СПб.: Ассоциация "Новая литература", 1993. ISBN 6-85080-004-2 Обложка В.Лужкова. 128 с.

11

* * *

Солдат всегда вооруженный
Презревший боль, убивший стон
Но чьей-то смертью пораженный
Вдруг как дитя заплачет он

Так у библейского борца
Его мышца боевая
Трепещет мышью, чуть живая
Пред мощью Божьего лица

Осень 1972




ФАНТАЗИЯ НА ТЕМУ 1-ГО ПСАЛМА

Морей и трав колебля лона
Подъемлет ветер смрадный прах
Вы прах, отступники Закона
Тела, горящие в пирах

Лишь тот блажен, кто к нечестивым
Нейдет в греховные дома
Их языки черны и льстивы
А пир заразен как чума

Они за страшными столами
Не упадут пред Богом ниц
Глядят их мускулы волками
В груди у них сердца лисиц

Вы – сор у Господа в ладони
Земли пустое вещество
А дни блаженного – в Законе
О Боге помыслы его

Не видя судящих жестоко
Не слыша недругов своих
Он весь как древо у потока
Толпы шумящей, вод мирских

1972




ФАНТАЗИЯ НА ТЕМЫ ГОГОЛЯ

В беде, в болезни и в позоре
Влачит очами человек
Адриатическое море
Стеклом застывшее навек

Что человек? Он с неба про́лит
На землю бедным молоком
И беда его неволит
И страстями он влеком

Он рожден на ложе плача
В скорби тела, в скорби крови
Ум колеблет неудача
Сохнет сердце в нелюбови

Только пани Катерина
Убаюкает младенца
О, Италия – картина
Беспощадная для сердца

1973




ГОГОЛЬ В ИЕРУСАЛИМЕ

Не божий град, не сад эфирный
Сквозь дождь и скуку перед ним
Реальный Иерусалим
Стоит как Миргород всемирный

И словно хлеб у бедняка
Черствы слова его моленья
Исчез феномен исцеленья
Гниет Кедрон, полурека

И в Галилее рыбари
Из той туманной древней дали
Забросив невод в час зари
Лишь душу мертвую поймали

1973




КОЛЫБЕЛЬНЫЕ СТИХИ

1.

И качая в колыбели
Тихо, тихо пела Дева
И от этого напева
Даже волки присмирели
Догорал свечи огарок
И волхвы из далекой земли
Мировому младенцу в подарок
С неба месяц принесли

2.

За окном избы – земля ночная
Там пашет Бог колхозные поля
Тихо ангелы летая
Млеко звездное лия
И послушные зарницы
Озаряют божий труд
А с рассветом – его рукавицы
На распаханной ниве найдут

Лето 1972




* * *

Может быть, Бог меня ищет,
                                                атомы боли даруя
Будничным, смирным вещам
                                                и невидимой дланью воруя
Атомы леса, земли,
                                корпускулы жизни цветущей
Красные атомы мака,
                                    пшеничные – свежего хлеба
Испеченного ангелом в белой печи деревенской

1978




* * *

Бог в повседневности:
      в овощебазах, на фабриках
В хаосе матчей футбольных,
      в кружке ларечного пива
В скуке, в слезах безысходности,
      в письмах обиды любовной
В недрах библейских дубов,
      в дрожи плоти от страха бескровной
Смотрит колхозник смиренный
      на Его тонкотканный шатер
Краски Его растер
      в мастерской остроглазый художник
Кто Он? Отец многоликий
      в многоочитых соборах
Или младенец, играющий
      с утренней новой звездой?

1979




ДИСПУТ

1-й мистик:

Мне Бог сказал, что Он не человек
А заколоченный ковчег

2-й мистик:

Мне Бог сказал, что Он могучий газ
И студень из бесцветных глаз

Математик:

Он – совершенный мозг,
        Он – всемогущий лоб
Из формул мост,
          из чисел небоскреб

Колхозник:

Неправда! Бог – небесный человек
Он попросился на ночлег
Ко мне сегодня

Богослов:

Вот умаление Господне
Бог стал ничтожен, нищ, убог
Но даже в рубище, Он – Бог

Хасид:

Бог в повседневности, в миру
Он гость у бедных на пиру

Моралист:

Бог в милосердии
            и в сборе нужных средств
Чтоб для несчастных выстроить дворец
Из серебра и хрусталя
Гордиться будет им земля

Имморалист:

Бог – вне добра. Он – ужас, гибель, гнев
В морях – Левиафан,
        в степях – свирепый лев

Гуманист:

Что Бог? Он жил, страдал, исчез
Недолог Божий век.
        На лестнице существ
Отныне выше прочих – человек

Новый мистик:

Да! Человек-Отец,
        а Бог – смиренный Сын
А не творец и скрытый властелин

Алкоголик:

Я снова горько пьян,
            но не судите строго
Подайте мне баян,
        я вам спою про Бога

(Ему дают баян. Он поет.)

Когда лежал я на панели
Печальный призрак подворотен
Зарею крыши заалели
И я услышал глас Господен
Господь сказал мне тихо: встань
Иди и пей любую дрянь
С любыми бабами греши
Пока алмаз твоей души
В ладони Божьей

Культуртрегер:

Кто алкоголика ничтожней?
Спасенье в творчестве,
          а пьяный – духом нищ
Он не алмаз, а вредный прыщ
На Божьем теле.

Скептик:

А вы спасенья захотели?
Но не все ли для Бога равно
Что мы делаем:
        пишем, изобретаем
Сторожим катера,
        или пьем в подворотне вино
Под названьем гнилуха:
        мужское, свирепое зелье
В нем вязкое солнце и злое веселье

Новый богослов:

Да, Бог всегда молчит.
                  Он без ушей и глаз
Он путнику в ночи
                  поводыря не даст
Голодному в ладонь
                  Он не насыплет крох
В вещах погас огонь.
                  Нам не поможет Бог.

Просто верующий:

Но брезжит свет во тьме,
        и в этом смысл вещей
И нищему в корчме
        дадут тарелку щей
И на пути слепой
        найдет поводыря
Бог рядом. Он с тобой.
        Ты сотворен не зря

1-й мистик:

Мне Бог сказал, что Он не человек
А для земных существ ковчег

2-й мистик:

Мне Бог сказал, что Он – могучий шар
И в недрах вещества – пожар

Председательствующий:

Увы, нам истина не светит
Она пугливей, чем испуг
И как библейский скорбный ветер
Спор возвращается на круг

Конец

1979




ДИАЛОГ О ГРЕХЕ МЕЖДУ СТАРЧИКОМ ГРИГОРИЕМ СКОВОРОДОЙ И ОБЕЗЬЯНОЙ ПИШЕК

Сковорода:

Говорил сосуд с мочой
Доброму сосуду:
Я сияю, золотой,
Уподоблен чуду.

Говорил Мельхиседек,
Старец иудейской,
Что подобен человек
Кому грязи мерзкой.

Говорил казак Петро,
Внук Мельхиседека,
Что тигриное нутро –
Бремя человека.

Дал творению Господь
Благости излишек.
Отчего ж преступна плоть,
Отвечай мне, Пишек.

Пишек:

Ева оному виной.
Страшен мир двуполый.
Происходит грех земной
От прабабы голой.

Возлюбила грязь и плоть
И зиянье срама.
И разгневался Господь,
И случилась драма.

Сковорода:

Заслужили божий суд
Люди-бедокуры.
Где ж спасенье? Не спасут
Греки-епикуры.

Вся материя больна,
Как праматерь-Ева,
И черна как мир вина
Потребивших с древа.

Пьянство, сытость, блудострасть
Панствуют повсюду,
И в коронах блудовласть
Сладословит уду.

Потеряли люди стыд
В суете греховной.
Где же, Пишек, заблестит
Нам алмаз духовный?

Пишек:

О, в навозе сей алмаз,
В черноте паскудной.
Разгреби – и прямо в глаз
Засияет, чудный.

Как черна сковорода
С белыми блинами,
Черен мир – но не беда,
Божья правда с нами.

Сковорода:

Ах, сияющий обман,
Бремя человеков.
Чуден мраморный болван,
Обольститель греков.

Афинейское свое
Гнет афинорожий,
Не познав, что мир – сырье
Для машины божьей.

Пишек:

О, не будь дружочек мой,
Носорогом школьным,
Не грози сковородой
Еллинам фривольным,

Не гляди, что любят фалл
И похабны рожи,
В сих олимпянах играл
Божий пламень все же.

Сковорода:

Ах, мартышечка моя,
Дорогая Пишек,
Есть в проблемах бытия
Черных дыр излишек.

Не заткнет старик Сократ
Грецкими словами.
Ах, премудрость – страшный сад
С черными плодами.

Хор с неба:

Празден разума вопрос
Чушь – дела земные
Перед тем, что спас Христос
Атомы больные.

Не ищи, Сковорода,
Мудрости сосуды,
Стань юродом навсегда,
Обличая уды.

Будь в немудрости мудрец,
Просияй в народе,
И тебе сплетет венец
Божий птах Еродий.

Февраль 1979




В СТРАХЕ И ТРЕПЕТЕ

1.
Убитый молнией

Он был не вор и не грабитель
Он ставил свечи всем святым
Но с неба Бог его увидел
И пошутить решил над ним

Не в ореоле властелин
Он жил колхозником безвестным
И был убит огнем небесным
Ильей-пророком в день Ильин

2.

Нас гладит Бог железным утюгом
Он любит нас с ожогами на коже
А мы скулим и жалуемся: "Боже
Ты был нам братом, сделался врагом"

И как молиться? Петь хвалебный гимн?
Когда Его железо нас ломает
И дивный свет, невидимый другим
Живую боль не унимает

3.

Как Божий молот нас дробит
Живые кости сокрушая
И не исчезнет от молитв
Беда железная, большая
И верных правде искушая
К неправым Бог благоволит

4.

Летят болезни из мешка
Судьбы.
            И кружится над нами
Их невидимая стая
Кому назначена какая
Какими клювами, когтями
Вонзится в плоть
Кого надумает смолоть
В железной мельнице.
            И сам Железокур
Кружится с ними, ржав и хмур

5.

О, лик случайности – хозяйки кирпичей
Вниз падающих с крыш
                                  на головы прохожим
Летящих прямо в нас из Божьей пустоты
Вот собралась толпа. Убит!
                                          Неужто ты!
Нет. Слава Богу нет. Лишь на тебя похожий

1979




БИБЛЕЙСКИЕ ЗАМЕТКИ

1.

Ящики скорби и радости
    Кукла Его Авраам
Куклы Его Моисей,
    пророки, цари на Сионе
И на огромной ладони
Камушком кажется Храм
Ящики гнева и трепета,
    войн, всесожжений и царств
Имя Его не узнаешь,
    след от стопы не найдешь
Входит Он в мясо как нож
Жизнь похищает как вор

1978

2.

Вот Он из толщи Ничто –
        Огнь невещественный
Буря в пустыне синайской
Буря на море –
            конец человека-челна
Вот Он – вожатый, ведущий
        через тело быка-чугуна
Словно хворост
        Его запылали глаза
Ветхий образ –
        над грешным
народом гроза

1982

3.
Исаак против Авраама

Бог или ангел случайный
Мимолетящий,
                тогда удержал его руку
Я не знаю и знать не хочу

Вряд ли кому интересны
Нынче эти разборки
Но все ж расскажу по порядку.

Утром проснувшись
Вышел я из шатра и увидел:
Двое наших рабов,
      двое юношей, купленных нами
На базаре в Салиме
      топорами халдейскими рубят
Для всесожженья дрова

Рядом отец Авраам
      над точильным склонившийся камнем
Темный как туча на небе
      точит свой Богонож

"Разве праздник сегодня, –
      спросил я тогда Авраама, –
Почему ты, отец,
      приказал заготовить дрова?
Точишь нож, для чего?
      Неужели Господь захотел
Снова жертвы внеплановой?"

Ничего не ответил отец
Лишь рабам повелел мне на плечи
Дров вязанку взвалить
      и пошли мы вдвоем по дороге
В землю Мориа
Шли мы три дня и три ночи,
      и вот наконец перед нами
Гор появилась гряда
      и опять я спросил Авраама
"Где же тот агнец, отец,
      что назначен на кушанье Богу?"
И опять не ответил отец

Только тогда,
      когда дикой тропой мы взошли на какую-то гору
И дрова разложили,
      только тогда я взглянул
Аврааму в глаза
      и увидел глаза человека
Ставшего тигром
Хищным прыжком
      прыгнул он на меня. Я упал
На поленья ничком,
      потеряв от удара сознанье
И очнувшись увидел,
      что вервием жертвенным связан
От коленей до плеч

То ли ангел случайный
Мимолетящий, тогда удержал его руку
От прямой уголовщины
              или грозный раздумал Господь
              чавкая есть мою плоть
Я не знаю и знать не хочу

"Мальчик мой долгожданный, –
      отец лепетал со слезами, –
Мальчик мой Исаак
      ты спасен от Господних зубов
За мое послушанье,
      за хожденье мое перед Богом
И отныне наш род
      воссияет в пустотах веков
И по Божьему слову
      та область, где странствуем ныне
Станет нашей землей"

Я не ответил.
      Я молча, по скользкой тропе
Стал спускаться в долину

1990

4.

Кто это был, я не знаю.
      Мне имя его не сказали
Был ли Он Некто, похожий
      на меня, на отца и на брата
Или Ничто бестелесное
      приходило в то время на землю
Был я тогда малолетком.
      В Мицрайме, земле потогонной
Были на стройке рабами
      братья мои и отец
Злобно глумились над нами
      фараоновы слуги – прорабы
Мы ненавидели их
Помню, в священную ночь
      спать не ложились в бараке
Месяц, как жертвенный нож,
      тихо сиял над землей
Помню, как ели ягненка,
      обжигаясь, давясь от волненья
И вот тогда, наклонясь
"Слышишь, – сказал мне отец, –
      за бараками нашими –
              слышишь –
Ходит Господь по земле,
      наказуя народ мицраимский
Первенца в каждой семье
      убивая мясницким ножом"

Был я тогда пацаненком,
      и что было дальше – не помню
Помню лишь где-то в пустыне
      наше становье, шатры
Скот, подыхающий с голоду
      ропот усталых, озлобленных
"Кто Он? – спросил я тогда. –
      Для чего Он увел нас оттуда?
Что Ему надо от нас?"

1982

5.

Я – часовой на стене
      крепости иерихонской
У горизонта, вдали
      вижу я вражеский стан
Вижу несметное войско
      беспощадного Бога номадов
Знаю, что в городе были
      соглядатаи нашей земли
Знаю, что с ними якшалась
      грязная шлюха Раав
Знаю: падут эти стены
      перед воинством ихнего Бога
Знаю, что буду заколот
      в полдень священной резни

1982

6.

В год агрессии нашей
      мы истребляли мечами
Жителей этой земли,
данной в наследие нам
Господом нашим...
Ели мы их виноград...
      пили воду из ихних колодцев
Черен был облик земли,
      но остались в живых ее боги
И вот теперь по ночам
Ходят они среди нас
      безъязыкие, страшные боги
Ходят и смотрят на нас,
пристально смотрят на нас

1982

7.

В страхе вернули враги
      с золотыми дарами впридачу
Ящик священный – ковчег,
      генератор безмерного гнева
Бурно народ ликовал,
      со слезами молились левиты
Бегали мы, голодранцы,
      по местечку с восторженным криком:
"Бог воротился из плена
      в наши селенья, домой!"
Бегали с вестью счастливой
      и заспорили вдруг ненароком
Как в этом ящике малом
      помещается Он, Всемогущий
Море и землю держащий,
      необъятный, как небо над нами
Спорили мы и решили
      этой ночью прокрасться к ковчегу
Крышку открыть, заглянуть
      в обиталище Бога Живого

Нет, не проспал я тогда,
      просто сдрейфил, не вышел из дому
Мышью в постели дрожал,
      обмочился со страху, а утром
Люди нашли у ковчега
      трупы подростков, поверженных
Дланью, карающей мир

1983

8.

Вот и вернулись домой
      из восточного долгого плена
Мы – потомки Иакова,
      богоизбранный царственный род
Плакали мы, увидав
      в разорении наши жилища
Наши сады в запустеньи
      и в развалинах храм Соломонов

Был среди нас человек,
      называвший себя прозорливцем
Лидером рода, хранителем
      букв и рассказов священных
Гневно он нас укорял
      в отступленьи от норм стародавних
Звал к искупленью грехов,
      вербовал на ударную стройку
Нового дома Господня

Помню, из первых и я
      записался тогда добровольцем
Вкалывал год словно раб,
      а потом за усердье в прорабы
Произведен был пророком,
      программистом народного счастья

Помню то утро, когда
      привезли на подводах снабженцы
Кедров ливанских стволы
      для закладки в священные стены
Взяли мы их на ремни,
      но сорвался ремень и свалился
Кедр, изувечив меня

И вот с тех пор я – калека,
      попрошайка под стенами храма
Ввысь устремленного,
      в небо, к Господу наших молитв
Клянчу на хлеб каждодневный
      и пытаюсь понять безуспешно
В чем согрешил я тогда
      и за что был ушиблен Всевышним?
Чем не потрафил Ему?

1983

9.

"Громом Господь поразит
      всех мочащихся ночью в постели" –
Так говорил мне наставник,
      буквоучитель заслуженный
Школы служек при храме
И счастливые мальчики –
      львята законов синайских
Мазали грязью меня
      за мое непотребство ночное
Били, плевали в лицо
      и гогоча говорили:
"Выродок ты,
    сын моавитянки, полукровка"

О, как я плакал тогда,
      как молил Всемогущего Бога
Жизнь у меня отобрать,
      тихую смерть подарить
Горько я плакал тогда,
      и явился ко мне утешитель
Ангел железный с небес.

"Мальчик – сказал он, – не плачь,
      не ропщи и не жалуйся больше
Будет награда тебе,
      Божий дар за недетское горе
Станешь великим пророком,
      провозвестником жизни грядущей
Будешь прославлен как царь
      у народа надменных потомков
Авраама, раба моего.

Ну, а пока что хлебай
      с каждодневной похлебкой обиду
Боль и побои терпи,
      ведь ничто не дается задаром
Горе тебе – не за грех,
      горе – за будущий дар"

1984




ХАСИДИЗМ

Баал-шем-тов, твои ученики
        по жалостной земле,
                      по плачущей Волыни
В дырявых башмаках
      шли от корчмы к корчме
Чтоб грубым корчмарям,
      торгующим горилкой
И чтущим лунное талмуда серебро
Сказать об искорках
        простой и легкой веры

Уж виленский раввин строчил на них донос
И старцы хмурились в дремучей укоризне
Но сам Господь входил в зеленый гвалт берез
В вино сапожников, в живые буквы жизни

1982




ПИСЬМО К БРАТУ

Брат мой, брат мой любимый,
      я на свободе, а ты в застенке
Завтра ты будешь казнен
      за свидетельство о Распятом
Господе, Спасителе нашем

Брат мой, брат,
      ты меня презираешь, я знаю
Статуе кесаря
      я поклонился как Богу
Жертвой задобрил
      его некрещеную глыбу
Да, покривил я душой
      но ведь эти обряды – проформа
Все ведь знают,
      что кесарь не Бог

Брат мой, брат,
      оказался я слаб, но послушай
Всякий ли в силах, как ты,
      пострадать за Небесную Правду?
Выдержать пытки?
      Неужто Господь изваял
Нашу плоть для мучений?

Брат мой, брат мой,
      ты в нимбе багряном войдешь
В область воскресших,
      а я, недопущенный, сгину
Горько и страшно мне, брат,
      и вчера от тоски безответной
В горы ушел я,
      чтоб раненой птице подобно
Умереть одиноким

Долго бродил я в горах
      в одиночестве скорбном и вспомнил
Как в наш город недавно
      приходил проповедник лукавый
Александриец ученый.
      С каким говорил он презреньем
О погибших за веру!
      "Глупцы, – повторял он, – ослы
Подражали Христу,
      а Христос-то не мучился вовсе
В призрачном теле
      взошел он на дерево пытки
Боль не коснулась Его"

Помню, как ты, задрожав,
      закричал: "Уходи чужеземец
Еретик кривопутный, слуга сатаны,
                                        убирайся
Хуже язычника ты,
      лжеязычней хулителей наших
Нет тебе места средь нас"
Молча, плечами пожав,
      восвояси ушел проповедник
С гневом мы все, христиане,
      заклеймили его криворечье
Но вот вчера, проходя
      в смертной тоске,
              по тропе, над обрывом манящим
Вдруг я подумал:
      а что если прав чужестранец
Не страдал наш Спаситель,
        и вся наша вера напрасна?

1984




ПОЕЗДКА К БРАТУ В ПСИХБОЛЬНИЦУ

Было безумие, было безумие, было
Взгляд безмысленный брата
      сквозь меня, сквозь больничную толщу
Взгляд через толщу, наскрозь
      через стены, в Ничто нежилое
Скважина... в разуме гвоздь...
      хрупкий разум гвоздящие звуки
(Где-то кузнец в звукокузне
      словно гвозди кует эти звуки:
Скважина... сквозь... и наскрозь)

Было безмолвие... белая молния... было...
Молния белого сквозь
      пласт обихода пронзя
Копие мировое
      пронзя острием разуменье

Нынче Пасха Господня –
      ты помнишь об этом, мой милый?
Воскресенье Христово –
      ты помнишь об этом, ты помнишь,
Как ходили к заутрене
      в храм многолюдный, а после
Шли к друзьям православным,
      садились за праздничный стол
Ели кулич освященный?
      Неужто не помнишь, припомни
Не отвечает... забыл.

Бука... пустой полузверь
      в полосатой больничной одеже
Что же нам делать теперь,
      и зачем ты обрушился, Боже
Мощью своей на него?
"Слишком крепко он верил, –
      сказал атеист-психиатр, –
Слишком рьяно молился,
      в церквях ошиваясь подолгу
Причащался, постился,
      на клиросе пел. Ну а толку?
Бог ему не помог,
      но не боги, а вы виноваты
Проморгали психоз,
      завихренья наитием свыше
Называя облыжно,
      и вот результат заблужденья"

"А быть может, он счастлив, –
      сказал санитар отделенья, –
Счастлив в мире недужном,
      и нашему миру не нужно
Претендовать на него"

Увели пациента,
      окончилось время свиданий
Я ушел из больницы,
      дул ветер дурной над Россией
Где-то пьяный народ
      загорланил зазорную песню
Нынче Пасха Господня –
      кто помнит об этом сегодня?
Разве что мусорщик тот,
      что в троллейбусе лез целоваться
Троекратно, с таким же ханыгой, как сам

Ветер выл непогожий
      в тот день, когда Божьи сыны
К Богу пришли,
      и пришел Отрицающий с ними
И сказал Отрицающий:
      "Знаю раба Твоего
Скотовладельца счастливого –
      не за мзду ли он любит Тебя?
Испытай его, Боже,
      хворобой сгуби его стадо
Сокруши его ребра
      и вызови язвы на коже
Только разум не тронь,
      ибо что за резон Миродержцу
Пререкаться с безумным"




* * *

И этот человек, что стал теперь
Вином несладким, хлебом со слезами
И этот человек, что стал – живая дверь
В иную жизнь. Неужто рядом с нами
Он некогда ходил у этих тихих вод
По гальке босиком и научал народ
Невнятно говоря, глядел куда-то вбок
Слова с трудом, с трудом, как неуч выбирая
Неужто он теперь – тропа к деревьям Рая
И наш духовный хлеб, и в море жизни – челн

1982




СОМНЕНИЯ ВОЛХВА

Е.Пудовкиной

Нет, ни за что не поеду
      и россказням вашим не верю
Что за младенец грядущий?
                                  Стар я уже и устал
Трудно без помощи слуг
      нынче мне сесть на верблюда
Знаю: в гостиницах грязь,
    на дорогах – разбойники, воры
Нет, не поеду, увольте.
      Впрочем, в каком это месте?
Ах, в Вифлееме. Не слышал
То-то, должно быть, клоповник
                                            и глухомань
Не поеду.
Впрочем, звезда, говорите,
                новая вдруг появилась
На небосклоне горит...
Может быть, знаменье вправду?
                Может, слухи не так уж нелепы?
Может, поехать?..
                            Эй, слуги,
Где мой любимый верблюд!

1981