Вавилон: Вестник молодой литературы.



Вып. 7 (23). - М.: АРГО-РИСК, 2000. - 220 c. Обложка Дженни Курпен. ISBN 5-900506-99-1 С.21-22.

          Маленький мальчик очень любил своих родителей, поэтому он всегда... нет, не то: маленький мальчик очень любил своих родителей, поэтому однажды он нарисовал в школьной своей тетрадке двух падающих в огонь человечков, мужского и женского, а в уголке череп с костями. "Маму с папой я очень люблю", - ответил он. - Тогда зачем же ты их так?

          Ты говоришь: зачем, я говорю: зачем, да не скажешь ли ты: зачем ты так?

          - Позовите, пожалуйста, Аню. - Ее нет. - А когда она будет. - Никогда не будет, она умерла. - Нет, как это - умерла? Я ведь только два часа назад с нею разговаривал. - Значит, вы, наверное, были последним, кто с нею разговаривал. Ладно, я шучу. Сейчас она подойдет. - А зачем вы так шутите? Я ведь, знаете, не люблю таких шуток, от недостатка извилин. Вас что, давно по голове никто не ударял?

          Все говорят: ты скажи, все говорят: зачем, а ты скажи: зачем ты так?

          В свободное время он выучил, просто так, на разные случаи жизни, расписания работы всех больниц, моргов и прочих неприятных мест, я даже не помню каких. А один раз он упал и притворился мертвым, чтобы проверить мою готовность к экстремальным ситуациям. Я его потом спросила: зачем ты так?

          Я скажу, да ты скажи, а ты скажи, действительно, зачем ты так?

          Мне всегда хотелось написать своего "Мелкого беса", но в более мягких тонах. Чтобы одна из любимых моих к-столу-будет-сказанных фраз "Мы всегда, когда едим, пакостим стены" произносилась с достоинством и молитвенной серьезностью, и чтобы Передонов души не чаял в своей Недотыкомке, носил ее на руках или же в детстве брал на ночь в постель вместо плюшевого медвежонка.

          Ты скажи зачем, да я скажи зачем, да он скажи зачем, а ты сама скажи, зачем я так.

          Из всех писателей того и около того круга я особо уважаю W.B., поскольку в то время как остальные говорили "Да, я таков, и ничего другого вам из меня сделать не удастся", у W.B. выходило "Не буду особенно распространяться, кто я таков, но ох что я сейчас с вами сделаю...", и далее по тексту. Справедливости ради, не он один из них так мог, но другие почему-то вот как-то не так, и кто их знает зачем.

          Ты говоришь: зачем, я говорю: зачем, да не скажешь ли ты: зачем ты так? Ну, давай скорее, говори зачем, тебя же все ждут, продолжение сказки слушать хотят.

          Даже, например, у Мандельштама был где-нибудь в углу чемоданчик, в котором он хранил свой нерастраченный дурной вкус. Потому что "голубые песцы", да еще и "в своей первозданной красе", пусть и со скидкой на яркие юношеские впечатления от кого-нибудь из тогдашних харизматических фигур, например, Бальмонта, производят неприятное впечатление. Все это я говорю неким своим знакомым, сидя у одного из них дома за чаем. И зачем, говорю, он так? А меня спрашивают: тебя это раздражает? Странно. Вроде такие умиротворяющие образы. Нет, отвечаю, вы правы, меня это не раздражает. Скорее взбадривает. Как и то, что мы бросаем в чай колотый сахар вместо быстрорастворимого, а еще я сегодня за обедом сама себя укусила за безымянный палец левой руки, когда откусывала хлеб. На свадьбу, совмещенную с новосельем, я подарю им нож-бабочку.

          Ты говоришь: зачем, я говорю: зачем, да не скажешь ли ты: а зачем ты не скажешь, зачем? Все было прекрасно, все будет ужасно, лыко да мочало, начинай сначала.

          Катерине снится, что она спорит о чем-то с L., в явной действительности малознакомым жителем Антарктического побережья Австралии от роду 18 лет, которого она никогда не видела даже на фото. Он на какие-то ее слова очень обижается и замыкается в себе. Катерина говорит: я не хотела тебя обидеть, я могу ради тебя отрезать себе язык и сейчас это сделаю. Она отрезает себе язык, почему-то не больно совсем, а через какое-то время думает: а зачем я так? Странно этот L. на меня действует. Потом L. говорит ей: что-то я тебя понять не могу.

          Все было прекрасно, все будет ужасно, и тогда ты скажешь: все было прекрасно, все будет ужасно, и тогда ты скажешь...

          Катерине снится, что она идет по улице, а навстречу ей молодая мамаша с ребенком. Ребенок уже умеет ходить сам, но держится за руку, потому что скользко, +3 по Цельсию в самой середине января. Катерина смотрит на них, и они тоже на нее смотрят, так вопросительно, мол, чего смотришь? Она говорит, ничего, просто вам на вид всего лет двадцать, а мальчику вашему, наверное, уже года два? - А у вас дети есть? - Нет. - А были? Ой, дурацкий вопрос, и зачем только такие на языке вертятся - наверное, по инерции. Я хотела спросить: не помню что.

          Ты говоришь одно, все говорят одно, ты говоришь: да, я говорю: нет, ты говоришь: нет, я говорю: да, а ты скажи, да ты вперед скажи, да все говорят: скажи, а ты скажи, зачем

          Катерина почти всегда думает о мальчиках и тряпках. О мальчиках она думает всякое, в зависимости от ситуации, а о тряпках она думает, что тряпки по небу летают и кораблик подгоняют. И вот Катерине снится, что один такой симпатичный мальчик чуть не утонул в Патриарших прудах, а она его вытащила. Он говорит: ты спасла мне жизнь, проси чего хочешь. Катерина просит раз, просит два, просит десять - и все мимо. Он говорит, ты извини, но у тебя просто редкий талант произносить невыполнимые желания. Тогда, думает Катерина, пускай сам за меня просит. Он провожает ее до метро, кормит мороженым и дарит свою старую школьную тетрадку. Там на первой же странице замечание: "После урока физкультуры демонстрировал всем свой атавизм, в скобочках хвост, мама, папа, не верьте, я сам это написал".

          Не сказать ли сказку опять с конца?

"Вавилон", вып.7:                      
Следующий материал