Он мне перебудоражил весь день. Он сбил меня с велосипеда. Я и так прочитал 4 раза. Хватит, хватит. Сказал я иначе, там были более нервные ритмы. А иначе не успокоишься. А спокойно читайте по-французски книгу, написанную в 18 столетии. Он повсюду с собой таскает атмосферу успокоения и даже умиротворения. Тут сдохнешь от одного стихотворения. Сказал и забыл.
                                    Just the time to read French. Just the moment to run away. When I get highly baffled I just open page 174 from the novel For Whom The Bell Tolls. It's a reassuring sight. You ought to try it sometime.
                      Can't you see it's different?
                      Can't you say?*

Сотри случайные черты, и даже ураган прекрасен. Если это никому не нужно, то тебе тем более. Но молчаливо подразумевалось другое. Если ты это делал, значит тебе это нужно было. Тогда нужно было, а сейчас не нужно. Но делать вид, что это нужно сейчас, тоже нелепо. Нам не войти в ее интересы, она ушла в историю древней Руси. Все привыкли, что мы ходим в лохмотах. Пусть отвыкают. Действительно свинство. Символ божественного доброжелательства в Катманду его и вдохновил на фразу "Большой Брат за тобой наблюдает"*. Глаза Будды из Непала – Пагода Боднатх. А также и высшее знание символизируют эти глаза. Она ужасно часто врет. Золотой ребенок. И днем и ночью скот ученый все ходит по цепи кругом. Знаете, что они кричали? Они кричали два слова: УСССАТЫЙ КЛОУН! Суковатая палка забыта в кафе. Я сижу на суку, а он, сука, с пилой хочет перепилить мой сук. Никакая сука твой сук не собирается трогать. Даже У.Ходиссукк и тот воздержался. Я позвонил как раз в тот час, когда в том доме вот уже 15 минут как шла интеллектуальная жизнь и хозяйка дома устала, и ей не давали отдохнуть. Ну почему у вас такие глаза, как будто через 15 минут вы ожидаете взрыв? Взрыва не будет. А заботы были как в почтовом ящике. Откупорь мне там место на письменном столе. Ты уж не можешь в других терминах разговаривать, кроме как "откупорь"?

Такая небольшая и незаметная выбоинка – я ее не заметил на повороте под уклон – и может выбить из седла. На такой скорости это просто шею свернуть можно.
      Под хеттов, конечно, под хеттов. Цитата из Лескова такая. Владыка решение консисторское о назначении следствия хером перечеркнул.
      Смерть велосипедиста. Он меня бережет пуще милиции, шофер грузовика на шоссе. Но и ураган над Эстонией – большая случайность: бывает один раз в 100 лет. Наше счастье. Ты не знаешь, когда считается бабье лето?
      Буду сидеть и раздирать страницы собственной прозы. Больше можно и не писать.
      А сущность новой обезьяны – в упрямстве. Она же и каприз. Хочется чего-нибудь патриархального какого-нибудь матриархата. Ваша хата с краю, это я знаю. Школа плавания в эпоху Синявского и Даниэля. Опять чтобы скоротать время ожидания чего-то, что, быть может, вздор.
      Как Гете про веймарскую конституцию. Нужна как звезде зубы. Как верно здравый смысл народа значенье слов определил*.

Эх рожа-рожа, на кого же ты стала похожа! А было тонкое лицо интеллигентного мальчика, которого можно было поразить только манекенной красивостью еще одного красавца, хотя и не поэта. Пунша пламень голубой. Вы же не помните художника из "Комсомолии". Вы же не помните автора рассказа "Свидание", потому что пришли в литературный кружок Ойзермана* только через год. А Ярополка Гунна? А Слащенко? А Нарочитова*? А стихи про дым папирос. А ухожу, как Парис, за своею Еленою, за своею безумной тоской ухожу*. Когда-нибудь осенней ранью я брошу край родных отцов. И только прорыдает осень и дали передаст привет, что эту жизнь навек окончил последний, может быть, поэт. МОЖЕТ-БЫТЬ-ПОЭТ в вашей жизни сыграл скромную роль, но рассказывать о нем стало вашей первой специальностью. А когда кто-то вызовет на Сенатскую площадь, вы скажете что следует кому следует. Пока не вызывали, а я так и понял. Иначе бы вы иначе писали. Жил я по евангелью Фомы*. Хома Брут и ты – оба вы обошлись без темноты и разговора там, где нет темноты. Ты понимал бы больше, когда б сам обо всем догадался. Не мне, не мне об этом. Я и не собирался. Но вы читали Ж.-П.Сартра в нашем переводе и в моем переплете. Вашу дочку видели в ЦДЛ с этой книгой в руках. Так значит, можно только стихи заучивать на память и больше ничего не знать и не хотеть знать?

Можно было бы выразить и поконкретней. Неужели эта махина проделана только ради одной страницы? Сколько тут страниц? 739? Уже есть готовая формула для фырка. То, что он называет книгой, вовсе НЕ КНИГА, а собранье горестных замет. Это же выписки. Ах и это выписки? Ну, так каждый сумеет, а я-то думал, он сам написал. Это же все под диктовку. Ах и это под диктовку? А я-то думал ЧТО. Коньяк тут, Валя Никулин в другом месте. Как это похоже на все остальное! Как это похоже на публичную библиотеку: книга в одном месте, кофе в другом, а курить можно только в третьем. Странно, что в метро никогда не возникает потребность закурить. А в библиотеке этот импульс имеет форму "бежать отсюда". Или солидные или недоступные: несолидные доступны, а солидные недоступны. А я стараюсь быть разнообразным, но получается ни то ни другое. Эта мысль пришла в подземном переходе от Центрального телеграфа до Российских вин*. Дальше мы не пошли. Е.Б.Ж., больше так делать не буду. И так всю дорогу.

СМЕРТЬ ВЕЛОСИПЕДИСТА не поддается чтению вслух. Может быть, потому что там сказано: больше можно и не писать. А выбор еще меньше, чем у точки без запятой. Эпоха переплетов была декларирована давно. Но какой конфуз с бегемотом! Теперь все идет под "Скрибблдихоббл". Ну и хорошо. Это значит: терпи, девочка, терпи! Это, конечно, очки.
      А Каконсней живет-поживает? Как она с ним, так и он с ней.
      Ein Reisebericht fur meine Freunde:
      M О S К А U 1937 – eh? Never in my life did I read a book with so exciting interest, with pleasure, with thought, with influence on the following steps in my life. As if a book can model a behaviour. 2s if. 23 AS IF.
      The crucial point was critical attitude to life and the unreal, non-genuine reality. That's the beginning of an end.*

СМЕРТЬ ВЕЛОСИПЕДИСТА стоит рядом с английскими "Сопоставлениями". Тайну свято сохрани. Сохранил. Вам же хуже. От вас ничего не осталось. Тайные радости Бенвенуто Челлини. Наконец-то мы узнали в точности, что это такое. Почему поздно? У меня режим. По режиму мне пора. Но дело не в километрах. Но дело не в самом большом формате. Что-нибудь великолепное, как та картина, которая у вас хранится в тайне, потому что святыня и бесстыдство нераздельно требуют, чтобы их никто не видел и об этом никто не знал. Вот мы и добились того самого состояния, когда накал вокруг чувства слова слишком велик, чтобы сидеть и печатать на машинке. Нам нужно мчаться. Мчаться куда-то, куда-то мчаться.
      Не так уж мал этот зубоскал. Менаж а труа? А катр!* Или вам нужно больше? В одном сантиметре 6 километров. В общем, Москва в диаметре 18 километров. Рядом со словами, написанными ночью на пачке сигарет "Прима", а стоит почему-то возле "Нефти". Турецкая казнь сажания на кол: турчанка Азадэ не забыла. Все равно, она хороша, когда отбивается. ЧБ в данном случае – чудная "бэ", а не чертова бабушка. Хочется увидеть Г З и посадить ее на З. Какие-то сокращения, я уж забыл, что они значат. А указатель где-то запропастился. Такая маленькая книжечка салатного цвета. Была когда-то. Она еще с алфавитом. Там все варианты всех сокращений. Пособие для главного стилиста КГБ.
      Ну 20 километров. Но дело не в километрах. К усталой женщине пристают с любовью. На сантиметры меряют портные. Ну еще мальчишки, когда хвастаются эрекционными прогрессивными размерами. Еще никто из них не знает, что дело не в размерах.
      Как поживает твое левое Я?

Но зачем же нагонять страху? Можно подумать, он на всем скаку с обрыва в реку хочет прыгнуть. И почему он корчится на берегу? Это он переживает. Как это ни странно, вид футбольного мяча на настоящем поле действует больше, чем кино. Эдик, ты меня не жди. Под буквой "Ж". Да, мы там и встретились. Ах, вон почему дорог тебе твой дом. Вот что нехорошо. За 40 минут можно душу вынуть. Да что там, за 15 минут можно, задав только 3 вопроса. Я вам лучше нарисую. Смешно переходить на рисунок пером. Тут кругом всякого жита по лопате. Я не знаю, к чему это сводится, но вид неважный. Кто-то позаботился. Я отвык. Да, я отвык. Странная штука получается. Читальный зал и книги без разговора о книгах. Так же можно заполнить абсолютно всем. Тут ведь дело в непочатых силах. Лента слишком жирная. Бумага в клетку раздражает. Один вид текста через два интервала на редакторском листе наводит уныние и сон. Калитка в стене появилась бы еще раз. При ярком свете дня видения ночи блекнут. Вчерашние заботы. Завтрашний человек идет и улыбается. Я не знаю, зачем ему это было нужно. Со всех сторон дым, нет никакого спасения. На каждом шагу подстерегает нелепость. Я никогда не употреблял таких слов. Трезвый взгляд на известной дорожке. Печальный эпизод. Попробуй проверни самобытность, и ты останешься в одиночестве, окруженный чужими заботами. Я тебе буду читать вслух. Мне все казалось, этому не будет конца. В хорошем смысле. Все еще впереди. С нехорошими интонациями. А мы не ценили, но в следующий раз, когда мы будем жить, мы будем ценить. Вот-вот. Черновик тем и хорош. Там не только единоборство, но и реальный конкретный результат. Жалко, что нельзя его оценить в момент результата. Но чувство не обманывает. Ощущение было правильное.

Как разговор с предпоследней прямотой. Есть в ваших днях такая точность*: а вы, конечно, тоже догадались, хотя не без Интернационала, но ближним сумели оставить славу. Уж какую ни есть. До слуха вашего дошли и ямбы уездного Кампанеллы*, но вы же не собирались в 36 году бросаться под трактор*. Вас тогда вообще еще не было. Вы пришли потом, но об этом и поэт Лещенко рассказывать не будет. Потому что не тот собеседник. Штрафники в разведку с боем, все там полегли: был бы интересный разговор. Не ваша наивность, не моя еврейская солидарность, ни то ни другое не поможет нам без коньяку в корреспондентском клубе. Вот эта толстая заплывшая рожа и есть наш комсорг со второго курса русского цикла? Не может быть. Вот и весь наш разговор. Сережка? Разве это он? Не может быть! Шурик?* Какой Шурик? Я не знаю никакого Шурика. Да и вам пора забыть жену Азефа. Незабываемый Рабинович опять по дороге в институт русского языка: я недаром вздрогнул. Кстати, с кем вы все-таки говорили о Марине Цветаевой в ИФЛИ? Мне интересней про того молчаливого парня не без чувства пародии, которого вы конечно помните, вы все конечно помните. Вот он-то и был главной фигурой, а поэт Коган ему только помогал. Вы, конечно, не заметили. Разговора не было. Не было такого разговора. Да не было такого. Не было.

Летучая мышь днем – беспомощное существо, кроме того, она, видимо, спит и не видит, что ее собираются схватить. Если вырвалась, улетит. Мы обнаружили летучих мышей за ставней окна, которая давно не закрывалась. Одну упустили.
      У нее красивая мягкая тонкая кожа на крыльях, как резина, складывается и растягивается, как на зонтике. Она не кусается. Может, у нее и зубов нет?
      Ах вон что.
      С морозом дело так: разбивать кролика – ошибка, выброс пятой ноги – может быть, тоже. Только вынесенный в начало текст и неделя в конце, только это и больше ничего создает единство. Мало радости. Тем более, что избежать подклейки все равно не удалось.
      Маргарита Морицовна вошла в подземелье и вскрикнула, а мы ее ждем. А мы боимся темноты и вдруг кто по голове ударит. Как потом оказалось, она увидела замученного ребенка и упала в обморок. Мы ее зовем, она не откликается. Что-то страшное произошло, а ожидает нас еще страшней. Мы все-таки идем в подземелье и видим, она лежит в обмороке.
      Вот видишь, что значит зарядка и обливание холодной водой. По словам Маргариты Морицовны, она очень много работает. И выглядит и ведет себя и интерес к жизни и вообще самочувствие лучше, чем у нас, а мы моложе.
      Только один раз – просто подарок – удалась попытка большого дайджеста. Но это уже ритуал. Крик на кухне с утра пораньше. Все остальное можно найти в новой стенограмме, которая не имеет вида стенограммы.

Это ужасно, когда действуют какие-то привходящие штуки. Глаз изголодался, да. Для глаза нужна картина, по крайней мере с нужными линиями. Краски осеннего леса. Вот теперь я вижу эту комнату. Как бы мне попасть в мир по ту сторону зеркала? Мы приготовились умирать, так что все остальное перестало иметь значение. Выдержать 8 с половиной секунд воющего визга днем было просто. Вот ночью просыпаться и без подготовки ждать, когда тебя разорвет на куски, это было трудней. Сколько тут их? 4, 6, 8? Или это двоится в глазах? Сажать когда будем? Пора сажать. Не торопись, погоди, всегда успеем. Тоже мне нашел где искать Сорбонну. Милый мой, ты голодный, иди ко мне, дурачок! Вид исписанной тетради внушал уважение. Глаза смотрели на мир внимательно, очень пристально, ожидая, что в любой момент может произойти чудо. Что-нибудь неслыханное может произойти в любое мгновенье, и как можно пропустить? Нельзя пропустить. Как передать на бумаге улыбку, когда вся прелесть ее – в движении? Что-то слишком много вопросительных знаков. Конечно, ожидание чуда. Кино теперь это передает. Мне хоть бы немножечко побыть бы в твоей шкуре. Мне бы очень быстро надоело, это я понимаю, но так важно для разнообразия побыть в чужой коже. А ты еще с этим бревном церемонилась. Как это ни странно, но именно так и было. Мне было бы тошно, если бы я знал, что такое стихотворение еще не написано.

Но он воспринял бы это как продолжение классовой борьбы, которую он вел 30 лет тому назад. Да не хотел я ему доставить этого удовольствия. У меня не было возможностей парировать удары, которые он мне будет наносить в разных местах, о которых я и понятия не имею. Давно не видел этих страничек. Теперь бы они мне не понравились, я знаю. Своей лобовой лексикой по крайней мере. Этот Феликс упражняется в падежах на радость всем баснописцам. Я не то хотел сказать, но вы меня поняли. Это условно так называется, а условия часто меняются. Я забыл эту метафорическую птицу. А он что, напоминает, да? Не знаю, не знаю. У него звучит это мрачно и почти угрожающе. Вы заметили мой духовный рост? А мой духовный портной подходит опять ко мне со своим старым духовным сантиметром. Конечно, у него ничего не получается. Велосипеду велосипедово: я кладу велосипедные штаны на велосипед. Я не знал, что кривая отсюда не вывезет. Нет более забытого угла. В целом весь переплет – неудача. Уголки неудачные получились. Это связующее звено – портрет его помещен впервые в 85 лет – уже давно никого не связывает. Цепочка распалась. Это же работа под скоросшиватель. Отнимите у него зажигалку, отнимите. Осторожней с авторучкой, она может брызнуть неизвестным ядом. Усталость, прикрывшись рукой, уже ничего не воспринимало из того, что кругом происходило. Ошибка немецкого ученого опять повторяется этими французами. От специалиста по намекам нельзя требовать точной информации.