Вы когда-нибудь слышали хохот ангела? А Ленин слышал... Ленин слышал, покидая вокзал Лонжюмо, отправляясь внутрь тихого города, и в голове Ильича царил не сдающийся дерзостный инструментал - не то Скрябин позднеобработанный, не то Шнитке еще не родившийся, не то вообще Курехин. Любимые володины небоскребы - тела из лунного камня - встречали его. Проглядывала сквозь туманное безлюдье разросшаяся в клумбах, на тротуарах и у мертвых фонтанов ганджа. Ни души. Ленин насвистывал. Белая кошка перебегала ему дорогу.
Ленин с двумя пустыми голубыми чемоданами весело ступал по проспекту города непрерывного утра, туда, где заросли ганджи достигают необычной плотности, - к ратушной площади, к черномраморному подножию башни, часы которой скрыты атмосферным молоком даже от Владимира Ильича. Но знал откуда-то, чуял: были там часы, неслышные и совершенно особенные, не родственники громоздким курантам. Почтительно поднимался навстречу Ленину бегемот, проживающий в бывшем фонтане, а ныне - уютном болотце, смутные молочные сферы смутно отражались в блестящей от грязи спине смиренно пасущегося гиганта.
Ильич на перекрестке у навеки погасшего светофора часто останавливался, пораженный уверенным стуком десятков карательных сапогов. Штурмовики с собачьими головами на плечах и двусторонней свастикой на отчаянном знамени в абсолютном молчании топали на ту сторону, равняясь на знаменосца. Знал Ленин? что не может тут быть никаких штурмовиков. Такая свастика - источник пустоты. Причина убежденности их стука состоит как раз в великом сомнении на счет собственного существования. А все ж чего-то боялся, быстренько поворачивался вокруг своей оси влево: глядь, а и нету никого, прекратился мистический стук. Тогда беззвучно смеялся не размыкая рта, беззлобно грозил невидимому в мареве небу, приговаривая - "собачьи головы!" - повторяя - "ну ганджа, ну ганджа!"
И шел за ней. Собиратель. Продолжалось погружение в раз и навсегда замершую поэзию.
Отсюда, из Лонжюмо (это его зовущие огни перешептываются ночью на противоположном берегу любой реки) и пошли международные слова "лонжюмистика" и "лонжюмафия", позже первокорень "лонжю", из которого, кстати, и вырастает на девятую неделю полива трава забвения, был объявлен тотемом, а презиравшие парашютистов вожди наложили на него вето, и он утратился. Во лживых реформистских словарях Европы до сих пор пишут, что "лонжю" означает "туман".
Также мало кто знает, что партия Ленина называлась на самом деле ЛСДРП, где РП не более чем тонкий пристеб, не нуждающийся в переводах, допускающий различные истолкования. Иосиф Сталин после каждого счастливого возвращения Владимира Ленина из города перманентного рассвета заходил, сурово сдвинувши брови, хрустя сапогами, в кремлевский кабинет под курантами - о, ничтожный макет часов ратуши! - и со всей серьезностью, на которую был способен, говорил, стараясь без акцента:
- Владимир Ильич, вы должны с этим покончить, ведете себя как Чарли Чаплин, мы будем с этим бороться, ваши поездки, по нашему мнению, - откровенная контрреволюция.
- Непременно, непременно, - взмахивал руками Ильич, - я разве не понимаю? или я сам себе классовый враг? Последний раз, уж будьте покойны.
И на следующий же день, захватив два пустых голубых чемодана, уезжал в Лонжюмо, очарованный до разочарования, а Сталин, не имевший ни малейшего представления о том, как попадают в столь заветные места, в досадливом гневе дожевывал сапоги. Никто кроме него не замечал, как тает и наполняется лунным светом наш Ильич. "Эдак ведь он и разговаривать разучится, - плакал Сталин на съезде, разочарованный до очарования, - в куколку превратится, в мумию, говорит мне "добрый день" глубокой ночью". Товарищи смеялись. Никто не понимал. Полемика вождей повторялась: первый силился скрыть дефект речи, второй - не выказывать акцента. Потом случилась предсмертная размолвка между Ильичем и партийным олимпом: Иеалов, Гилгулин, Херц, Моторчуна и прочие. У основателя не осталось причин общаться с ними, у них же наоборот - появились причины не общаться с основателем. Между дефектом и акцентом партия однозначно выбрала последнее.
Именно ему, варвару, семинаристу, предстояло вымарать историю, изменив смысл и название партии, замучив в застенках безвестное количество зрителей ленинских снов.
Во сне Владимир делался кем-то другим: бежит, кажется, но не помнит откуда и почему, и бежавшего встречают и боятся, потому что он оттуда, откуда - не знает и сам, но чувствует, что оттуда, и никогда в том не сомневается, и потому придется стать комиссаром, стать судьей, стать истребителем здешних, ибо они хотят умирать от его рук и жить по его законам и ему приходится двигать горы и орошать города, и всю здешнюю жизнь свою удивляться - почему так все получилось? Но вернуться не собирается, потому что не знает, куда и примут ли назад, не может вспомнить. Бродит по ступеням особых покоев Кремля, читая молитвы, оставленные ему на стенах неразговорчивыми товарищами, впавшими в бойкот. Проходя мимо зеркал, крестится.
Иосифу предстояло переселить всех, кто подозревался в причастности к распространению, производству и хранению парашков (передовое крестьянство, почвенная интеллигенция). Южанин вынужден был затеять и выиграть мировую войну, чтобы переписать словари и, наконец, убрать всех до единого разосланных Лениным по континентам тайных и явных парашютистов ("парашютистов на парашу")
Сталин, как известно, курил только "Герцеговину Флор".
Парашютисты - высшая обязанность в ленинской партии вплоть до появления у власти Иосифа Джугашвили по кличке "Сталин". Парашютисты или "ответственные за тишину" - те же алхимики, воскресившие бессмертную формулу ассасинов - высчитанное до микронов сочетание молотого корня лонжю и сухих тертых листьев ганджи, плюс ничтожные доли редчайших солей, уральских минералов, вяленых органов некоторых насекомых. Только им разрешалось принимать парашок (читай: парапсихологический шок или параноидальный шок) до тех пор, пока они не обретут внутри себя парашют и не бросятся вон с самолета реальности (парашутка). Для большинства парашютистов момент прыжка символически совпал с моментом репрессирования (парашутка имени двадцатилетия революции), т.е. большинство прыжков осуществлено даже до второй мировой. Не лишне также напомнить - многие граждане пострадали в мясорубке репрессий "безвинно" (читай: не имея ни малейшей связи с орденом парашютистов и володиной травой).
Вдумчивый и неслучайный читатель отдаст им отдельный долг минутой увесистого молчания.
Продолжение книги "THE"
|
