На крашенной желтым стене летнего кафе я прочел объявление местного УВД: пропали без вести трое: Светлана Д. - 23 года, Николай С. - 18 лет, Нина Михайловна Г. - 82 года. Ушли из дома и не вернулись. И фотографии.
          Людей у нас в стране пропадает больше, чем мы думаем. И не о них я хочу рассказать, по крайней мере в этом повествовании. Об их отсутствии.
          Виктор Д. ночь прождал, наутро мать прикатила. В милицию звонить! Приехали.
          "Может, ушла к кому, - говорят, - а вы, молодой человек, милицию попусту беспокоите. У нас и так дел нераскрытых выше головы".
          - Да вот, мать.
          "А что, мать? Теперь мать не указ и не помеха".
          Однако бумагу заполнили. "Будем искать", - говорят.
          Каждый вечер домой возвращался вечером, ждал: дома Светлана окажется. Вон и шарфик зеленый на вешалке. Без шарфика ушла.
          И вот что обнаружилось, ушло что-то живое, что наполняло квартиру независимо от того, была сама дома или за молоком побежала. Что-то быстрое, что мелькало всюду, - и сразу хотелось жить дальше. Опустела квартира, пылью подернулась, помертвела вся.
          Будто принесли покойника и положили на обеденный стол, на скатерть. Как после этого ужинать, чаи распивать, когда на столе покойник лежит. А то, что незримый, он от этого не меньше присутствует, и даже весь не умещается - из окна голова торчит. После этого можно только водки выпить да килькой в томате зажевать. "Вот и весь ужин, Светлана. А тебя нет и нет".
          Обнаружил Виктор Д.: чего-то стало не хватать в его молодой жизни и не скажешь сразу чего. Сунулся в ванную, а там никого - и душ не шумит. Прилег на постель, повернулся обнять, а там пусто. Отвернулся - тонкая рука его не ищет. Вскочил, заглянул в шкаф - и там тоже пустота образовалась: висят сиротливо платья на плечиках, сбились все в уголок, никто не берет.
          Отсутствие молодой женщины заполнило квартирку и обосновалось в ней, как дома.
          Скисло, высохло молоко в молочной бутылке - отсутствие давало знать о себе.
          Ему ее не хватало. И этого "не хватало" становилось все больше. Оно вытесняло в нем все мысли и желания. Оно стало преследовать его, сопровождать на работу в трамвае. Вон она бежит по тротуару, сейчас скроется за углом. Скорей соскочить с подножки, ноги его несли сами, успеть. Непохожа, даже и в лицо заглядывать не надо. Ведь он знал Светлану наизусть. И душу Виктора мутило бешенство и безумие.
          Если это не она, и другая не она, значит, ее от него прячут. И Виктор отнес заявление в милицию, где в горячке было изложено следующее: "Прошу найти преступников, которые прячут мою жену Светлану Д., судить и приговорить к высшей мере наказания. Если вы - органы правосудия - этого не сделаете, я совершу этот акт справедливости сам. Виктор Д."
          Он стал заглядывать в лица подозрительных мужчин, чернявых, конечно. Этот черный прячет или другой черный? Куда-то бежит. Надо проследить. Подошла высокая женщина. Нет, не Светлана. А может, эти преступники прячут ее вдвоем? И он жался, поджидая на площадках полутемных лестниц, в арках - проходах старых зданий. Все безрезультатно.
          И вдруг обожгла мысль: это она сама, Светлана, прячется от него. Не хочет видеть. Она где-то здесь, но все вокруг отталкивает его. Город наполнен ее нежеланием. Она хотела отсутствовать для него. Для других - пожалуйста, смеющаяся, горячая, ласковая. А для него - нет. В темноте, пьяный, он шел, нарочито швыряя себя из стороны в сторону. Он хотел толкнуть кого-то и затеять драку. Но плечо встречало лишь пустоту. И Виктор заплакал, зарыдал тонко, как-то по-собачьи. Он понял, что она спряталась от него навсегда.
          Вы видели солдатских матерей? Безмолвно вопиющих на ступенях Верховного Совета, держащих перед собой, как иконы, большие мутные фотографии стриженых или гладко причесанных молодых людей, увеличенные с тех маленьких фотокарточек, которые присылали им дети из непонятной неизвестной воинской части, только номер. Ребенка убили, вырвали кусок нутра заживо.
          Положив перед собой свои полные руки с короткими пальцами (прежде она старалась украсить их маникюром), она смотрела на них, как на нечто отдельное, ей не принадлежащее. Между рук на клеенке лежала фотография Николая. Завтра утром просили ее принести в отделение. А глаза Николая говорили: "Ничего, мать, переживем. Ведь жили же без отца". И если бы каким-то потаенным уголком души она все же не надеялась, сейчас бы выла, каталась по комнате, билась головой об стену, пока сознание ей не накрыла бы спасительная тьма.
          Она понимала: на свете его нет. Но мать в ней - лоно, из которого он вышел, - не хотела этого понимать. Уехал, а куда - не сказал. Как быстро все примирились с его исчезновением. Во-первых, его комната. Ее наполнила пустота - и выталкивала мать, когда та хотела туда войти. Во-вторых, в институте. Однажды утром она пришла к зданию. И каждый взбегавший по ступенькам казался ей Николаем. Она бросалась к нему и уже видела: не он, хотя затылок похож, куртка похожа - не он. Просто каждый из них был на месте ее Николая, а его не было - и каждый студент почему-то казался ей врагом. Легко переговариваясь с девушками, бегут, будто ее сына никогда не было. И это общее равнодушие сжигало ее сердце.
          Жизнь ее постепенно опустела. Не надо было спешить в магазин. Не надо было готовить обед, не о ком стало думать. По привычке она еще убирала квартиру. Как автомат. Из нее вынули весь интерес и беспокойство, волнение ее жизни - и внутри нее была пустота. Пустота и жгучий холод, лучше было бы не смотреть в ее глаза. Одна фотография смотрела - и имела на это полное право.
          И мать заключила с фотографией сына соглашение. Она будет жить - пока. Она будет ждать. А фотография ее сына будет ходить по этой земле и всех спрашивать: не видали ли вы, прохожие, молодые девушки и старые люди, не видали ли вы этого милого смуглого паренька. Посмотрите на меня повнимательней. Ну, конечно, вы его видели. Уши немного врастопырку, не любил он свои уши. Зато лоб, посмотрите, какой высокий. Черный свитерок, джинсовая куртка, да его в любой толпе узнаешь. И походка особенная, ни с кем не спутаешь. Так помогите, добрые люди, одинокой матери. Иначе ей совсем на свете незачем жить будет. Прошу вас".
          Так и порешили. Она будет ждать всегда. Вида подавать не будет, что ждет. Что разрывает ее эта проклятая пустота в сердце. Что на каждый звонок будто обрывается все в ней. Никому не скажет, чтобы не сглазить. И он вернется.
          И тогда вернется все. Все ее прошлое прибежит и станет перед ней с радостью, молодостью, высоким небом, поселком на взгорке и белым пароходом, разворачивающимся на широкой реке. И тогда не будет больше этой страшной пустоты, когда каждый шаг и каждое слово будто проваливается куда-то, откуда ничего не возвращается.

          Голодная кошка беспрестанно мяукала в пустой комнате. И на третьи сутки ее открыл слесарь. Умершей старушки в комнате не обнаружили. Кошку выгнали, комнату запечатали. Но кошка не хотела уходить. Ее стали прикармливать соседи по квартире, да так все и осталось. Кошка жила в коридоре, спала под веником на кухне, вечером выскакивала в форточку, по утрам приходила к блюдечку - и ждала свою хозяйку.
          Говорят, кошки привыкают к месту. Но эта искала хозяйку. Остался повсюду домашний старушечий затхловатый запах, и это прекрасно чуяла кошка. Лохматый круглый коврик-подстилка, связанный из лоскутков, на котором спала кошка, постель с темным бельем и большими подушками, на которую прыгала кошка, и желтый самовар, у которого грелась кошка, - это все было ее старой высохшей хозяйкой. И это все осталось там - за запертой теперь дверью. Поэтому кошка сначала все царапала дверь, просилась.
          А однажды ушла и не вернулась. Видно, попала бедняжка под проезжее колесо или мальчишки замучили. Но нервная соседка уверяла, что слышит по вечерам за запечатанной белой бумажкой дверью старческие шаги, мяуканье, и "брысь", и звяканье блюдца. А что, все может быть. Возможно, тишина, поселившаяся в пустой комнате еще носила отпечатки прежней жизни, и порой слышались как бы отзвуки, бредовое эхо. Ведь если тишина хочет, чтобы ее слышали, она должна что-то проборматывать, чем-то прошлепывать. Полная тишина не тишина, а могила. Потому живые все время слышат что-то.
          Но все призраки однажды утром исчезли разом. Комнату опечатали. Потом вещи, самовар и тряпки забрала племянница. Потолок побелили, обои переклеили. Новорожденная беспамятная пустота поселилась в бывшей старухиной комнате. Голубой потолок и маслянисто-белая рама окна знать не хотели о том, что было. Они не помнили ни о какой хозяйке, они готовились встретить новых хозяев и были правы в своей новизне и свежести.
          И если бы старуха явилась сюда, отлежавшись в какой-нибудь дальней больнице, представим такую возможность, комната бы ее не признала. Пустая комната потребовала бы ордер, паспорт и ключи, долго бы и придирчиво рассматривала документы большим окном, затем бы выкинула их за порог и презрительно защелкнулась перед носом старой хозяйки на новый английский замок. Более того, старушка сама бы не признала свою обитель и отказалась от нее.
          Но прошлое не вернулось, и пустота затянулась, как заживший фурункул затягивается свежей пленкой, а там и шрама не осталось.
          Всюду из жизни выдергивают людей или сами выпадают. И для близких образуются зияющие пустоты. Одни - ненадолго, как для кошки и соседей. Другие - навсегда, как для матери.
          Эти пустоты смущают автора, потому что их все больше и больше в его собственной жизни. Дух исследования не дает автору покоя - и хочется представить, какие они, эти пустоты, что они значат и почему людям невмоготу видеть их перед собой. Люди стараются заполнить пустоту всем, что подвернется под руку, короче говоря, всяким хламом, портят жизнь себе и другим, лишь бы уйти, лишь бы не видеть этой обескураживающей, этой не замечающей тебя пустоты.

          С другой стороны, пустота заманчива. В нее хочется заглянуть. Как с балкона на 22-м этаже - вниз.
          Помню, ребенком я все ощупывал языком впереди качающийся молочный зуб. Он качался, а я его еще двигал, пока не укусил бутерброд с колбасой и он, зуб, остался у меня в колбасе. Нет, против ожидания больно не было. Было даже забавно.
          Я начал трогать языком то нежное место, где у меня был молочный зуб. Там было непривычно пусто. И это дразнило, все время подмывало осязать это место. Язык ощупывал и каждый раз удивлялся непривычному ощущению пустоты. И опять трогал - и все не мог прекратить.
          "Перестань цыкать зубом. Ты не медведь", - сердилась мама. Почему не медведь? А, это из сказки. Я убирал свой язык назад - поближе к гортани, но так далеко он убираться не желал. Он увеличивался и заполнял всю полость рта, я клянусь.
          Я подтягивал свой язык назад сколько мог. Но незаметно он подбирался все ближе и ближе к деснам. (Так ползет разведчик к окопам противника, ему приказали взять "языка" - незаметно, чтобы мама не услышала.) Ближе, ближе - и вдруг упирается в десну, воровато ощупывает вверху пустоту - промежуток между целыми зубами, находит твердый росток нового зуба, проводит по нему. И тут раздавалось влажное громкое "цык!". Мама вздрагивала. Для меня в этом было поразительное сладострастие.
          Один пожилой человек рассказал мне, почему он долго не вставлял два передних выпавших зуба. Видите ли, ему было приятно ощупывать их языком. Когда он смеялся, он прикрывал рот рукой, чтобы посторонние не видели этот недостаток - эту пустоту. "У меня теперь рот - проститутка", - с удовольствием говорил он. Может быть, он просто боялся идти к зубному врачу.
          И еще мне рассказывали, после войны это было - и, наверно, со многими ранеными, контуженными. Человеку отрезали ногу, он чувствовал ее по ночам, она болела. Отрезанная нога болела, и человек кричал от боли. Но там же ничего не было. Ныла пустота, ее дергало, выкручивало. Человек ощущал пустоту, как свою ногу. Но на пустоту нельзя было опереться. Он вскакивал с постели и падал как подкошенный.
          Значит, пустота может казаться тем или другим. Близкого, дорогого тебе человека давно уже нет, а он все болит и ноет в душе, как отрезанная нога, и все кажется, он здесь. Досадная несправедливость, этого не может быть. Вот моя нога, сейчас обопрусь. И валишься, падаешь, потому что нет тебе поддержки, пустота, - и это реальность.

          Сегодня Москва показалась мне пустой, но тут же вспомнил: воскресенье. А по воскресеньям город пустеет. Все равно мне казалось: сегодня больше пустоты, чем обычно. Не говоря уже о пустых цинковых прилавках в магазинах, но это общая притча. Эту пустоту мы перестали замечать. Скорее замечаем, если что-нибудь появляется. А если ничего нет - это привычно для россиянина.
          Но мне чудилось, пустота, которая прежде таилась в углах, гаражах и под лестницей, теперь явно выпячивалась вперед и даже лезла на глаза. Вот. Пустой переулок. И в нем пустая телефонная будка. Можно зайти в нее, заполнить своим телом, но мне никуда не надо звонить, и будка остается пустой. Остановился троллейбус, совершенно пустой - даже водителя в нем, по-моему, не видно. Сейчас бы вскочить в него, чтобы хоть кто-нибудь в нем оказался. Но мне никуда не надо ехать, и троллейбус трогается - пустой.
          Какой-то пустой день. Можно было, правда, заглянуть к моему литературному приятелю. Но разговоры такие пустые, жена у него такая пустышечка, даже такса - пустолайка. Так что не надо. Из пустого ведра не вычерпать пустоты. И если такой пословицы нет, то она будет.
          Решил просто пройтись. Вдоль пустых витрин. Прохожих немного, пройдут - и пустота. До следующего прохожего. Проехала машина - и опять пустота во всю улицу - таким колоссальным, бесцветным желе, в котором идешь и вязнешь.
          От нечего делать обратил внимание: идет впереди джинсовая пара - парень и девушка. Между ними просвет - и этот просвет свою форму имеет, будто тоже кто-то между ними идет. Может быть, потому что эти двое такие одинаковые с черными длинными волосами, как братья, представился между ними третий, такой же, как они, и на таких же высоких каблуках. Идет между ними, обнимает обоих, то одной щеки коснется, то другой. Войдут двое в кафе, а между ними третья - пустота.
          - Что вашей девушке налить? - усмехнется бармен.
          - Какой? - спросит парень.
          - А вот этой, которой не видать, все отворачивается.
          - Этой - кислородный пунш.
          - Как? - не поймет бармен.
          - А напиток такой: смесь из кислорода и азота, - в свою очередь усмехнется парень. - Не слыхали? Такие, как она, теперь все это пьют. Даже кое-где не хватает, говорят.
          - Дефицит? - посочувствует бармен.
          - Дефицит.
          Так они и живут втроем. И с какой из них он проводит ночь, самому непонятно.
          Много таких семей есть в городе. Дома "люди во плоти", я бы так их назвал, все больше полеживают и на экран смотрят. А их бесплотные братья и сестры по квартире ходят, рюмками в буфете звенят. Пустые листы разворачивают и читают - как газеты. Что-то перебирают, чем-то шелестят. Муж с женой рассорились, а эти пьют коктейль "кислород с азотом", обнимаются, только складки портьер бурно ходят, и чайник в кухне засвистит. В общем, живут за своих двойников во плоти. Бесплотным в нашей пустоте жить весело, это же их мир, настоящий. Волны незримой ткани одевают бесплотных по моде невидимого мира. Только не надо какому-нибудь глупцу во плоти в него рядиться. Вот и получится голый король. Пустота живет по своим законам и не менее разнообразна. В каком-то смысле пустота даже более перспективна, чем наш материальный мир, в котором мы сами давно разочаровались, только не признаемся себе в этом.
          Вот и видел я в это воскресенье больше пустоты, чем надо. Я хотел ее видеть, вот и видел. А сколько еще той, которую мы не видим: неявной пустоты.

          Я об этом еще не думал и думать не хотел. Я вообще не желал ввязываться в этот процесс, затягивает. Я ведь только пустой скудельный сосуд, все жду, что меня чем-нибудь стоящим наполнят. Плотные мысли - вроде растительного масла мне представляются. Или разные эмоции - клубничное варенье, кипит, кипит, самое вкусное - пенка - сверху образуется. Засахарился, засиропился... Но ведь этого ничего нет. Провожу по стенкам - гладко и пусто. Это хорошо, что пусто. Бог подаст. Что там блестит в вышине? А, звезды. А я думал, что для меня, в меня падает. Что упало, то пропало. Но это же просто удивительно, до чего жадная сущность человеческая! Как она все поглощает! Это ребенок, за которым нет пригляда, кушает всякую дрянь - зеленые дички с земли, незрелые сливы. Говорят, крепче будет. А потом все удивляются, откуда у нашей Машеньки понос и дизентерия. А оттуда у вашей Машеньки - интеллигенции - понос и дизентерия, что всякую дрянь под видом просвещения и патриотизма кушала. Нет, нет, тысячу раз нет. Пусть буду пуст. Да не войдет в меня ничего неподобающего. Не для этого же слеплен, и придана мне божественная форма на вечно крутящемся гончарном кругу.
          У меня на шкафу под потолком стоит древнегреческая амфора с отбитым частично горлом и ракушками, которые наросли на нее этаким украшением. Лет двенадцать назад я купил ее в Ялте у водолазов - крепких светловолосых парней. Им срочно нужна была средняя сумма (по тем временам), чтобы посидеть (по тем временам прилично) в облюбованном ими ресторане "Волна" на веранде. Все с тех давних пор развеялось как дым: и деньги в первый же вечер, и настроение тогда, и парни, те, какими они были, и Ялта, которой тоже уже давно нет, - одни воспоминания. А воспоминания, кстати, весьма ветхие, - не окрашенная ли в цвета реальности пустота? Вот амфора стоит на шкафу. Правда, я ее давно не касался. Боюсь, дотронусь до нее, она и рассыплется красноватой пылью. Не трогай воспоминаний. Нет, не удержать этой реальности, не закрепить. Разве что искусство способно на это - и то весьма, весьма условно. Поставит замысловатую закорючку - знак, а все чувства проявлять предоставляется тебе. Наполнять свой пустой сосуд. О чем и стихи в тетрадке.

          Когда любовь уходит, остается пустота привычных отношений.

          Полые старики - будто мешки, из которых наполовину высыпали картофель.

          Все думали - подтекст, а оказалось - пустота.

          Когда опускаешь монету в монетоприемник, там звякает - слышно: пустота.

          Старческие руки, которые все время бесцельно двигаются, теребят и вяжут пустоту, как пуловер.

          В старом доме и в новом здании пахнет пустота сыростью, штукатуркой.

          Я видел большой склад, вроде дровяного, там мерили пустоту на кубометры и взвешивали на напольных весах, как зерно. Я видел, дюжий мужик получил кубометр пустоты. Он упер руки в бедра и подставил широкую спину. Рабочие разом поставили этот куб ему на спину. Так и понес, не разгибаясь.
          У меня было пять кубометров пустоты, одному не унести. Пришлось нанимать машину со стороны. Дерут, будто она золотая.
          - Да ты имей совесть, - говорю шоферу, - это же тьфу, пустота одна. Ну что это, скажи мне, кому это надо?
          - Вам вот надо, - с достоинством ответил он.
          Логично.

          В России давно предпочитали пустоту и в политическом смысле, в виде "потемкинских деревень", и в общественном, вроде "мертвых душ". Примеров достаточно. О близком вообще говорить не будем. Стройки века. Чудовищная пустота. И Гоголь, Гоголь, Гоголь... А вот и Салтыков-Щедрин, а вот и Салтыков-Щедрин... возьмите и меня, возьмите и меня...! за дрожками...

          Но пустынька, пустынь, пустыня - спасение... А как еще и думать теперь, если не по Розанову? Прости, Василь-Васильевич, что имя твое упомянул всуе. Но ведь свято место будет пусто, это ты знал.

          В лаборатории давно изучали пустоту, вакуум. В колбах, в ретортах, в стеклянных баллонах - всюду была пустота. Посередине зала на специальной подставке высилась огромная стеклянная банка. В ней плотно стояла пустота.
          - Пока что ничего из нее не выросло, - почти жаловался мне академик. - Но не теряем надежды.
          Я хотел сказать что-нибудь подобающее моменту, но растерялся и спросил:
          - А что прежде было в этой банке?
          - Как что? - недоуменно сказал ученый. - А что в ней, по-вашему, должно было быть?
          Я не нашелся, что ответить.
          - Мы заказывали ее специально, - сжалился надо мной собеседник. - Таких стеклодувов уже нет.
          И я уважительно подумал: "Это же какие легкие надо иметь! Как спальные мешки, наверно".

          Она жила и пряталась за дверью в подвале большого дома. Как-то заглянули за дверь. "Что там?" - "А ни черта там нет, сор какой-то". Ее и вымели.
          Пустота была такая, что поглощала свет. Стоит край света поперек деревенской улицы. Трава, дорога, полкозы, плетень. А дальше как отрезало - пустота. Протянешь руку - нет твоей ручищи. Вытянешь руку - вот она, играйся. Многих смущало. Но конец света так и не наступил.
          "Да, погода, - говорят, - у вас такая: туман не туман, пустота".

          Оголтелая страшная толпа - очередь, вот носительница истинной пустоты

...устота