Книга стихов. / Предисловие А.Битова. М.: Два Мира Прин, 2001. ISBN 5-901245-04-0 На обложке: фрагмент буддийской статуи II в. 144 с.

III

* * *

дочери Лене

Презентум неба - тонкий переплет,
Где сумма знаков кратко излагает,
Что есть, по сути дела, перелет,
И он бессмыслен или помогает.
Что есть крыло из кружева костей
И что есть взмах, а что - недвижны крылья?
(Сравнение ладоней и горстей
И воздуха - пустот и изобилья.)
Что даст крылу горячая струя?
Не лучше ль антиподка ледяная?
Что есть в миру беспомощность ружья?
И что оно, - когда судьба иная?
Соотношенье выбора с судьбой,
Стремления души - с предначертаньем.
Что лучше - воздух строго голубой
Или с иным словесным сочетаньем?
Как сладостен прочтения полет,
Разгадывание небесных знаков,
И как душа под перьями поет,
Всё выплакав и всё же вновь заплакав.
Вертит зеро, вся выгнувшись, Земля,
Всё удаляясь и всё умаляясь.
Небесные потоки шевеля,
Лежит крыло, другому умиляясь.
Как жаль бросать этажную нору,
Сердечко закудахтало от боли,
Но в поднебесьи - не в замшелом поле -
Благие слезы гаснут на ветру.




* * *

Н.Е.

Бог, пролетая надо мной,
Был с толку сбит моим занятьем,
А именно: я с женским платьем
Обнявшись, плакал под луной.

Произносил ему слова,
Напоминающие вздохи,
Осколки блюзовой эпохи,
Спиричуэлс "Всё трын-трава",

И платье отвечало мне
Покачиванием и смехом,
И я, пришпоренный успехом,
Секунду побыл на коне.

Ах, как же исхудала ты,
Как кисть моя легко сжимает
То, что рука не обнимает
Две сотни лет за полверсты.

Шепчу в лесу и за столом,
В воде меж бревен и в болоте
И все не нахожу в полете
Тебя - с ободранным крылом.

... Но вдруг пишу не оттого,
Что не выдерживаю боли.
Но навожу...
Не станет боле
Тебя и дома твоего.




* * *

Иногда закрывала ты дверь с ужасающим скрипом,
Оставляя меня то с одной, то с другой стороны,
И любая из них моим наполнялася всхлипом
Еле слышимым, или смешком тишины.

И в любой из сторон я ютился, едва замечаем,
Был мельканием глазу или мельканьем душе,
Я сгорал как ворсинка, но твой угол был неосвещаем,
Я как мышь обмирал на двухсотом чужом этаже.

Тень бродила прихожей, я видел ее через доски,
Или рядом стоял, - тень бродила, вздыхая одна,
Ты одна и была, в той прихожей, в расплавленном воске,
Словно водоросль колыхаема ветром со дна.

Плыло облако с Мойки, ломилось в протертые двери,
Уминалось, сползало, плесневело, текло по стене,
И катился комочек слезы отраженьем потери,
Не даримой вчера, но внезапно подаренной мне.

Улетел мой журавль. Твоего никогда я не видел.
Опадал лепесток сквозь листок и сквозь снег во дворе,
И зеркальный обман был и в луже, и в воздухе светел,
Относя меня вдаль, за незнанье тебя в сентябре.




* * *

Почти неотделим от ели,
Стою в ночи.
Две птицы, резко крикнув, сели,
А ты - молчи.
О господи! Огонь крадется.
Ан нет - погас.
А вдруг вновь вспыхнет и сойдется
У самых глаз?
Начнет куражиться, метаться
Как заводной,
Чем ни забредишь... - может статься
С ним и со мной.
Вдруг полоснет, зрачки спаляя,
Наотмашь, враз,
И змейка, хвостиком виляя,
Прожмется в глаз,
Она ли, червячок невзрачный
Заныл в груди, -
Наряд, воистину не брачный,
Ждет впереди,
И лишь твой голос воскрешенный
Шепнет во сне:
"Нет-нет, ты не умалишенный -
Прижмись ко мне".




* * *

Луна, однако, вовсе не кругла,
А Месяц вовсе никакой не месяц,
Была Луна красна, желта, бела
И уходила в день при счете "десять".

А Месяц исчезал при счете "пять",
Так как Луны был тоньше он в обхвате,
Но оба освещали мне кровать,
Да и меня, лежащего в кровати.

Я их сиянью открывал стекло,
И на мгновенье вздрагивали птицы...
Но прятались скукоженные лица...
Считал я до десьти
И до пяти,
И над равниной делалось светло,
И в вербу
Превращалось помело.




* * *

И в этом маленьком лесу,
И в этом вот саду,
В пустом полуночном часу
Я смерть твою найду.

Я разрублю наискосок
Ее лохматый лик,
Ее протяжный голосок
И непротяжный крик.

Я опущу ее под куст
И, тихо хохоча,
Я нечто извлеку из уст
И сплюну сгоряча.




* * *

Корявые деревья окружают
То озеро и то его чело,
Которое деревья разрушают
Во зло себе и озеру назло.

Им птицы помогают в этом деле,
Чело круша и озеро круша,
Неся в своем костноязычном теле
Совсем не то, зовется что душа.

И кое-кто из мелких насекомых
Челу и птицам помогает всласть,
Ища наивно посреди искомых
Зерно того, что имя носит власть.




* * *

Разбитая бутылка на столе,
Размытое пятно на потолке,
Окончен ужин, спит парад-алле,
Чужая милость дремлет в уголке.
Среди стаканов, студня и цветков
Скольжу как по канату в полутьме,
Закончен бой, блуждает вой рожков,
Сопит божок на шелковой тесьме.
Витки теней, и я среди теней
Как тень иду, как мотобот по льду,
Сбит бой часов, и месяцев, и дней,
Ищу секунду - видно, не найду.
А я ведь Вас любил, - шепчу углу, -
Вы помните, как мальчика трясло?
Вы вспомните: матрасик на полу,
Я помню год, и месяц, и число.
Лебяжий пух катился из дверей,
Ломилось солнце, и густел прибой,
И сумерки - прозрачней и светлей -
Сгущались надо мной и над тобой.
Как это просто - дремлет грудь в руке,
Пустой как берег дом, как камень - стол,
Протяжный выкрик сойки вдалеке,
И некто резко в комнату вошел.




* * *

Гляжу на потолок -
Там пятнышко мечты
И кочет поволок
Упавшего в цветы.

На потолке - зима.
Бело, и серый снег,
И лед, и ты сама,
И блеск закрытых век.

Под потолком - кровать,
Сухарик и атлас.
Сухарик мне - жевать,
Или как пулей - в глаз.




* * *

Восход не смял закат,
И пауза была
Заметна глазу, внемлема дыханьем,
Серп, тонкий, как ухват,
С ничтожной вспышкой зла
Легко сменился солнца трепыханьем.
Но скудный пласт серпа
Висел еще полдня,
Скупой души меняя освещенье,
Была вода ряба
И гнала из меня
Останки прошлогоднего смущенья.
Что спутал я в тот миг,
Запястье сжав твое,
Так, что мое внезапно посинело?
И всплыл утиный крик,
Переходя в нытье,
И треснувшая ветка поседела.
Мы были под водой,
Касаясь грудью дна,
Ладонь твоя - спины моей касалась,
И угол дна крутой
Был бездною сполна,
И ты мне вдруг уснувшей показалась.
Уснувшей в иле дна,
Без плача и надежд,
Лишь рябь воды и полумесяц зыбкий,
И ты лежишь одна,
Всплывает клок одежд -
Усмешки слабый след или улыбки.
Потом мы шли тропой,
Завинченной в кустах,
Серп силу набирал, несомый мглою,
И вился над тобой
Твой холод и мой страх,
И возвращался плавною иглою.




* * *

О.Юрьеву

Магнитными пластами
Сокрыта пыль земли,
Мышиными хвостами
Всю ночь ее мели.
Забавы рисованья
Творцу не по нутру -
Горообразованье
Закончилось к утру.
По матрицам нирваны
Без суетной возни
Возникли океаны,
Проталины и пни,
Образовался иней
И сам образовал
В густой толпе актиний
Яйца большой овал.
Протягивая руку,
Не натруди плечо,
Благослови разлуку -
Еще, еще, еще!
Не вяжется: под сводом
Апраксиных рядов
Двухтыщелетним годом
Отметим меда штоф.
Ледник - не за горами,
Но бродит позади,
Пойдем домой дворами,
Иди, иди, иди...




* * *

То ливень, то оползень, смерч,
Напалм аравийской пустыни, -
Спрямляют понятие "смерть"
Во веки веков - и поныне.

Набат переулков прямых
И колокол невского зуда, -
Всяк здешний к ним напрочь привык
Как к суетам пришлого люда.

Дворец, и трамвай, и бульвар,
И джинсы с резвящейся попкой,
Семян горьковатый отвар,
Рецептность отвара под кнопкой.

С рождения вмиг повелось
Царапкой ли, рваною раной,
Приелось, пришлось, прижилось,
Но не обратилось нирваной.

Здесь ходишь, трендишь в конуре,
Здесь пьешь подслащенное блюдо,
Здесь можешь уснуть в январе
И не возвратиться оттуда.




* * *

Тоне Козловой

В кисельных зыбких берегах,
В молочных лужах
Глядел я схватки черепах,
Бои верблюжьи,
Как крался саблезубый кот
За цаплей пегой,
А солнце плыло полный год
И ныло негой,
И над смещением песка
Дрожала пленка,
Как будто ластилось слегка
Крыло цыпленка...
И шел за сгибом караван,
И барсы крались,
А я лежал - лицом в диван,
А вы смеялись.

Так протекал который день,
Все было пусто,
И только тающая тень
Легла без хруста.




* * *

Я бы встать не смог, если б ты приехала вдруг и подошла,
Ну, а если б смог встретить, то, стоя, упал на колени,
Я кричу в мой свисток двадцать девятого - в шторм и в тумане - числа,
А тридцатого, в июле, - трали-вали! - завтра у Вас день рожденья.
На Койоне потоп, а в палаточке цельной - все, падла, в воде,
Дали б штопор, я оставил на завтра плюгавый стаканчик,
А пока - тыры-пыры! - в проведенной по травам черте
Стонет муха, и Вам хоры поет барабанщик.

И трендит гитарист,
Он же лихо взывает на дудке...
Твои волосы медные,
Твои глазки косые,
Как сказал бы сэр Спинакер, сэр Бенджамен Абрахамс Лайонел Ду,
            твои попки и грудки -
            не шутки.




* * *

Вечерело вчера. Вечереет
Мятой складкой тугой и сегодня - полой черноты,
И барашек надсадно, к колодцу прикованный, блеет,
Хоть и нету волков в этой спайке травы и воды.

Ни мышей, ни волков, ни курносеньких уточек серых,
Лишь трава и вода и воды отраженье в воде,
Только кто-то пищит и пищит в отдаленных карьерах,
Иногда приближаясь к проведенной по травам черте.

Друг мой робкий! Неужели все стержни посохли?
Нет и нету письма, ни строки, ни кусочка строки,
Или спят по карьерам почтари, самогонные рохли,
Или путь их теперь ограничен тем скатом реки.

Здесь совсем не уныло, нет-нет-нет, я клянусь, не уныло,
Лишь все дальше и больше траву заливает вода,
Ты бы мне написала, два-три слова, корючку без пыла,
А что как кура лапой - совершенно, совсем не беда.
Я б поплыл на бревне, подгребая ладошкой, за травы,
Я б искал и нашел на обугленной ветке твой знак,
Я б согрелся у кучки золы остывающей лавы
И поплыл бы обратно с конвертом в счастливых зубах.




* * *

Бреду по пуп в снегу,
Как будто - не бреду, -
Вот сочетанье, мерзкое по сути, -
Бреду, но не бегу,
Спит парус налету,
К посудине - не льнет, прилип к посуде.

Я крив, как мажордом,
Сблевнувший на ковер,
В смущении свой харч накрывший блюдом.
Найти бы мне свой дом,
Дыру в него, и двор,
И дверцу, сохранившуюся чудом.

"Позвольте, что за бред?" -
"Это моя кровать". -
"Вам следует подвинуться немного". -
"Нет, это не запрет". -
"Да, вы должны здесь спать". -
"Но я тут не при чем, побойтесь бога".

Как узко на краю,
Как высока луна.
Куда девалась тряпочка от взоров?
Заметят тень мою
Сквозь окуляр окна,
А там - не оберешься разговоров,

Очнутся через час...
Сквозь снег начнут шептать,
Похрустывая пальцами с усмешкой,
Затеют перепляс
(А утра - не видать),
Зачнут в глаза кидать орлом и решкой.

А угол - вдруг не мой,
И это существо,
Занявшее три четверти постели,
Нашло его зимой
И выскребло его,
А мы сюда случайно залетели.

Возможно, он сказал:
"Позвольте, что за бред?",
Он произнес, а я кивал уныло.
Не угол был, но зал -
И в этом весь секрет,
И потому все тело тяжко ныло.

Иль все наоборот?
Вон - статуйка моя,
А мне твердить: я дома, дома, дома,
Мой дом и поворот,
И ласточек семья,
И к телу вдруг прилипшая истома.

Вплываем в чуткий сон,
А вон - вторая дверь,
Еще лишь шаг - и я вздохну довольно,
Но есть ли в том резон?
Я сплю, я сплю... Теперь
Нам не печально и совсем не больно.




* * *

Шершавый бес в болотных рукавичках
Глядит на лес сквозь перышки на птичках,
Сквозь гнезда и сквозь птенчиков тела,
Сквозь гарь и блеск оконного стекла
На дряблый пень, где молодость прошла
За занавеску, -
Сжалась и исчезла,
Как утомленный раб - по мановенью жезла.

Глядит, как зверь вращая головой,
Как стонет лес, чернея, строевой,
Как съежилась улитка под листвой
И красный дым скользит из дыр болотных,
Сжигая птиц и бабочек голодных,
И как дрожит душа
От солнечного блика,
Как лезвие ножа - по наущенью крика.




Продолжение книги Сергея Вольфа