Где же нищие? Куда их дели?
За небесной пищей они улетели?
Говорят – они разбогатели,
Миллионы – судачат – в тряпье они прячут,
Они нас с тобою богаче.
Еще сыщешь ты, может быть, нищих
Только в церкви да на кладби́ще.
Не увижу в грязи я стоящую шляпу
И во тьме у нее серебристый улов,
И немого язык, что бешеным кляпом
Бился около слов.
У кого вместо бедер колесики были –
Те на них – на стальных – уже в рай укатили.
Не попросит старушка хлеба ломоть
И не скажет вослед: "Спаси тя Господь".
И придется мне их заменить хоть собой
И, петляя, бродить в переулках с сумой,
Целовать всем прохожим ноги,
Становясь голубой и убогой.
Как тот блаженный, терпеливый,
Осклизлый, синий и червивый –
Почти землей был дядя Гриша,
Ведь нищий – это Богу ниша.
Он умалился, Бог в нем ожил
И руку протянул к прохожим.
Любви, любви – небесной пищи
Просил Господь всем чревом нищим.

Нету моей замшелой лиры –
Дуба, что рос здесь на Черной речке,
Его спилили, срубили, спилили,
И не поставишь даже и свечки.
Нету для дерева рая, нет и могилы,
И когда впилось острие пилы
В нежно-шершавое и беспомо́щное тело,
Мне приснилось, что со скалы
В пропасть я полетела
То ль душа его прилетела
Со мною навеки проститься,
То ли в смертной тоске хотела
За душу мою уцепиться.
Пустоту вытесняло сто лет
Его сложное сильное тело.
Вот уж взяла свое!
Нагло зияет и равнодушно –
По торжеству пустоты
Мы всегда узнаём о потере,
По яме воздушной.
Нету лиры замшелой,
А душу она исцеляла,
У нее глаза были,
Ум был у нее.
Приносила я в жертву вино и монеты,
Два серебряных там зарывала браслета,
И она меня обнимала, лечила,
Как увидит – всеми листьями ахнет.
Грубо нас разлучили,
Разделили – и я умираю и чахну.

В сквозняк врезается звезда,
А за окном хрустенье льда,
Пусть все во мне горит, дрожит,
Любви порывам надлежит
Умолкнуть в ночь – когда
Зовут, звенят колокола.
Мгла в небесах так зелена,
Там сумеречный лес.
"Возьми моих два-три ребра
И исцелуй их до утра
До сини", – шепчет бес.
В простые дни совсем не грех
Любить любимых всех.
Но нынче нас зовут: "Пойдем!"
А мы упрятались вдвоем
В хрустальный злой орех,
И сотни, сотни нас.
Пусть, истлевая, как свеча,
Погаснем мы сейчас
За то, что двери не нашли,
А спрятались в алмаз.
Святые надушились все
И в небесах плывут,
За окнами и хруст и гуд,
Стучат в окно, зовут.
Господень ноготь прочеркнул
Стекло – и, вжикнув, стихнул он,
Как будто хриплый стон.
"За сладких несколько минут
Ты, может, вечность потерял, .
Не жаль тебе, тебе? Молчал
И в сердце крепче целовал,
В дрожащий перезвон.

Льется, ткется из сердца
Паутина горячая
Золотая –
Тебе никуда не деться,
И ему никуда не деться.
Из кончиков пальцев,
Из ногорук
Стальною тонкой жарой
Обовьюсь.
Я – паук
Золотой.

Пусть двух возлюбленных моих
Я затолкала в тесный стих,
Пусть даже больше было их –
Они не виноваты:
Они увидели во мне,
Как в зеркале, – брат брата.
В преступном и тайном своем содоме
Не меня они любят – кого-то кроме.
В этой жизни, где все только режет и рвет,
Пусть любовь моя их перевьет.
Перепутала я имена даже их,
Но узнала их тайное имя,
Те всё были ведь греческих светлых святых,
Ну а то – из костей серафима.

"Кому, – думал Творец,
Слепив эти сложные длинные кости, –
Отдам? На челюсти рыбе большой?
Или построю двери в собор?
Нет, повяжу с душой".
И отдал тебе – на нервический свод
Ребер – изломанный согнутый вход,
Туда, где жизнь одиноко живет
И знает – никто к ней сюда не придет,
И тихо псалом поет.
Разве только любовь скользнет,
Золотую свечу зажжет,
В стучащий молотом водоворот –
Под малиновый острый свод.

Вот она – только царапни,
Кровь уже тут – как из-под кочки болото,
По глиняным тонким сосудам
Багровое море
Разлито,
Мечтает – хрупнут скорлупою все лица,
И мы – ручейки и потоки –
Сможем разливом весенним разлиться
И слиться!
В крови – любовь,
А в кости – отрицанье любови.
Когда я, наконец, себя как кровь пойму,
Сброшу белую тьму
И соленой пальмовой ветвью
Наклонюсь ко Господу моему?

Звезда по небесам идет,
Звезда по облакам плывет
И скачет через тучи.
Она не мертвый хладный шар,
Она есть дух могучий.

Гори-свети, пылай-гори,
Клянусь я всею кровью
И всей зарытою во мне
Божественной любовью –

Что то не камень в облаках,
Бездушно в цель летящий, –
Нет, это дух, нет, это ум,
Округлый и горящий.

И больше я тебе скажу,
Раз уж такие речи,
Смотри – есть крылья у него
И луком птичьи плечи.
Отец и Сын расчленены –
Он свяжет горлом певчим.

Как кровь от сердца к голове,
В огне несет он вести.
Глаза поднявши к синеве,
Пойдем с волхвами вместе.

Он искры сыплет в высоте
Путем из света в тьмы
И шепчет, плачет в пустоте:
"Я, Ты, они и мы, –
Все перепутав и поняв: –
Сон, Ягве, Элохим и яд".
Он знает – будет в темноте
В раскрылья он распят.
Он молнией ли шаровой,
Невидимым ли током
Летит над нашей головой
Всегда, всегда с Востока.

Слова рожали.
Кто бы мог
Подумать: каждый слог,
Союз какой-нибудь, предлог...
И жемчугом дрожали.
Каждая буква кровью налилась,
Забилась, жерлом в себя провалилась.
Как почка, вскрылось буквотело,
Червячками полезли мужчиноженщины
Из каждой зияющей трещины –
И в тартарары их толпа полетела.
Стихотворенье лежало
Мертвой роженицей
В луже кровавой.
И я, как бледный отец,
Поняла наконец –
Что было моею забавой.

Под языком у жизни жало –
Сначала будто все ласкала,
Потом колола и кусала,
Кровавым ядом напитала,
И ядовитою я стала.
И вот сижу я бритой нищей,
Что деточек своих пожрала,
На гноище, на пепелище
О корочке всех умоляла.
А темной ночью из подвала
Червонец красный доставала
И то плевала, то сосала,
То плакала, то целовала,
То снова в землю зарывала.

Так что же это там у ней?
Душа? Талант? Любовь?
Иль чья-то спекшаяся кровь?
Она как жизнь – Кощей,
Та тоже что-то прячет в нас,
Или от нас, скорей.
Ах что? Да голубой алмаз,
В нем горсточку червей.

Деревья свечи все зажгли
И машут головами,
И лес мерцает и дрожит,
Марии он принадлежит –
Весь с хладными зверями.
В тот миг, как било Рождество,
Их души вышли из оков
И время, вывихнувшись чуть,
Скрепясь, пустилось в путь.
И древо ловкое одно
Выходит из ворот
И по сугробам прыг да скок
С зажженною свечой,
И в горний Вифлеем бредет –
За ним бы нам с тобой!

Волхвом, царем оно идет,
Живой горящей лирой
И мой браслет в корнях несет,
В стволе – вино и мирру.