Татарские имена, как праздничные луга, Аделя, Гелюза, Диляра, все в ромашках и огоньках звонких согласных. Словно крылатые обитатели сибирского магометанского лета, они бойки и безрассудны. Нужно набрать полные легкие воздуха, чтобы не потерять ни единого слога.
Нурия.
Между тем, вокруг уже свистящие осени, и ветер носит над рекой стаи ворон, как пепел отживших свое дачных газет. Утром изморозь покойницкой испариной лежит на зеленых затылках газонов, серые и негнущиеся монгольские тугрики окоченевших листьев хрустят в небесах. Посеребренный асфальт ощетинился гусиными пупырышками мелкой щебенки. На носу зимние скобки всеобщего упрощения, умножение на нолики снежной пурги, не потому ли уже и не кажется странным, что в жизни ее зовут Ниной.
А в списках она Нурия Рифатовна. Целый ворох бумажек со столбиками имен насажен на жестяные рожки скоросшивателя, можно представить себе евнухоидную брань бегунков, когда в чернильных недрах первого отдела кипят сезонные брачные битвы за обладание мягким картоном папок с ботиночными тесемками. Жучки буковок, вылезших из кокона ФИО, сконцентрировались на светлой прогалине, которую с четырех сторон обступает, сожрать норовит желто-серая муть дактилоскопического характера. Самый безоблачный лист сегодняшний - "список лиц, имеющих доступ в выходные и праздничные дни".
- Голова, читатель дуев, угости цивильными.
- Цивильные кончились, Филиппов. "Балканскую звезду" будешь?
Мастер гиревого спорта любит шаровой Эл-Эм. И этому есть только китайское объяснение: L - заряженный пистолет, а M - горячий кистевой эспандер. Сигареты с фильтром он не смолит, а поглощает, как школьница леденец, добрую треть засасывает в мокрую пасть и нехотя выпускает перед новой затяжкой.
- А ты, говорят, восстановился?
- Восстановился.
- Будешь лепилой?
Буду врачом. Комбедская феня твоя, товарищ старший по смене, конечно, не может дифференцировать клистир и стетоскоп. Но надо расти. Как закончишь смазку матчасти, напиши двести раз на корочках сержантского документа "мы не рабы - рабы не мы".
- Это хорошо, Голова, я всегда хотел иметь знакомого доктора.
- Патологоанатома?
В дальнем конце коридора слышно, как, наполняясь водой, захлебывается шаманский бубен оцинкованного ведра. Знаки присутствия Нурии всегда косвенные. Полная противоположность Лены и Тани. Две поломойки рабочей недели, заискитимские картошки, нерастворимые ни в разведенной желчи ламп накаливания, ни в стопроцентном люминофоре дневного света. Вечные Х и О недоделанных нижних конечностей, неразлучных, словно полный набор хромосом.
- Нинка, может, тебе помочь?
Как она чудесно улыбается, и как мерзко ржет.
Что за степной ювелир создавал твоих предков для ханских утех? Глаза поднимаются лишь по команде, но если отдал приказ, тогда берегись! В твоей книге нет ни предисловия, ни послесловия, и в ней царевной - стрела, а не квакушка-попрошайка.
- Что ты орешь, Филиппов, хочешь помочь, помоги.
- Помочь ей, брат, я успею всегда.
Действительно, какое ребячество таскать за техничкой ведро. В ледяную линзу иллюминатора тычутся желтые рыбки лампочных бликов. Блестит лунная дорожка пробора, блестят волосы в клювах стальных птиц заколок.
- Нина, а есть такое имя Оса?
- Муса? Брат моей мамы Муса.
Стрелки туши гусарскими усами загибаются к вискам. Медали синих теней отчеканены над вишневым вареньем глаз. Что за наваждение! Бежать! Но куда? На второй этаж, туда, где к полу привинчен широкомордый сезам старого сейфа. Открывай персидскую пасть, будка собачья.
Или нет, сначала связать Филиппова. Попросту запереть его в штрафном изоляторе мужского сортира, по крайней мере, это гигиенично.
- Извини, командир, ты можешь пока себе сделать наколку. Кто не был, тот будет, кто был, тот не забудет - с физиологической точки зрения неоспоримое утверждение.
А, впрочем, плевать. Есть Е маленьких щелок, есть У узеньких труб, вкрутится, ввинтится, вырвется... Мы же с тобой, Нина, а можно, Нюра? - поедем к парикмахеру. На площади, где колеса шуршат кукурузными хлопьями березовых листьев, тебе отрежут крестьянские колбаски кос и химическим солнцем мелируют челку. Ландышами будут пахнуть котята кувшинов и сиренью лягушки чашек.
На зеркальных блюдах магазинных витрин золотые хвосты вензеля "Люкс" вперемежку с дунькиной радостью рябинового монпансье. Здесь я сам тебе выберу платье, а ты, черт с тобой, раз завелась, смейся, смейся хоть до румянца, хоть до икоты, пока, отдуваясь, дылды в служебных сорочках перышко твоей полудетской ступни макают в чернильницы коровьих лодочек.
- Спасибо, Женя.
Просто бред. Бред в лыжных лилиях дешевых турецких кружев.
- Головин, шнурком жрать!
В будни уже поутру запах сдобы и сахарной пудры выползает из столовского полуподвала, как быстрый ужик спортивного вымпела. И в час - подгоняемый волчьей язвой желудка, просто бежишь за своим куском человекообразной рыбы камбалы. Суббота - силосный день самодостаточного коровьего пуза.
- Давай, хавай, пока горячие.
Большие ватрушки с названием пицца на маленьком фургончике развозит пара румяных предпринимателей. Кто сказал, что только птица Феникс не боится превратностей судьбы? Еще бесстрашней пластилин.
Между тем, ветер, проспавшийся после вчерашних кренделей, опять взялся за старое. Дебош на бульваре в полном разгаре. Нарезанные из желтой и красной бумаги детского сада осени карасики и окуньки пачками летят в стоглазые морды домов. Поганки водосточных труб рады-радешеньки вторить омерзительной брани. На сером асфальте множатся родинки пьяной слюны, и прямо за окном дрожит черный шнур телевизионного кабеля, слово трубка капельницы уже кем-то загодя вызванной скорой помощи.
Совсем скоро больное веселье закончится стерильными простынями зимней народной лечебницы. Город, лишившись всех красок, превратится в быстрый карандашный набросок, эскиз, над которым не один месяц будет раздумывать небесный художник, прежде чем, внезапно вдохновившись, положит первые апрельские мазки.
Нурия спускается за ключом от приемной.
- Ну че, сама-то справишься c замком или ходи тутай?
Что их уравнивает? Былинное х/б его тельняшки и муромский сатин ее рабочего халата? Вот эта простота, с которой грязноватый ноготь макушку чешет, от дурацкого вопроса избавляясь как от насекомого?
Нет, все-таки медуза парашюта в синих водорослях губных и зубных - ВДВ. Ассирийское клеймо воина, хозяина, владыки.
А, впрочем, ведь еще не поздно. Еще можно успеть.
Там, во дворе мокрый и блестящий крокодил у лужи - дежурка со спящим за рулем водителем Иваном. С русою щетиной вокруг губ, чем не младенец, насосавшийся теплого и сладкого. Я отнесу его в гараж и уложу на ветошь, тряпки, изодранные зубами механизмов.
Сначала на пару с ветром носиться будем по бульварам и проспектам, чтобы затем с потоками дождя подплыть к колоннам, над которыми сияет вечным маем гирлянда "Колизей" и флаги "Балтика".
Здесь мрамор пола просит коньков-дутышей, а скатерти столов - кругов наждачных, тарелок, украшенных огурчиком, лимончиком и веточкой египетских цветов укропа.
Ты знаешь, я ведь мальчиком учился бальным танцам. Ну, хочешь покажу гавота па, а можно ригодона. Ты будешь ржать до слез, до посиненья, а потом...
Да, что потом?
Потягушки Филиппова - целая симфония хрустов, трещат суставы, лопаются швы, попискивает браво стул и пол воинственно скрипит.
- Ну, ладно, Голова, пойду обходик сделаю. Сам знаешь, доверяй, но проверяй.
А ходит он беззвучно, поэтому на черно-белом и кривом экране монитора видеослеженья появится внезапно. Практическое акушерство - сначала огромная башка, потом сужающееся к низу тельце, и наконец две недоразвитые ножки - комната смеха на базе дешевых микросхем. Но, впрочем, когда он дошагает до приемной, пропорции фигуры восстановятся. Пускай идет, мы даже разрешим ему войти туда, где кожаные кресла и диваны, пейзажи в рамочках на стенах и новогодний серпантин разнообразных телефонных проводов. Позволим, так и быть, исчезнуть на минуту из поля зрения.
Отлично!
Имитировать вскрытие склада очень легко. Глупый пальчик датчика с внутренней стороны решетки реагирует на дружеский щелчок. Раз, два, и пинок сирены телу придает невиданное ускорение.
Да, надо бежать, нестись во все лопатки, чтобы успеть, вернуться к экрану монитора и увидеть, как без кителя, в одном ботинке, штаны роняя и подхватывая на лету, начнет метаться от стены к стене Филиппов.
А когда его бобрик, заполнив собой моргающий прямоугольник, внезапно исчезнет, лишь на одно мгновенье, на миг в коридоре покажется и Нина, аккуратная, четкая и неотразимая, словно забытый морским танкистом в момент рывка табельный ТТ.
|
