И она ожидает нас, призывно и победоносно сияет ее рубиновое созвездие. Воздух Москвы сделает всех свободными и навсегда излечит от горя. Только там не бывает болезней и люди не ссорятся, послушны палочке невидимого оркестра, они пляшут на площадях, где никто никогда не стреляет, кроме веселых салютных хлопалок, радуются пятикрылым рубинам и проверяют себя по самым точным часам. Красные флаги. Звон колоколов. А зимой повторяется главный праздник - Новый Год. Москвичи водят хороводы вокруг гордых нарядных елок, поют гимны, и на вертолете со звезд к ним спускается Год, дарит каждому то, о чем он молился двенадцать месяцев. Год здесь, у себя на родине, называется Старик-Холод, рассыпает из блестящего мешка сотни диковинных гостинцев в протянутые руки ликующих детей, много-много снега на воротники елок и минареты Кремля. В каждой башне, под куполом, проживает маг - хозяин рубина. В самой высокой бдительный дракон - охраняющий вечный город. Драгоценный петушок на останкинском шпиле смотрит за порядком на всей планете, докладывает Старику. Только москвичи не боятся Холода, потому что он их отец, дети играют в прятки в ледяных дворцах, разыскав друг друга, целуются. Катаются с крутых гор по звенящим дорогам заколдованных на зиму, остановившихся рек в санях, запряженных оленями. У ездового оленя золотые копыта, бриллиантовые рога, человечий взгляд и мужской голос, если спросить, олень расскажет, почему дворцы никогда не растают.
Там нет таких, как мистер Франц, и таких, как офицер Фуре, дракон бы их мигом слопал.
- А у нас наступит Москва?
- Нет, маленький, Год никогда к нам не доходит.
- Но мы можем сами туда, как ты, мама.
- Да, и поэтому надо спать, москвичи давно заснули, у них уже ночь, и тебе приготовили сон, а ты все не идешь за ним. Я тушу свет, очень поздно.
- Но если я попадусь, не знаю, как она это переживет. - Папа серый, как упаковочная бумага в еврейской обувной лавке.
- Все просчитано, - угрюмо убеждал офицер, продолжая с отвращением выдавливать вилкой кремовую душу пирожного.
- Но ведь вам нужны деньги, - не выдержал мистер Франц, наклоняясь к отцу, - и другого пути отдать их у тебя нет, милейший, - перескакивая на визг и вставая, - мы не дети, даже если допустить невозможное, суд, вам дадут не более года как посреднику, верьте моему юридическому факультету.
- Да, но репутация фирмы, - папа сильно трусил, судя по бежевым морщинам, проявившимся на очень белом лбу, я видел такое дважды: когда в прошлое рождество у нас в доме спрятался вор с револьвером, в маске орангутанга, и еще когда неизвестный родственник прислал ему по почте топор и поздравления с седьмой годовщиной семейной жизни.
- О репутации побеспокоимся, не заботьтесь, - противно улыбнувшись, заверил мистер Франц, и я успел уследить из своего кухонного укрытия, как его пухлые губы поцеловали в воздухе нечто невидимое.
Позабыв обо всем, я стоял в дверях и глядел на длиннющий серебристый автомобиль, скорее похожий на доисторическую рыбину, статую которой нам показывал патер в галерее вымерших животных, чем на привычную нашу "мыльницу" с убирающейся крышей.
- Наколдуй мне Москву! - Мама нагнулась ко мне, закрыв солнце полями шляпы, и шепнула на ухо: "Все будет как ты хочешь, только крепче спи и не беспокой вечерами отца". Не тронув каблучками земли, взмахивая светлыми крыльями любимого своего платья, она летела к чудесной, явно московской, машине и махала мне, папе, всему дому рукой, не оборачиваясь. Я впервые подумал, нам серьезно повезло залучить в дом московскую фею.
Разбудили тревожные струйки холода, упрямо проникавшие под одеяло отовсюду. Странный свет в спальне, будто внутри аквариума. Еще не догадавшись, я подбежал к окну, испытав голыми ступнями небывалую прохладу пола и вместо обычного пейзажа ясно различил на стеклах кристаллический искристый комикс. Старик-Холод танцует вокруг кремлевской башни, сжимая - наверное красный - флаг в рукавице, на шатровой крыше бдит дракон в окружении вертолетов и зоркий петушок привстал на тончайшем шпиле, будто желая вовсе упорхнуть к огненным звездам.
Офицер Фуре, схватив лоб руками и уставившись в чашку остывающего шоколада, сетовал:
- Снегопад перекрыл дороги, лавина похоронила четыре грузовика с лучшим товаром, нет вообще никакой связи с восточным островом, что делать, Джо? Что делать? Молиться твоему богу? Он вернет мне фургоны с мясом, переменит контракт, выдаст деньги за задержку? Или настрочить в Санта-Туан пространное письмо о климате, сошедшем с ума, думаешь, наших спонсоров волнуют погодные аномалии?
- Пальмы померзли, - грустно говорит папа. Мистер Франц молчит, позабыв давно откушенную половинку фильтра сигареты и купает в чашке калеку, оставшегося в пальцах. Угловатая его голова стала как-то еще квадратнее и тяжелее, словно почтовый ящик, в который нужно опустить письма властям Санта-Туана. Я решительно утвердился в своих подозрениях - у нас скоро будет Москва, петушок донес, дракон действует, откликнувшись на молитвы, Год - Старик-Холод, отец всех детей - уже катит на санях с красным флагом и блестящим мешком подарков за спиной, раньше не мог добраться, ведь сани едут только по снегу.
"Несколько антикризисных солдат, застигнутых стихией на склоне, доставлены в госпиталь с признаками обморожения разной степени серьезности, по-прежнему нет электричества на береговом шоссе и никаких известий с островов северо-востока, подчиненная непосредственно президенту комиссия сдерживания стихии выслала отряд скалолазов и подземщиков в район погребенного лавиной отеля "Калипсо". Синоптики указывают, что подобных температур на нашей земле не замечено даже в скетских хрониках, возможно, таких аномалий не было с ледникового века, но тогда страна не была населена людьми. Версия о направленной катастрофе, применении нашими противниками климатического оружия, пока что ничем не подтверждена. Массовый психоз пострадавших, встречавших ранее снег исключительно в туристических путешествиях..."
Радио в доме не умолкало ни на минуту, тем более что телевизор погас и показывал только белый шум - где-то оборвались поросшие льдом провода.
Папа не покидал кабинета, звонил кому-то, требуя результатов, выпрашивая помощь, к ужину, о котором забыли, папа уже лаял в телефонный рожок нечто одному ему понятное, хриплое, булькающее. Похоже, с ним общалось сегодня проживающее по всем номерам услужливое семейство автоответчиков. Офицер забыл в кресле френч, рукава - пара пойманных рыбин, разинувших сухие пасти на весь свет и не глядящих пуговицами глаз.
В других окнах дома ничего подобного не было. Замерзло только мое. Я продолжил изучение адресованного мне рисунка, приметил пантеру на цепи под елкой, кентавра с косой, гулявшего по аллее геометрических иероглифов, прочесть которые - самое главное. Вдруг стекло вздрогнуло и белое исполинское лезвие ударило двор и дорогу, разбив мир пополам, рокот и ведьмин свист росли сверху вниз. Над самой крышей, едва не задевая ветвь антенны, зависло стальное тело вертолета противокризисной армии, он величественно поворачивался вокруг себя и мигал мне зеленым глазом. Потом вернул высоту и скрылся в густом черном небе без звезд. Кажется, правильно все поняв, я радостно перекрестился. Можно спать. На другой день оконные комиксы растворились.
- Она в больнице, скоро она не может быть, нужно подождать хотя бы месяц.
Я всегда замечал, если папа обманывает, и было за него стыдно. "Положенный в наших широтах" климат возвратился спустя неделю, но папа врал до апреля. Раскрылся, корчась на ковре и причитая как мультипликационная плакса, пытался влить мне вина. Я фыркнул и ушел. Назавтра, ничего не поняв, он спросил, откуда я знаю, разве мама сказала мне, в каком отеле будет ждать билета? Я соврал, открыв свой кухонный пост шпиона в посудном шкафу. Еще через два месяца он привел в дом маленькую нежную женщину с черными волосами и зеленым взглядом, идиотски переставившую мебель и не знавшую никаких сказок ни о какой Москве.
Сказки пробовал рассказывать мне мой беспомощный папа. Обратные истории о прекрасном утенке, выросшем в гадкого лебедя. О всемогущей старухе и жадной золотой рыбине. О царевиче, полюбившем черную жабу и превратившем ее себе на беду в девицу. О великоспящей стране, где не спала одна уколотая троллем царевна, но и она, после долгих молитв, захрапела в конце концов рядом со своим принцем. О гигантской белой девочке, которая никуда не умещалась и внутри у нее шуршали заключенные - крот и крыса. О малышке, зарезавшей волка и при помощи булочек с его мозгом воскресившей давно мертвую бабушку.
На чердаке от этих вывернутых россказней завелись монстры - человеки с волчьими мордами и волки с лицами людей, многорукие властелины, в каждой руке флажок, на каждом флажке опять - живой портрет нимбоносного паука. И преследовали меня везде. Их не могло быть, по мнению моей смерти, только в Москве (дракон знал свое дело), где я спрятался через столько лет и беседовал на зимней даче с господином Андроповым, тогда еще не назначенным главным солдатом Холода.
Всего этого я, конечно же, не скажу на завтрашнем суде.
Показания даны под гипнозом. Пэте Роше. Тюрьма для особо опасных политических убийц.
22 января 1994 г.
