1.
Непритупившееся лезвие лядвий.
Disjecta membra
в оригинале повествует о знании, отделённом
от наших органов чувств миниатюрной мембраной
божественного дыхания, от которого,
я бы добавил, запотевает
зеркало обратного видения. Надвигающийся пейзаж
опрокидывается с головокружительной быстротой
за спину, и затылок
остаётся лежать, раздавленный,
на шоссе.
У него открывается третий глаз.
Подобно апории о стреле,
иссушающей в геометрической прогрессии мозг,
мы ни на йоту не приблизились
к пустыне оргазма.
Отдельно
руки,
отдельно кисти рук,
отдельно голени и, конечно же, шея.
Утешением – единственным – служит то,
что всё отчётливей проступает
разница между междометием и бесстрастным глаголом,
ничтоже сумняшеся приводящим
к взрыву синтаксическую машину.
2.
Польская речь,
с её брызжущими согласными,
словно бы цепляющимися за колючую
проволоку просодии.
Анна, психолог по
образованию,
пересказывает "Психоз".
Лицо Перкинса в парике,
когда он поворачивается, и всё
такое.
(В какой-то момент
спохватившись
и переходя на английский.)
"Море волнуется раз", –
хочется произнести мне, ибо мы идём
вдоль моря. И оно гудит
подобно раковине из детства,
с вырезанной на пятнистом панцире датой:
1939.
(Что интересно в раковине,
так это вихрь,
вытягивающий пустоту вдоль стенок того,
что является не более чем изнанкой
всё той же тяги, предназначающей вещь
становлению,
спиралевидному выворачиванию вовне.)
Водоросли, топляк.
Ни к чему
не обязывающая прогулка.
3.
Очарование нарисованных на обоях руин,
за которыми угадывается
"Гибель Богов", как сказал Аркадий,
перед тем как сидевший в первом ряду коротко
остриженный бард из числа "просвещённых консерваторов" бросился
его душить. Жаль,
что я не гомосексуалист
и не ведущий колонки светской хроники
в St.-Petersburg Post, – не пришлось бы
оттаскивать его в коридор.
Вечером в Михайловском саду мы пили вермут.
Снисходительно настроенный Волчек
кричал ничего не подозревающим пассажирам,
расположившимся на верхней палубе
прогулочных катеров,
"отсоси",
чередуя его с куда более претенциозным,
на мой взгляд, "suck my dick",
подсказанным, между прочим,
очаровательной феминисткой. Признаться,
в этом безобразии был свой шарм.
Теперь что касается поэзии.
Когда завеса –
пьянства, разумеется пьянства – разорвалась,
(то есть на третий день),
никогда не поздно, решил я, начать
хотя бы с малого.
Например,
с карьеры ди-джея, переводчика
с никому не известного языка, агента по
литературной недвижимости, вышибалы
на поэтических вечерах, ясновидца,
радиоведущего, наконец. Почему бы, в самом деле,
и нет?
Рассуждая таким образом, я обрёл
то необходимое спокойствие духа,
которое и позволило мне
безошибочно поместить
фразу о нарисованных на обоях руинах
в начало этого стихотворения,
выровненного по левому полю.
4.
О, бритая, бритая голова!
Совсем,
наголо бритая!
Ты ли смотришь
немигающими глазами,
всю ночь напролёт,
смотришь и молчишь, смотришь
и молчишь,
приводишь в ужас одним своим видом!
А ведь я помню тебя, голова,
совсем другой.
С мальчишеской стрижкой,
с губой закушенной, с расширенными
зрачками.
И как покоилась на моём плече.
Плохо, голова,
плохо ты поступаешь,
делая так, как тебя не просят.
Плохо, и в тысячу раз ещё хуже,
когда,
бедная,
испуганным взмахом
руки
отрубленная
при пробуждении,
скатываешься
ко мне на подушку.
5.
Стронциевый лик святого вмурован в портал.
На закате солнца,
когда простирается море и муравьи
прячут выеденный изнутри яшмовый кокон
шмеля в оправе цыганской розы,
чьи лепестки пахнут мускусом и землёй,
его выпростанная из рукава кисть – детородный мускул –
собирает пространство в немое "вот",
подвешенное к такой же
немой
дейктической гирлянде,
озвучить которую всё равно
не хватит дыхания. Двадцать две кроны
оттягивают карман.
И ты идёшь от них избавляться,
как от дурных
мыслей.
Но избавленья не жди.
Колокол выплёвывает длинный язык,
погребая день.
6.
В муниципальной библиотеке города Висбю
в 12 утра
выступали поэты.
Guardian сообщала
о стремительном паденье курса рубля.
Я ни слова не понимал по-шведски.
Оставалась узкая
металлическая тропа
молнии на свитере Хельги, благо
она рифмовала глубокое декольте
с почти супрематическим
треугольником внизу живота.
Там обрывался гортанный клёкот.
Thus, out of a sudden,
I saw her undressed, being
absolutely aware of what I was doing:
..............................................
.............................................
.............................................
в образе девушки, that was singing
of all the vessels that have left the harbor, о всех,
до кого давно уже никому
не было здесь никакого дела.
Отвратительная акустика.
Шорох
просматриваемых украдкой газет.
Пробуждение со словами
"Völkommen till Microsoft", – единственным,
что не нуждается в переводе.
7.
То, о чём не следует говорить,
говорит само за себя, –
как риторическая фигура
умолчания в дневнике,
купированном на предмет тестикул
блюстителями чистоты языка.
Блаженны входящие в интернет.
Перефразируя парадокс лжеца,
поэт-трансвестит не преминет добавить:
"Я, истина, лгу".
Архаическая встреча на операционном столе
(интерфейсе) алетейи
и зашивающей ей раскрашенный
философом рот
швейной
машинки синтаксиса.
Ибо его есть царствие.
По окончании семинара
д-р Л. раздаёт присутствующим
фигурки слонов.
| 
