СЕСТИНА: АЛЬТАФОРТЕ
По Бертрану де Борну

1

Весь этот чертов Юг воняет миром.
Эй, сукин сын Папьоль! Валяй музы́ку!
Жить можно там, где сталь о сталь гремит.
О да! Где стяги рвутся к верной встрече,
А поле впитывает свежий пурпур,
Там воет во мне сердце от восторга.

2

Я душным летом жду себе восторга:
Сверкнет гроза, как лезвие над миром,
И молнии во мрак забросят пурпур,
И гром сыграет славную музыку,
И ветер – в тучи, в брюха им, навстречу,
И божья сталь сквозь рваный свод гремит.

3

Услышим же мы, черт, как сталь гремит!
И кони ржут, шалея от восторга,
Грудь в грудь, сталь в сталь, шип в шип идут навстречу!
Час урагана слаще года мира –
Обжорства, своден, вин, пустой музыки!
Но где вино, как крови нашей пурпур!

4

И я люблю восход: кровавый пурпур
Светила: меч его сквозь мрак гремит,
Переполняя грудь мою восторгом,
А глотку воплем радостной музыки,
Когда, гнушаясь малодушным миром,
Оно одно идет всей тьме навстречу.

5

Тот, кто дрожит войны, шипя навстречу
Моим хвалам – уж у того не пурпур
Течет по жилам. Нежась бабьим миром,
Он не слыхал, как честь, как сталь гремит.
Смерть этих тварей встречу я восторгом;
О, да! Всем громом сладостной музыки!

6

Папьоль, Папьоль, музыки!
Есть лучший звук: клинков с клинками встреча.
Есть лучший вопль: вопль бранного восторга,
Когда с локтей, с клинков закаплет пурпур
И ввстречу "Леопард!" наш клич гремит.
Пусть в ад идет любой охотник мира!

7

Пусть музыка клинков найдет в нем пурпур!
Услышим же мы, черт, как сталь гремит.
Позор тому, кто умоляет: "Мира!"

ГИМН III
С латыни, Марк Антоний Фламиний, шестнадцатый век

Как милый хрупкий цветок развернет, засветит
                  венчик свой на груди земли-кормилицы,
                  если роса и дождь его напоили;
Так мой кроткий ум расцветает, отведав
                  чистой росы кормильца духа,
Без него ж быстро чахнет он, вянет,
                  как убогий цветок на сухой земле,
                  ни дождя, ни росы не видавший.

ПЛАЧ ПО МОЛОДОМУ АНГЛИЙСКОМУ КОРОЛЮ,
то есть по принцу Генриху Плантагенету,
старшему брату Ричарда Львиное Сердце
С провансальского, из Бертрана де Борна

Когда бы все рыданья, вопли, скорбь,
Всю боль, все зло, все черные злосчастья,
Прошедшие над нашим скорбном миром,
Сложить в одно – все это было б шуткой
Пред смертью молодого Короля.
Достоинство в руинах, Юность в горе,
Тягчайшей тенью мир обременен.
Где утешенье? где предел печали?

Рыданья, вопли, тяготы и скорбь –
Теперь удел простых и благородных,
Жонглеров, и льстецов, и трубадуров.
Смерть-Госпожа! ты многих поразила,
Ударив в молодого Короля,
Перед которым и щедрейший – скряга.
Увы! не знал и не узнает мир,
Чем исцелиться от такой печали.

О Смерть, умело строящая скорбь!
Теперь хвались: бывал ли лучший рыцарь
Тобой сражен? Всё, чем гордился мир,
Все это мы увидели, любуясь
Делами молодого Короля.
Уж лучше бы судил Господь пожить
Ему, а не оравам негодяев,
Вводящих нас в напасти и печали.

Неверный мир! как через эту скорбь
Идет Любовь оплакивать Надежду!
Здесь нет того, что бы не стало прахом,
И каждым утром больше, чем вечор.
Гляди на молодого Короля,
Вот он лежит, достойнейший достойных!
Разрушена прекраснейшая плоть,
И потому мы стонем от печали.
Того, Кто соизволил нашу скорбь
Утешить воплощеньем от Марии,
Кто смерть вкусил для нашего спасенья,
Того умолим: Боже правосудный,
Помилуй молодого Короля!
Прости его, но истинным прощеньем,
Да внидет он в сообщество святое,
Где нет болезни, скорби и печали.

МОЛИТВА О ЖИЗНИ ЕГО ГОСПОЖИ
Из Проперция, Элегии, книга III, 26

Смилуйся, Персефона, постой, помедли,
И ты, Плутон, удержи свое свирепство.
Тысячи тысяч красавиц ушли к Аверну,
Пускай же эта еще побудет с нами.

У вас Иопа, у вас белая Тиро,
У вас Европа и бесстыдная Пасифая,
Все красавицы Трои и Ахаи,
Разбитых царств Феба и старого Приама;
Все девицы Рима, сколько их ни рождалось,
Все ушли, и съело их ваше голодное пламя.

                  Смилуйся, Персефона, постой, помедли,
                  И ты, Плутон, удержи свое свирепство.
                  Тысячи тысяч красавиц ушли к Аверну,
                  Пускай одна еще останется с нами.

НОЧНАЯ ЛИТАНИЯ

Да, ты разместил эти строки во мне,
                  очарованный ряд.
И эту Венецию, город твоей красоты,
                  ты мне показал,
Пока ее сладость не стала во мне
                  делом плача.

О Боже, какую великую милость
                  сотворили мы где-то
                  и забыли о ней,
Что ты это чудо даруешь нам,
                  о Господи вод.

О Боже ночи!
                  Какая великая скорбь
Движется к нам,
                  что Ты утешаешь нас
Прежде ее приближенья?

О Боже молчанья,
                  Purifiez nos coeurs,
                  purifiez nos coeurs!
Ибо мы видели
Славу тени подобия твари твоей,
Да, славу тени
                  красоты, проходящей
По тени воды
В этой Венеции.
                  И перед святостью
этой тени творенья
я спрятал лицо мое,
                  Господи вод.

О Боже молчанья,
                  Purifiez nos coeurs,
                  purifiez nos coeurs!
О Господи вод,
                  сердце чистое созижди в нас,
                  ибо я видел
Тень Венеции этой,
Плывущую по водам,
                  И звезды твои

Видели это,
С высоких кругов своих видели это,
                  О Господи вод.
И как твои звезды
Молчаливы для нас на кругах своих,
Так мое сердце
                  замолчало во мне.

Purifiez nos coeurs,
О Боже молчанья!
                  Purifiez nos coeurs,
О Господи вод!

И ПОТОМУ В НИНЕВИИ

– Так! Я поэт, и к моему надгробью
Девушки будут складывать розы
И мужи – мирт, пока ночь
Не занесет над светом свой синий меч.

– Что же, этого ни я,
Ни ты не отменим.
Уж очень древний это обычай.
И здесь, в Ниневии, сколько раз я глядел,
Как уходили певцы, как занимали места
В этих смутных домах, где никто не мешает
Их сну или песни.
И многие, многие пели
Искусней, чем я, и одушевленней, чем я;
Многие и теперь превосходят
Волнообразную мою красоту своим ветром цветущим.
Но я поэт, и мое надгробье
Каждый осыплет розами,
Пока ночь не занесет над светом
Свой синий меч.

– Не то что, Раана, песня моя выше
Или слаще звучит, чем чья-нибудь еще, но я
Здесь поэт: я пил жизнь,
Как мало кто пьет вино.

ОГОНЬ

Игра не на женитьбы и супругов,
В Провансе знали;
Игра не на наделы, сделки, замки,
В Провансе знали.
Мы, помнящие то, что вам не снится,
Мы пьем свое бессмертье: мы "преходим".
Поверх барьеров ваших и межей.
В Провансе знали,
И в этом вся премудрость Уасина:
Пройти сквозь невода часов и дней.
Где время иссыхает до зерна,
Мы Вечной Жизни – в этом свете странном –
Сквозь шепот наш коснемся, и любви.

О дым и тень темнеющего мира,
И вас, и всё, что кроме вас, мы знали.

Игра не на женитьбы и супругов,
Игра не на наделы, сделки, замки,
И "дни и ночи", скучные года,
Потухшие глаза и седину;
Есть музыка сильней, есть чистый свет,
Где время вспыхнет из бессмертных углей.
Нас не изгнали с тысячи небес:
О, множество божеств бывало с нами,
Иное племя, дивные места,
Валы берилла, молы хризопраза.
Сапфир Бенакус, в облаках твоих
Природа превосходит чин природы;
Кто, глядя в эту синь, не имет веры?

Зашторенный опал, бессмертный перл,
Ты, тайна темная с лучистым полом,
Во всех метаморфозах ты моя;
И если дух мой дрогнет, если вдруг
Я буду схвачен, связан чем угодно,
Там ты найдешь меня, о, злое ты,
Стучащее с тоской в мои ворота;
Нет, говорю, мой дух не здесь, он чуден.
Не требуй губ моих, Любовь, пусти,
То, что ты видишь, не из рода смертных.
Увидев тень мою без очертаний,
Увидев это зеркало мгновений,
Волшебное стекло пустых вещей,
Не называй их мной: я там, где ты
Ни зги не различишь; я ускользнул.