Что делать, если вы хотите приучить молодую собаку к выстрелу
Если вы хотите приучить молодую собаку к выстрелу, лучше всего поселиться вблизи полигона. Там можно встретить преотличные бекасиные болотца, а планомерная пальба неутомимой батареи поможет благополучно преодолеть важнейший момент в воспитании подружейной собаки.
Одиночные и многократные залпы допотопной ракетной установки нисколько не нарушают тишины и спокойствия. Все поколения птиц, зверей и детей, которые выросли здесь, не обращали внимания на это несерьезное буханье и воспринимали как естественный фон.
Стеклянно дребезжит клюква на подмерзших кочках, вздрагивают моховики, мягко упакованные в розоватый сфагнум магелланский.
Оплывшие вмятины – не то сапоги, не то беспорядочные копыта – кто-то прошел, может, теперь, а может, давно; стрельба, конечно, само собой, ведь сегодня у нас не воскресенье, над этим безлюдным глухим болотом она никогда не прекращалась, а если и стихала, то ровно на один день, в воскресенье, и я даже думаю, что эти чахлые кривые сосенки или безобидные горькушки разом бы высохли, если бы наш безобидный полигон вдруг куда-нибудь перебазировался или вообще был бы упразднен. Да и мы, те, кто вырос в ближайшем учебном городке, были бы совсем не такими, для нас утренняя, дневная и особенно ночная пальба была чем-то вроде рыбьего жира, к тебе подступаются две ложки – в одной маринованный белый грибок, в другой – гадость, сначала жирок, потом грибок, поллитровая банка маринованных из магазина кончилась, недопитая бутыль куда-то задевалась, а мы росли под грохот канонады, орудийная мощь менялась, число залпов за один заход увеличивалось, мы считали их, как проходящие вагоны товарняков.
Мне кажется, замолкни однажды наша дорогая батарея за озером – все здесь перестанет расти и цвести, а как поведет себя наша картошка – неизвестно, ведь каждый год мы берем на посадку нашу собственную картошку, которая выросла именно на этом поле, и хотя бывали годы, что вырастало примерно столько же, сколько посадили, но на посадку следующего года хватало, так что можно сказать, что выведена особая популяция залпоустойчивого картофеля – розоватые, удлиненные, плоские с боков клубни – такие экземпляры многократно рикошетят при прицельной стрельбе в воду.
Я хочу знать, что чувствует пятиствольный дубняк, зачисленный на световое довольствие
Я хочу знать, что чувствует пятиствольный дубняк, зачисленный на световое довольствие. Ропщет ли странный кустарник, высаженный квадратно-гнездовым способом по пять желудей в лунку, в борьбе за существование четверым из них предписано было погибнуть, но вопреки передовой теории все пятеро, не пожелавши бороться, выросли, не отставая и не обгоняя друг друга в росте.
Так появились эти младшие братики, хилое поколение. Так и выросло, изуродованное, странная поросль, только никогда им не отмахать, не расправиться среди долины ровныя, не глотнуть простору в этой низинной коммуналке. Тут же в их гнезде оказались и сорные березы, управдомы уплотнения, шахматный порядок.
Должен был победить сильнейший, но и остальные не погибли, и все пятеро дружно тянулись вверх своими тонкими прямыми стволами, узловатыми ветками. Не дубы, а кусты, и за дубы их никто не считал.
Впрочем, белоснежная ветреница дубравная не дала себя сбить с толку – разобралась, не ошиблась, отличила дубовую сущность, поселилась в расчете на тень в соответствии с предназначением, расцветала, как положено подснежникам, среди первых.
Итак, дубки росли, за этими братиками я стала следить с семи лет, однако первое осознание новой поросли, нового, следующего за твоим, чужого поколения и даже первой ревности появилось через несколько лет, и не здесь, на опушке, возникло это сожаление, а произошло это в школе, в раздевалке, примерно в классе третьем, когда я засмотрелась на длинные ряды вешалок – первый "а", первый "б", первый "в", первый "г". Наш первый был в школе один. Нас было мало, чтобы сделать два класса, но многовато для одного. В первые дни нас рассадили даже по трое на одну парту, но потом все же разделили на два класса – первый "а" и первый "б", а этих сколько, и теперь они самые младшие, маленькие, а маленьким быть хорошо, все тобой любуются, смотрите, какая хорошенькая!
Вот их уже отпустили, у них уроков меньше, оловянные номерки сиротливо отзывались на звонки для старших классов, все были на месте, в общем строю ни один не потерян, каждому классу своя линия, свое построение. Это были внушительные колонны, стройный парад поколения, идущего на смену.
Я хочу знать, по-прежнему ли алольские девушки готовят одинаковые платья к выпускному вечеру
Я хочу знать, по-прежнему ли алольские девушки готовят одинаковые платья к выпускному вечеру. Невесты в Нечерноземье держатся как-то поближе к хорошему асфальту, к чистым блестящим тугим трассам, обжигающим прохожего горячим ветром дальних перевозок, на юг манящее шоссе, своя поэзия в сверкающем просторе, графитовой реке выпуклой поверхности, стекающей в песчаные берега-обочины. На таких дорогах свой климат, свой ветер, свои обитатели.
Здесь раньше наступает весна, сходит снег, летом сюда собираются столбы поденок, здесь свои миражи, в жаркий день воздух дрожит, и самое твердое покрытие колеблется и курится; возникающий мираж, больше присущий степи, как бы и ведет к настоящим степям по этой дороге на юг, как бы демонстрирует возможности юга гораздо раньше, чем туда приведет. Возможно, именно поэтому так волнует это шоссе, как будто оно уже туда привело, а не наметило только путь. Горячий ветер обдает идущего по обочине.
Где собирается теперь молодежь – на выгоне посреди села? на автобусных остановках?
Не все бетонные коробки стоят на таких твердопокрытых трассах. Есть и такие, к которым без резинового сапога не проберешься. Осенью автобусное движение там и вовсе прекращается.
Наверное, именно в такое особенно тоскливое, безнадежное время появилась тогда на котлованской автобусной остановке надпись: "Ищу невесту!" Она была выведена очень крупно на светлой крашеной бетонной стене.
Невесты не то попрятались, не то вовсе покинули эти места, завернули в газету свои легкие лодочки в надежде при первой же возможности встать на твердую почву и вылезти из надоевших заляпанных сапог.
Кажется, что только появится асфальт, и все беды будут позади.
Алоль славится невестами. По вечерам на знаменитую алольскую
дискотеку тарахтят мотоциклы из Весеннего луча. Пустошки и даже из Опочки.
Однако повышенный интерес проявляли к ним не только мотоциклисты, но и народ посолиднее, вдохновители движения "Всем классом на ферму!" Все невесты были давно пересчитаны, с каждой взято обещание, что она никуда не уедет.
Одинаковые платья на выпускном вечере – традиция необъяснимо странная. Что за противоестественное для девушек стремление к похожести, одинаковости, неотличимости. что за странные панночки в бледных платьях! Как будто они стремятся быть неузнанными – для кого? для судьбы до поры до времени.
Тоже мне майская ночь, напридумали тут, купили девчонкам одинаковые готовые платья.
Ну ладно, платья одинаковые, а тут они как будто сговорились ни в чем не отличаться друг от друга, уж они так старались – заколки, булавки, ремешки, босоножки – если бы могли – и лица бы сделали неотличимыми.
Какой-то подчеркнутый отказ от себя, они хотят быть одинаковыми во всем, попробуй узнай – по тайному знаку, по заколке – как будто заключен договор на общность судьбы. Какая-то робость овладела всеми, как хорошо не расцепляться, как хорошо быть вместе.
Это был бал сводного отряда. Коли мы отряд, то и начнем свой поход с одинаковых платьев, будем походить друг на друга во всем. Они были готовы к общей судьбе, кажется, они не собирались вообще расставаться, а уж учиться потом, через год, конечно, на одном факультете и в одной группе и вместе вернуться обратно.
Что за отряд такой, пугливые панночки, жмутся друг к другу, нежная стайка?
Вовсе нет. Не такие уж и пугливые! Топорами рубят железные цепи! Управляются со спущенными с цепи быками!
Кстати, быки, те самые испанские бычки, с которыми сражаются на арене отважные тореро, вовсе не такие огромные и мощные, оказывается, самые свирепые и опасные – это как раз некрупные, подвижные, неперекормленные, примерно тех же кондиций, что и алольские любимчики: Нарцисс, Тюльпан, Квадрат.
Я хочу знать, доволен ли странствующий мастер дядя Ваня хозяйками печей
Странствующий печной мастер дядя Ваня из Пустошки спросил меня однажды:
– А вы какую тему выбрали к набору?
Так мог спросить только мастер, сам имеющий дело с весомыми вещами. Мое дело – выбрать тему и отдать в набор, а там уж мастер-наборщик и мастер-печатник сделают свое дело.
– Вы какую печь выбрали к кладке? – так, наверное, он спрашивает хозяев, пригласивших его. – Голландку? лежанку? русскую печь?
Дядя Ваня только что возвратился из соседних Новосокольников, сейчас здесь в Алоле подправляет русскую печку.
– Молодая девка скажет ай-я-яй, печником работает. Специальность такая не соответствует добрым людям.
Кто имеет хозяйство, русская печь – лучшее средство. Я не замечал, чтобы русскую печь здесь в стандартных домиках делали. Молодежь поселяется, она не может с русскими печами, потому что, если затопил печь русскую, нужно уже находиться при ней и готовить.
В русской печи – пока дрова горят – хозяйка может блины печь, завтрак готовить, легкую пищу, а потом, когда стапляется печь – она ставит туда суп или щи на весь день, они преют. А на плите, как на газе, – сварил свежее – кто-то любит, кто-то не любит.
Что такое лежанка? Это печь высоты до одного метра, она под обогревом, хотят погреться, плиту топят, от этого она и греется.
Я слыхала, что печи, которые дядя Ваня строит, самые лучшие, хозяйки, если им удается заполучить такого редкого мастера, из кожи лезут, чтобы ему угодить, а вот доволен ли сам мастер своими заказчиками?
– Добрый хозяин все должен припасти.
– Что припасти, кирпичи?
– Кирпич само собой, и водку надо припасти!
– Где же ее теперь взять?
– В Латвии есть, в Белоруссии есть, добрый хозяин найдет. Хозяин, если захочет, все может достать и все сделать.
В прежние времена существовало много способов отомстить неугодной хозяйке, например, поселить в печи какого-нибудь домового, который будет рыдать и завывать в ненастные ночи, сохранились ли такие обычаи у современных печников?
– Это просто, – говорит дядя Ваня. – Наверху в трубу вставишь перышко на нитке по центру. А я однажды другое сделал. При оштукатурке печи, а она у них выходила в спальню, зал, кухню и прихожую, – взял четыре яичка свежих, проколол иголками и в штукатурку заделал. Хозяева приехали и целый месяц мучились. Я печку не испортил, хорошая хозяйка была, которой я печку сделал, только подшутила надо мной, и я вынужден был сделать что-нибудь такое шутное.
Дома в Пустошке дядя Ваня бывает три раза в год.
Что делать, если вам придет в голову напугать лопарку
Что делать, если вам придет в голову напугать лопарку. Вот Анфисе, бойкой рыбачке по прозвищу Стампа из Колежмы на Белом море (много промышленников собралось в ту путину на Мурмане в становище Териберке), вздумалось ее напугать.
Молодая жительница тундры сидела, склонившись над тюленьими кожами, и сшивала их.
Так кругом было тихо, так погружена в работу и сосредоточена была молодая лопарка, что грех не подшутить над прилежной швеей.
Анфиса подошла к ней сзади и хлопнула в ладоши у нее за спиной. Та, не помня себя, выхватила нож и бросилась на обидчицу. Безумная жёнка преследовала ее до самой фактории. Наконец бедная колежомочка добежала до своей избы, захлопнула за собой дверь и заложила засов. Рассерженная жительница тундры еще долго ломилась в дом, потом успокоилась.
– Никогда не пугай лопарку, у нее нож острый!
Она испугалась лопарки, но зато нисколько не испугалась Кагановича, когда вдруг он пришел к ней в дом, который стоял ближе других к морю. Нарком только что высадился на берег и захотел пить. Тета Фиса варила на бригаду, и кипяток у нее нашелся.
Высокопоставленный гость пил чай один, сопровождающие не только ничего не ответили на ее приглашение выпить чаю, но они даже не шевельнулись.
– Стража стояла как остолопы!
Я хочу знать, кто теперь идет за плугом по свежевспаханной полосе
Грач? Какой там грач! Протрите глаза. Чайки и вороны! Вот кто теперь не пропускает ни пахоты, ни боронования, ни культивации.
Впрочем, случается, что там рыщут волки, не обращая внимания на трактор, они охотятся на мышей.
Я хочу знать, согреется ли грустный Пьеро, если разом исчезнут все тени
Я хочу знать, согреется ли грустный Пьеро, если разом исчезнут все тени.
Есть жабы где-то за экватором, верхняя часть тела выглядит у них, как тонкий, долго лежавший лист, нижняя подобна глубокой тени, отбрасываемой этим листом.
Можно имитировать и танк, и тень от него, если, сидя в танке, бороться за мир.
А как насчет залива и игры нефти на его поверхности?
Когда комки нефти осядут на дно, за изучение сгустков примется камбала, глазки у нее на одну сторону, и она может пристально изучить отдельно взятое явление, впрочем, если выживет до окончания своих исследований,
Некоторые влиятельные чиновники имитируют действия своего патрона и одновременно глубокие сожаления о нем. Но грустная поза Пьеро приводит неизбежно к отставке, что позволяет быстро уйти в тень.
Если вы видите человека, которому холодно, то не спешите подбрасывать дрова в камин, около которого он сидит. Он преувеличивает постоянный холод, который до того парализует каждое его личное усилие, что никакой надежды на благоприятный исход быть не может; достаточно взглянуть, как трудно и неуютно приходится бедному, как он (снова тот же грустный Пьеро) обнимает себя за плечи, втягивает голову, как он, бедный, сжимается, и – никогда, никогда! – ему уже не согреться.
– Вам холодно? Впрочем, не топят.
Возможно, энергия сжатия, мимикрии способствует сохранению собственного внутреннего мира, но на что же тогда останутся силы?
Неужели ты так замерз, холод так глубоко проник, что ничего, ну решительно ничего не можешь поделать. Но вы же всё знаете, от меня тут ничего не зависит!
Что может быть страшнее услужливого холода густонаселенной конторы, то и дело то один, то другой из служащих подходит к батарее и прикладывает руку к ее холодному лбу, спотыкаются о жалкий рефлектор, тепла которого хватает, чтобы чуть нагреть нижний ящик канцелярского стола, а чего стоят укутанные серыми платками поясницы сослуживиц – двадцать лет вместе, сейчас начнут носить куски торта, а вот и виновник торжества.
Доставайте свои чашки, как притерлись эти разномастные кружечки и стаканы, какой славный электросамоварчик извлекается на свет. Одну минуту. Кто еще не записался на зеленый горошек?
Что делать, если учительница спрашивает у вас совета
Если учительница спрашивает у вас совета, а учительницы (если они настоящие учительницы) любят быть уверенными, что они поступили абсолютно правильно и справедливо, с ней дурака не поваляешь, обновкой ей не похвастаешь, смотрит она строго, требовательно, держи ухо востро.
– Смотри, новые туфли какие у меня!
– Зачем тебе? Ведь у тебя уже есть! – скажет она строго.
– Те легкие, а эти осенние, когда грязь, видишь, непромокаемые!
– Ну ладно, – скажет она, как будто принято не то извинение, не то объяснительная записка, заговорит о другом и не станет их рассматривать и расспрашивать, где купила.
И если она позвонит утром и спросит: "Я не разбудила?" – то это значит, что она-то встает в шесть утра и сейчас у нее большая перемена!
Итак, что делать ее ученице – поступать ли в секцию плавания, ей единственной из всего класса предложили, нашли способности.
– Прекрасно! Какие тут сомнения!
– Да, но у нее не будет времени ни на что другое, даже чтобы читать, ведь там готовят профессионалов, ориентируют на рекорды!
И вот она спросила меня, а я не знала, что ответить. Какое ответственное решение! Оно может изменить всю жизнь!
Плавать или читать?
Что бы выбрал ее ровесник, десятилетний Боря.
– И плавать, и читать!
– Но она и так ничего не успевает!
– Пусть читает в уборной!
Что делать, если вам придется заблудиться в знакомом месте
Если вам придется заблудиться в знакомом месте, нужно не играть всю ночь на гармошке, а снять сапоги и переобуться, правый сапог отныне считать левым, а левый правым.
– Вот Гришка куда зашел, – рассказывает алольский дед Федор Каменков. – Гармошка у него была, на гулянку шел.
Вот идет, стега была через болото, шел-шел – как в стенку, никуда ни тропинки, одна густь, куда ни повернуть – болото и все. Сажусь, говорит, на пень, развожу гармонь, пляшут кругом – только трескотня, гармонь положу, раз спичку чиркну – нет нигде никого. И вот я играл-играл.
Слышали в деревне, как играл он в лесу, до утра так играл, до петухов; потом поглядел – и тропинка рядом, и все рядом – и домой пришел.
Зато в селе Глотово бывшего Елецкого уезда знают толк во всевозможных кознях переметчиц, летающих змеев, доможилов, и каждому есть что рассказать на этот счет:
– Однажды пошли мы с нянькой воровать сено. Набрали полные
вязанки, бродим по полю, а выбраться с него не можем.
Нянька говорит мне: "Вальк! Это мы заблудились!"
А что нам делать. Брошу вязанку и буду под ней сидеть.
Снова идем.
Как сунемся, опушка и опушка, и поле кажется другим. Нам нужно на дорогу попасть. Как ни пройдем – снова опушка.
Сели и сядим.
Блуд напал, и я буду голосить. Затмение, дурь в голову зашла.
"Ой, нянька, идея! Снимай сапоги с ног, переобувай с одной ноги на другую!" Справа налево, а слева направо. И моментально вышли на дорогу и пришли домой. А блудили посреди своего поля.
Что делать, если именно через ваш дом проложен маршрут следования
Если именно через ваш дом проложен маршрут следования и каждую ночь в вашем коридоре происходит передислокация сил при полном соблюдении порядка и организованности, спокойно, мои дорогие, сидите тихо, подожмите ноги, если вам так нравится, и уж, конечно, не выключайте радио, несравненное танго погоды отвлечет нас от ожидания, в минувшие сутки в наших районах наблюдалось... в восточной части Финского залива высота волны до полусмерти, – и давайте подумаем, что надо делать.
Не с одними нами такие напасти, есть же такая служба оповещения конце концов, заблаговременно предупреждающая о вероятности и степени опасности.
Может, эта ночь пройдет спокойно, интересно, какая обстановка в других районах. Завтра же дозвонимся, пускай, как хотят, приезжают и расправляются в самом деле.
А замесим-ка мы с тобой завтра блинков, попросим у Вали дрожжей, она даст, истолчем сорокаватток, вымешаем без комков, испечем на масле.
Уйдут, отведают и уйдут,
Но в положенный час снова двинулась вереница по неизменному маршруту. Одни шли степенно, другие, с видимым удовольствием разбегались и скользили по паркетным навощенным полам.
Хорошо еще, что серая нечисть не посягала пока на комнаты, можно представить, как вздрагивала посуда от увесистого прыжка какого-нибудь особенно резвого экземпляра.
– Это не у нас, это в том коридоре.
Чтобы представить, какой длины были коридоры и этой квартире, можно сказать, что когда в том коридоре – а в самом его конце было тусклое окошко, упиравшееся почти впритык в стену соседнего дома, – шел дождь, в другом коридоре, там тоже было окошко, светило солнце.
Многие считали, что климат в том коридоре гораздо хуже, и дожди там идут гораздо чаще, но, как выяснилось, за шум дождя, идущий с того конца, принимали оглушительное низвержение растительного масла на огромную раскаленную сковороду, в которой жарила картошку в пять утра Рита-маленькая для своих сыновей. Особенно часто вспоминали о ливнях в арбузный сезон, когда многим приходилось выходить в пустынный и довольно зловещий по ночам коридор в столь раннее время.
По утрам на кухнях, их было две, по одной на каждый коридор, соседи обменивались информацией о прошедшей ночи. Поступающие свидетельства были противоречивы. Основное расхождение было по поводу направления движения. Каждый коридор считал, что они двигались не с нашей, а с ихней стороны. Это у них много хлама, сундуки и шкафы!
Высказывались разные предположения о причинах их появления.
– Никогда такого не было! Это не иначе как из-за художников из соседнего дома!
– Нет, это сестры Бурбыги накидали своих молочных зубов за печку: "Мышка, мышка, возьми, вот тебе зуб ряпяной, дай мне костяной!"
Откуда взялись крысы и почему их путь пролег именно через дом, где жили когда-то Шаляпин и Лапцево-Копытцев – многие иностранные фирмы мечтают его купить.
Так же было на Большой Белозерской, когда морили крыс на Сытном рынке. Они шли гуськом вместе со своими семьями всю ночь по коридорам.
Это был знаменитый исход с Сытного рынка. Говорят, после налета милиции на Некрасовский рынок ничего такого не замечали.
– Нам они не мешают! Пусть бегают.
– Им не удастся отучить нас спать по ночам!
– Пусть американцы приходят и покупают нас! – развеселилась тетя Шура из того коридора. – Будет встреча на Эбле!
Ее все стали поправлять.
– Знаю, знаю, куколки, – и она рассказала, как ее, сознательную работницу гладильного производства, принимали в партию.
– А вот ответьте нам, на какой реке встретилась Советская Армия с американцами?
– Встреча на Эбле! – сказала тетя Шура.
– Молодец, товарищ,– сказали в райкоме,– правильно понимаете!
Так бы все и продолжалось, если бы как-то утром у одной из дверей
вдруг не обнаружился огромный мужской башмак с истертыми мокрыми шнурками, и когда никто из соседей не признал его своим, спросили даже Тюхая, не его ли ханыги потеряли, он сказал, что вы, ребята, вы же знаете, я же спал, пьяный был, Нина Филипповна, ну вы же за стенкой живете, скажите! – тогда решили – хватит! Надо вызвать команду!
Дозвонились куда надо. Там приказали отодвинуть всю мебель от стен и обеспечить доступ к плинтусам.
Тут-то и заметили, что металлические углы холодильников как будто обработаны напильником, ножки и дверцы столов погрызены, пустые бутылки повалены, кругом клочья изорванной газетной бумаги.
И вот в назначенный день можно было наблюдать картину полного разорения.
Везде носились ожившие после зимней спячки и вырвавшиеся из-под сдвинутых диванов и сундуков мохнатые пыльные серые зверюги. Они то мчались, подпрыгивая, то взлетали, сбивались в матерые подвижные клубки. Дети гонялись за ними по коридорам на велосипедах. Младшая из Бурбыг крутилась на месте, пытаясь освободиться от клубка, который зацепился за ее тапок.
Петрович, раньше других закончив подготовку к операции, стоял у открытой форточки на кухне и следил за воронами, которые теребили макароны на крыше одноэтажного флигеля во дворе.
– Цыпочки, цыпочки, – приговаривал он. Его взрослая дочь принялась за стирку, а мать уселась рядом на табуретку, вздыхая и не сводя с нее глаз.
Никто не знал, что делать с опечатанной комнатой, хозяин которой был осужден за кражу с фабрики резиновых бот.
– Из-за этих гадов мы должны страдать! Я бы их всех расстреляла!
– Печать у арестанта снимем, пускай спецкоманда едет начинает борьбу, а Тюхая надо будить, отодвигать у него ничего не надо, все равно кроме горелого два раза тюфяка ничего нет, чего они в самом деле не идут, скорее бы!
Все стихло в коридоре. Все снова разбрелись по своим комнатам.
Куца Барадкая сидела и смотрела на разорение, которое она учинила.
Посреди комнаты бесформенными грудами лежали вещи, вытащенные из огромного, под самый потолок, старинного шкафа. Пустой шкаф вздрагивал на старом паркете. И зачем понадобилось потрошить его полностью с такой мрачной решимостью – разорять так до конца.
Не к добру это все – фраза вслух не произносилась, но гнездилась в гуще этих вещей. Так бросают выморочное имущество. Именно так лежат черепа, изображающие апофеоз войны. И старое пальто, и санки, и страусиный черный веер, вынырнувший вдруг на поверхность, и клавиры и партии, и только что купленное дорогое платье – все само собой приняло вполне определенную законченную форму,
Эта огромная гора рождала невыносимую тоску, а над детскими ботиночками хотелось плакать.
Были там и рассыпанные фотографии.
Случись сейчас выбираться отсюда, допустим, вдруг по радио скажут – всем срочно покинуть помещение, – никто бы, наверное, ничего не взял с собой из этой обесцененной кучи. К чему бы это крысиное шествие.
Неожиданно вместо оснащенной долгожданной команды пришла барышня с пляжной полиэтиленовой сумкой, в три минуты накрошила желтенького бисквитика вдоль стенок и, перед тем как удалиться, велела подкрутить потуже краны, убрать все ведра с водой, чтобы подопечным негде было напиться, – они тоже знают о лечении отравлений промыванием.
– Хотя под домом у вас подвал? И там, конечно, стоит вода? И зимой комары не переводятся? Отопьются! – заключила она.
– Зачем же все надо было городить? – сказала Куца Барадкая.
Морильная барышня невозмутимо посоветовала положить толченого стекла в дыры, а чтобы узнать об их самочувствии – оставить какой-нибудь еды на ночь.
Были приготовлены безукоризненные бутерброды с салом на ровненьких квадратиках хлеба. Они были уложены на красивые бумажные салфеточки, все было сделано как на картинках для образцовых хозяек, похоже, что это угощение готовилось вполне искренне, на этот раз без коварных приманок. Куца Барадкая как бы просила прощение за необходимость предпринятых против них мер. Это был своего рода прощальный ужин.
Для чистоты эксперимента Куца Барадкая решила дома не ночевать. Не хватало только записки, ужин, мол, на столе, нас не ждите. Она закрыла комнату на ключ и ушла.
Утром она возвращается домой и что она видит. Нигде гости не притронулись к угощению, не потревожили роскошную сервировку.
Посередине комнаты лежала огромная кость. Саженная мостолыга, неизвестно как оказавшаяся здесь, сквозь какую дыру протащенная.
Бросили свой сувенир и навсегда ушли.
Чисто обглоданная костыга была какая-то допотопная, такая не поместилась бы ни в одну из кастрюль. Из каких чугунов вынута – только не из здешних кухонь.
Отходы какой-нибудь бойни, ископаемые какой-нибудь свалки, что-то с заднего двора, ночные закоулки рынков, темные лабазы, пустыри, кладбища.
Можно себе представить, как волокли они эту кость, для них она была, как бревно, и тащили они ее как стенобитную машину.
Вот они проталкивают ее в забитые стеклом дыры, доставляют к месту назначения – фараонова работа – загадка древнего строительства.
Но так или иначе мостолыга красовалась на видном месте и никто не разгадает ее тайну.
Как они, должно быть, веселились, когда ее наконец притаранили, выволокли на свет божий. Положи вон сюда, нет, сюда, немного назад, левее, левее, вот так, хорошо!
Отведайте теперь нашего угощения, без салфеток, попросту, нашей грубой еды, как сказали маленькому гимназисту в первый вечер житья у мещан, вываливая на стол дымящийся рубец: "У нас, барин, разносолов нету!"
Мы всё поняли, мы уходим. Прощайте!
Так иногда на неладной свадьбе вдруг кто-то первый из гостей встает и говорит: "Пошли отсюда", и все остальные встают молча и уходят, оставляя вино и закуски нетронутыми, и навсегда пропадают с глаз.
Черт с ней, с этой костищей, что они хотели сказать, хотели они вообще что-нибудь сказать, да и разговаривают ли они.
Лучше взять метлу и вымести сор. Много сора после этой истории.
Интересно, как у соседей, водружена ли у них такая же памятная стела, или это только она, Куца Барадкая, удостоилась подобной чести.
Что она за беззащитная такая. Ей нравится тихий накрапывающий дождь, но становится не по себе от гудков дальних поездов, шума ветра, вида бескрайнего поля. Достаточно было какого-то пролома в стене, чтобы почувствовать присутствие анонимных сил, избравших для своего таинственного исхода именно ее дом. Если эти злые силы проходят через пролом в твоей стене – не отсидеться.
Почему именно женщины боятся мышей, угроза роду человеческому?
В блокаду крыса сидела около нее, возможно, хотела понянчиться, возможно, примеривалась, с какого бока начать. Блокада уже кончалась, и эта крыса была в нерешительности, сглотать этот паек сразу или разделить на части. По крайней мере она успела уже поиграть с пальчиком младенца, когда была вспугнута.
Вот оно зиянье, пролом, в котором завывает ледяной сквозняк, злая угроза.
Куца Барадкая подобрала с полу афишу со своим именем, бросила ее на диван, достала алюминиевую конверсионную фляжку, глотнула пару раз лимонной горькой и решила позвонить подруге Фатиме, если только она не уехала к отцу, рассказать ей о визите морильной станции и о том, как двигали шкаф.
– А, знаю! Это королевские крысы! Что же вы мне-то раньше не сказали, – проговорила мудрая девушка. – Я бы принесла нашего боевого кота. Знаешь, как он крыс ловит! Они бы и малой косточки не посмели оставить!
– Какого же размера эти королевские крысы?
– Поменьше нашего кота и побольше вашего! – засмеялась Фатима. – Я уезжаю, на горном перевале меня ждут надежные люди. Не забывайте о боевых котах! Всегда помните боевых котов!
Что делать, если к вам в лесу прибегут медвежата
Если к вам прибегут медвежата и начнут с вами играть, а медведица, тут она, вон выходит, – баба Нюша из Бардаева советует весь свой груз с себя сбрасывать. Тогда они займутся и за тобой не побегут. А если не бросишь, медведица увидит, что они гонятся за тобой, эти медвежата, задерет насмерть.
Один дедка пошел за грибами. Дедка этот идет по тропочке, грибы сбирает. У него уж наломан полный короб за спиной.
Медведица занявши в лесе, а медвежата гуляют. Она может далеконько уйти, а медвежата от матки в сторону.
Тут они окружили этого дедку.
– Ох, медвежата, я, – говорит, – испугался. Хотел от них уйти, а они бегут за мной.
И вдруг дедка заметил медведицу. Он от них прочь, побежит маленько, а они все равно за ним.
Дедка короб с грибами, фуфайку бросил им. Они и занялись.
Дедка убежал и неделю не шел. А пришел, говорит, короб и фуфайка лежат, а их нет.
Старые, прежние знают все, что надо делать. Дедка этот и спасся.
Вот я и помню, если медвежата не отстают, кидай им какую одежду с себя и ни о чем не жалей.
Я хочу знать, плавают ли теперь в Эстонию за хлебом
Пришло время отправиться за хлебом.
– Погода растаивается, может, больше гром не полетит, – говорят жители деревни Пнево.
Из тростниковой бухты челнок выплывает на открытую воду. Ему предстоит пересечь Чудское озеро и приплыть на эстонский берег.
Белые валы идут по озеру. Ветер свежеет. Слева надвигается темная грозовая туча. Как ни энергично, умело и легко гребет Фаина, кажется, что лодка почти не продвигается и дальний берег никак не становится ближе. Фаина первый день в родных местах, но она уже успела с утра порыбачить на озере вместе с сыном. Она рада, что нисколько не разучилась управляться с веслами, не утратила рыбацкой сноровки, конечно, ей хочется и сыну передать свое умение.
По тому, как ее крепкие ноги упираются в переборку, как вольно и свободно она откидывается с тем, чтобы потом передать силу рукам,– кажется, что она с удовольствием с хрустом потягивается после долгой скованности.
Она немного красуется перед сыном, но и он не отстанет. Вот он отнимает у матери второе весло, точно так же вытягивает ноги, и вот они уже вдвоем слаженно гребут.
Как всегда бывает перед грозой, когда особенно белыми становятся чашечки изоляторов на телеграфных столбах, так же и здесь на море надвигающаяся гроза, казалось, сообщает дополнительное свечение дальним и ближним белым валам.
Возможен шквал, тут-то и обнаруживаются вековые навыки нашего карамщика, старой рыбачки Лены, вселяющие спокойствие, поддерживающие бодрый дух, где командой подналечь на весла, отмеряя слаженность четким счетом, а где и подшучивая над утлостью нашего скромного челнока.
– Вот барка, – говорит Лена, показывая на огромную посудину, медленно ползущую где-то на горизонте. – Мы ее не разобьем!
Сидя в корме, она управляет ходом судна, работая рулевым веслом.
Наш челнок шел мимо далеко выступающей низкой косы. Лена рассказывает, что от ее края до того берега два километра, а раньше коса была длиннее, берега почти сходились.
– При царе Давыде помело подавали с одного берега на другой, – говорит она.
Значит, берега сходились, лотом берега раздвинулись и дали простор для ледового побоища, которое произошло как раз неподалеку от центральной усадьбы Самолва.
Но к чему тут помело?
Доисторическая гряда скрывалась из глаз, и старая рыбачка сказала, обернувшись назад: "Поклон нашему берегу!" Это значило, что мы миновали территорию Российской республики, Псковской области, Гдовского района. Растаяло в тумане российское Нечерноземье.
Прибрежным рыбацким деревням Пнево, Путьково, Чудская Рудница хлеба не полагается, хозяйкам выдастся мука для собственноручной выпечки, и во время ледостава ничего другого не остается. Зато летом, зимой, как только достаточно окрепнет лед, – в Эстонию.
– Вся наша па́бережь туда едет. Зимой на лошадях по льду, а летом на челнах и троёнках.
Самые большие скорости течений наблюдаются в более узких местах озера – между деревней Мехикоорма и Пнево.
Зачем на волнах помело, я поняла вскоре, когда попала в июле на лов ряпушки в северной части Чудского озера.
В это время там промышляли рыбаки со всего побережья и островов. Когда прошли причал и вышли на простор, показался первый шест с вымпелом, потом еще. Яркий солнечный холодный день с сильным ветром и ощутимой волной был, казалось, заодно с этими нарядными разноцветными значками, которые празднично маячили вокруг. Мы уходили все дальше от берега. Постепенно они делались более скромными, пока не превратились в обыкновенные пучки веток. Теперь все море было утыкано вересовыми помелами, вениками, метлами. Это были вехи, обозначающие нахождение ставного невода.
Как будто вблизи города нарядные дачи с ярко крашенными верандами и цветными стеклами постепенно сменяются, пока не превратятся в обыкновенные необшитые потемневшие избы.
Закон удаления от центра действует и на воде.
Однажды поздним летом
Однажды поздним летом, когда листва уже достаточно заматеревшая, пропылившаяся, даже издали жесткая, того особенно темно-зеленого цвета, я проходила мимо одной странной усадьбы. Там было тихо, и в низине необычное строение – не то мельница, не то вилла – с остроконечной черепичной крышей, поросшей зеленым мхом. Здесь были ручей, лестница, обрывы и водопад. Под сомкнувшимися деревьями темнело. В нижнем окошечке зажглась лампа. Там я увидела старика, в очках, сидя за столом, он читал книгу. Мне хочется знать, кто это был?
Возвращаясь той же аллеей, ведущей обратно к шоссе, нельзя было не попробовать диких яблочек и уже у самого шоссе не свернуть в поле изрядно потоптанного перестоявшего гороха с истонченными перекрученными пожелтевшими стручками.
