пола, черные. Утром ее нашли в саду. Я помню ее лицо, разбухшее, широкоскулое, белое, больше, чем она, никто не любил меня, не спасал. Сердца разрыв. Я залез на дуб, трое суток сидел, от судорог. Потом упал. С дуба. Уж похоронили.
Ее гребень в бриллиантах я подарил М.
Но М. носила короткую стрижку, ей гребень что, и она подарила его Л.Ю. А Лиля подарила подруге - Полин Ротшильд. Та была изумлена и долго дарила Лиле изумруды.
А в Париже Полин Ротшильд, спрашивая меня, что́ б подарить М., вдруг взяла и подарила гребень. М. страшно задрала нос с таким подарком, пока не выяснилось, что гребень - бабушкин. Ох, и хохотание! Бочки богачей!
Многих я сжег страстью, а многим сказал смерть. В частности - Заболоцкому. Но список такого рода жертв не вместится на 100 страницах убористого текста, на моей машинке Гермес Бэби. Гермес, кстати, тоже посланец. И он - тоже.
МНЕ - 13 ЛЕТ
Мы жили на виллах, правя миром, а за садами - дуб, как туз! К "бабушкиному" дубу шла дорожка, и где падал обрыв - государственные сады с вишнями. И в них солдат с ружьем, ствол ружья рос у него изо лба, как дуло винтовки. М. б. солдат в зеленом платье - посланец эпохи кватроченто? Сбоку - электростанция с молодыми рабынями. Плоды молодости.
Эрос я знал, знаком с эротикой. Волосы мои вились, физиономия и ручки греческие, ноги идеально сложенные, правда, одна короче на 1,5 см из-за гипса в детстве, но любовь нимфеток и юных ню не мерит сантиметром длину ноги.
Не помню, какое тело у девочек, гладкоствольное или пернатое; сексуальные выходки.
Среди паров и вод, в мыльной мгле я смотрел на женщин в упор. Горячие шайки, мокро. А после мытья - абрикосовые! В галифе револьвер.
Если человек с гаубицей идет на ч-ка безоружного, - это пропащий, стреляй из галифе и брось падаль в саду жизни.
Мое двенадцатилетие (13?): я, Виктор Сумин, Бур Великий и Игочка Домнин налакались водки, попали на Высокий замок и летели оттуда долго. Любовь к бутылке и бутылкам. Многообразие гроз.
НЕОКОНЧЕННОЕ
Дом Артура скрыт дубами - 14 громад-ангелов стали в круг, тут и дом. В.Жуковский и Н.Языков; В.Даль; заглядывал Пушкин. Тут пил, как ликерная рюмка, Игорь Северянин. Черный баран - это Араб Петра Великого, я ношу жилетку из тех кудрей. Бармен Артур Рут назвал дом (хутор!) "Ананасы в шампанском" и открыл бар в подвале, где лопаты. В Оперном театре процессы над космополитизмом. На афише А.Вертинский с поздне-польской отвислой челюстью. Песнь пояше: "Весь я в чем-то армянском, в чем-то азербайджанском!" Т. е. костюмы нацменьшинств. Поет: "И, может быть, теперь в трущобах Сан-Франсиско лиловый негр вам подает манто". Плакал он. Буря рук! Бриллиантовый космополитизм! Шлем воздушные поцелуи. И уехал бы он целенький в Москву, в молве с рулоном рублей, но не сообразил, где он. Он шагнул через край. Он стал на колени. Он стал целовать пол. Это потом сказали, что он целовал русскую землю таким путем. Но это был 1949 г., а парижский слюнолиз целовал доски сцены, где шли, не переставая, суды # 58. День-ночь. Встал Бур Великий, тончайший. Он сказал: "Пепел Клааса стучит в мое сердце". - Бей бебонова Иуу! - крикнул Игочка Домнин с выбитыми зубами. Виктор Сумин положил на пол гранаты (холостые!) бить башку. Нюся Черепичко (цыганка) и Милка Файнберг-Тохтер, мастера стрельбы, легли плашмя. Настоящие подруги! Загремели "танки", мы срывали башмаки и швыряли на сцену, косяком. Воздух завился веревочкой, ль... не бежали потоками в г. Ль. Как хорошо обученная свора, мы шли к сцене. А. Вертинского взяли в круг мундиры. И это б ничего, но уже у сцены вошли войска, курсанты Политучилища, эти спустили ремни со свинцом. Зашатались головы. Кровь брызнула рекой. Прошумели первые пули. И в этот трагический час на галерке вскочил самый маленький, сын коменданта г.Ль, Виктор Курсанов, ему и было-то лет 7-8. "Время звенеть бокалами!" - вскричал страшно Курсанов. Свою галерку он вел с зажженными флаконами огня. Загорелись сотни солдат. Милиция стояла в лимонном свете, горя. Заполыхалось! Потом тушили театр и сказали, чтоб шли в домы. И пошли, крутя побитой башкой и говоря сквозь кровь: "О беда, беда! Взяли наганы, а не взяли патроны!"
СМЕРТЬ И.В.СТАЛИНА
Я хоронил М.И.Калинина, его гроб несли на плече, как на субботнике - Сталин, Берия, Молотов, Ворошилов, Каганович и ряды друзей Всесоюзного старосты. Этот умер в Москве, реальнейший из реальных, от водки.
Где умер Сталин? Сколько дней не сообщали о его смерти? И т. д. - это народные нервы, позабыли, что в Кремле старик, с тяжелой биографией. И умер. Думали, что СССР восстанет против его смерти, будет землетрясение у ног, враг, лей медь, куй пули-люли! Ничего такого.
Когда умер И.В.Сталин, по улицам земли пошли машины в черных подковах. "Маруси". О чем говорить? - Говорят о смерти И.В.Сталина, как это хреново для народов. Потом жгли звезду и, крича "ой, ой, ой!", бегали у огня. Март, иды.
НАБРОСКИ
Наброски важнее, чем книги, где главы - раскрашенные картины риторики. Не стоит доводить фразу до редакторского совершенства, она станет точной, но будет мертвой. Пусть уж живет в черновиках, не выходя от автора. Ксенофонт и Геродот. Их фразы настолько самостоятельны, что приближены к жизни. Уж и забывается, где документ, а где бред. И сивая кобыла у Геродота вздохнула к ржанию в битве - к тексту.
Образец русской живой речи - Российская Грамматика Михайла Ломоносова; знаю, иду; странствую, воздаю, охаю; трясу, глотаю, бросаю, плещу; колеблю; пишу. Глагольная биография!
Русская проза неизвестна. Этому мешает неправильное развитие детей: авторы 12 в. напечатаны лишь в 19 в. А авторы 20 в. не будут напечатаны никогда, до них русские не доживут. Так что русский язык - это порыв, каждое поколение идет с нуля, если физически не уничтожено - оно. И приходило к нулю, у него нет ведь степеней. Уже "Евгению Онегину" Пушкин придал вид апокрифа, незавершенности, антиквариат при жизни. Через сто лет это подхватят футуристы. Незавершенность жизни, ранняя смерть - тоже набросок, колорит точки. Самое красивое в этой системе - многие точки. Не ломай цветок, дай ему дохнуть просто, без словесности. Геронтизм "великих" не красноречивей их умственной отсталости.
Молодость - это набросок.
Набросок женщины волнует, а сама - нет. Леонардо бросал кисть в миг большей силы цвета. К примеру, в донне Литте - ультрамарин, с плеча. То же у Пушкина:
- Плывем... Куда ж нам плыть?
Ультрамарин. Пиесе нет конца. А хотелось бы знать - куда плыть? Но Тот, Кто знает, руку взял в свою - не пой, поэт!
И мастер Жуковский, честный рыцарь, сидя над мертвым гением Александром, только и сказал, в священной тоске:
- ........ . И что-то
Над ним свершалось.
А что? Точка. Пушкину 37, Жуковскому 54. Сошлись две роковые цифры - смерть и крах. У 54 уже крах, холостяк, он еще будет жить с женщиной, нимфеткой, сладость, очаг, дочки. Его жено-человек будет сумасшедшей, и у учителя царей и министра - впереди 16 лет беснований, а не песнопений. Тяжелые песни говорятся в прозе. Книга - цветок, но ему нельзя доцвесть, это уж будет плод. Все книги Пушкина - цветы, а Жуковского - плоды. И Гете - плоды. И Жуковский дружил с Гете. Плод с плодом. А цветок с цветком не дружны. Закон красот - кто кого?
Кто - кого! - закон любви.
Любви - убви.
Я не верю в труд, он напрасен. Где пот, там и видим потное - Саламбо, Воскресение, Бальзак. Не стоит писать о писателях, а не обойтись. Лучше б жить, одни дни ведь - полнота. Но в доме дождя, ведущего рев 5 дней, что делать с 6-м? Поставить на нем много точек...
ЖИЗНЬ - И ОДИН РАЗ!
Прошлым живет тот, у кого его не было, и пишет тетрадь-самоутешитель, к примеру Марсель Пруст. В литературе Байрона фатовство и пустозвонство, но в жизни он гениальный поэт. Почему тяжелый осадок от людей? От всех. Лира, ее вид - это бык за решеткой. Я обеспокоен, пора стелиться. Лег. Смотрю в окно: чьей ногою гоним летит с лестницы ребенок? Как оскорбительно Гоголю было всеобщее русское признание, до побега в Рим. Смех над Гоголем, заливной - вот что оскорбляет.
Октябрь - месяц восьмой, окта, по римскому календарю. Ноябрь - девятый, а декабрь - десятый. А где ж еще два? Какой хороший свет с утра был, а вечером по ТВ монгол поет, это трудностями веет. Монгол по-французски: мон гол'д - мое золотце! Может быть, есть иная, другая жизнь? Много женщин-подонков, чешут свою жизнь, как продажную шкуру. До сумасшедших всем далеко!
Здесь организованный хаос и пропаганда агонии. Отключили холодную воду, и нет света в коридоре, сломан лифт - не хватает войны. Только в темноте до меня дошло, что собак любят от страха, отнюдь не от нежности; собак и старух.
Что-то было между жилеткой и тележкой - буквы равны, до одной, п.ч. "те" произносится как "ти". Я уж давно пишу справа налево. Есть Божья дрожь художника, а кроме нее ничего нет.
Немец Томас Манн в те годы крушения людского вез через океан в Америку с фашистской родины - шкаф белого дерева, письменный стол и диван, чтоб давить его задницей. Не считая трех танкеров, пиджаков, галстуков и носков. Это - реалист, нобелиат.
Американец Эдгар По сдох пьяный, как лошадь, пал на четыре ноги, крестцом об пол, и долго догадывались - кто это: Дух Святый или конина? Это - поэт. Твоя страна не та, где ты, а в какой-то другой стране.
ЗОЛОТОЙ ЛЕВ
"Очерк о золотом льве". Речь о статуэтке льва, а смысл - золото и живой образ. "Если смотреть на льва, а не на золото, то лев будет ясен, а золото будет скрытым. Если смотреть на золото и лишь на золото, а не на льва, то золото будет ясно, а лев будет скрытым. Если смотреть на обоих, то оба будут ясны, оба будут скрытыми". Как просто, до слез. Перевод мой.
Пасмурно, письма не едут.
И о Десяти ступенях. 10 земель состояния Будды.
1. ступень радости
2. ступень покидания грязи
3. ступень понимания
4. ступень совершенства в смелости и силе
5. ступень труднопобедимости
6. ступень настоящего и будущего
7. ступень дальнего пути, начало проявления милосердия ко всем существам.
Стоп, ни шагу, не быть Буддой. Дальше начала милосердия я не могу. Начну и кончу, другие обеты не дают сердца. Мне не достичь трех верхних ступеней:
8. завершения странствования,
9. доброй мудрости достижения десяти святых сил и проповедь ее повсюду,
10. ступени идеального облака - состояния Будды - мне не достичь.
Это три стены, и каждая из лжи.
Это уже отвесная скала, о которую бьются, кто хочет стать Буддой. Но они люди.
