|
Зима пишет на стеклах рифму "травматизм - прагматизм", задерживается под окнами, вымучивая продолжение, но ничего не получается, зима мерзнет и собирается уходить. Жизнь в той или иной местности определяется свойствами труднейшего времени года, как взрыв - самой медленной стадией. Здесь она прилипчивая, рыхлая, недотеплая и инертная, мокрый снег на слабом сквозняке внутреннего двора. А вот и люди. Они растут комьями, постоянно подхватывают мелкие детали поведения, обрастают жестами. Прикасаясь к собственным лицам, осязают неровное обледенение. Люди, горожане, их взбитые, легкие, будто наносной слой февральской ледяной крошки, привычки - работать, есть, спать, бывать иногда в театре, в кино, на катке, мыть руки и украшать себя. С каждой коробки краски для волос, будь она хоть черной, хоть серебристо-розовой, смотрит одно и то же устало молчащее, как живая рыба, женское лицо, из тех, что всякий вошедший в сознательную пору человек втайне надеется никогда не встретить. Крайняя справа похожа на лысую Горгону, а на поверку там, внутри, просто краска для опрозрачнивания, последний писк нынешней зимы (или первый крик весны). Старинная, традицией овеянная, чуть не по рецепту английского невидимки. - Который час? Такие отдельные упражнения, индивидуально отобранные из проверенных, интуитивно развитых гимнастик, тренирующие пока не скажешь какие части тела, важные для жизни в еще непонятно каких условиях. Вечерами по углам дотлевают, разбрасывая последние лоскутки красноватой ткани этих неловких упражнений, спортивные снаряды дневного напряжения, недовольства, утомления, отвлекаемости, разреженного воздуха, чувствительности, абсурда, нетерпения, долготерпения и внимательного, сосредоточенного замерзания. Кому-то, возможно, каждый день видится последним, кому-то, наоборот, первым днем существования, поэтому не у всех одинаково быстро тает в руках то, что сыплется с неба. "Работать надо, страну спасать", - уверенно, но с удивлением и спонтанностью в голосе произносит один, и неразрешимое молчание ему ответом, как если бы он обратился к группе утопающих с просьбой потрудиться ради спасения водоема, на дне которого они в скором времени благополучно устроятся. - Старушка тихо-тихо сказала: "Боже, как же с нами обращаются, никому мы не нужны". На нее сочувственно оглядывались, некоторые время от времени вздыхали вслух, у всех мерзли ноги. И вдруг мне показалось, что прямо тогда, в ту самую секунду, родился пока никакой, а в будущем очень опасный, злонамеренный человек, и лет через сорок или даже чуть раньше он тут всем задаст, а я буду вот такая старая подошва с нечетким следом и не смогу себя защитить. И если у меня отнимут слишком многое и жить станет совсем тяжело, я пойду торговать в метро чайными ситечками и носовыми платками. В метро, в метро. Подземный вид спорта: охота на мягких и податливых с целью поживиться чем-нибудь в меру подходящим. Люди добрые, помогите пожалуйста ради Христа на протез, спасибо (пыльный узкий трек колеса коляски на зимнем сапоге - на память). - Чувствуешь, у тебя за спиной кто-то очень раздражен тем, что ты не хочешь подняться на несколько свободных ступенек. И почему, думаешь? Его природа не выносит пустоты? Ничего подобного, природа и не такое видела. Зато пустота, которая случайно занесена его кровотоком туда, где обычно бывает природа, не терпит рядом с собой никакой альтернативной пустоты, вот в чем беда. - Говори потише, люди кругом. - И не только люди. И не только кругом, между прочим. Есть еще внутренние, и они хотят погромче, им не слышно. - Что-что? - Что, что, гроб повапленный, вот что. - Когда спрашивают, почему не иду на выборы, я отвечаю, не особенно задумываясь, что мне просто лень. Иногда могу признаться, что не люблю бывать на людях. Иногда я принципиально против избрания власти народом. А вот про одну маленькую дверь в одно маленькое учреждение я никому не рассказываю. Она открывается "на себя", а под ней две узкие и высокие скользкие ступеньки. Прикоснешься к этой двери - и дальше уже не хочется, да можно и не ходить-то дальше. Однажды мне приснилось: стою у окна и смотрю на снег, а там люди, все в одну сторону. Ну, я одеваюсь во сне и тоже за ними - так иногда случается, отговариваешь себя долго от какого-то необязательного действия, отговариваешь, а отговорить не можешь. На улице мороз, буквы плакатов сине-зеленые, слова странные, вроде "Миры Ликийские, снегом покрытые", остальные не помню. Только вхожу, а меня уже настойчиво кормят с ложечки чем-то кисло-сладким, теплым и мятным и шепотом предлагают поскорее выбрать вариант развития событий моей жизни на четыре ближайших года - совсем частной жизни, которая никого не касается. Выбрать я пытаюсь, но ничего не понимаю, пишу на обратной стороне другое, по дороге домой догоняю соседей и, преодолев необщительность, чтобы удостовериться: Окончание книги |
Вернуться на главную страницу | Вернуться на страницу "Тексты и авторы" |
Ольга Зондберг | Зимняя кампания нулевого года |
Copyright © 2000 Ольга Зондберг Публикация в Интернете © 2000 Союз молодых литераторов "Вавилон"; © 2006 Проект Арго E-mail: info@vavilon.ru |