Книга стихов. / Предисловие А.Битова. М.: Два Мира Прин, 2001. ISBN 5-901245-04-0 На обложке: фрагмент буддийской статуи II в. 144 с.

IV

* * *

Мы баснями кормили соловья,
О, как он жрал - некормленная птичка,
Худой, облезлый, тоненький как спичка,
Ни червячка ему и ни ручья.

Его кормили прямо изо рта,
Божок наш упивался, наедался,
На кой ему, скажите, голос дался,
И как ему пристала немота.

Улегся, сытый, прямо на тахту,
Спихнул подушки, захрапел, зачмокал
И то вздыхал, то вскрикивал, то охал,
Сменяя бормотаньем немоту.

На цыпочках из комнаты уйдя,
Мы еле слышно затворили двери,
И благодарно нам кивали звери,
Пускай подремлет малое дитя.




* * *

Н. К-ой

Прогулкой этой к двум мосткам
Я куплен зря,
Подобным схожестью листкам
Календаря.
Шаг - отличает шаг другой,
Но все же схож,
И что там стынет под рукой -
Не разберешь.
На тыщу верст плашмя поля
Или луга,
Но так ли, этак ли - Земля
Не велика.
Ночная птица промолчит,
На кой ей крик?
И блюдце, круглое, как щит,
Блеснет на миг.
Скользить по выжженной траве -
Какой резон?
Туман крадется к голове,
Макая в сон.
Сон и туман - споят, собьют,
Сойдешь с кольца,
А за спиною запоют
Нежней птенца
И попытаются сломать
Твой мозжечок,
Кружить, царапать, целовать
Под язычок.
Здесь, на отлете, в темноте
Все под хмельком,
Не зря невидимые те
Снуют кругом,
Парят на маленьком коне,
Как на прорыв,
И каждый смотрит в спину мне,
Глаза закрыв.




* * *

Лежит в траве большой зеленый лист,
Который сбил лихой мотоциклист,
Валяется его зеленый шлем,
Лежит он сам, распластан, тих и нем,
В его больших, зеленых волосах
Стоит кузнечик мертвый на усах,
Стоит в траве пришедшая коза,
С замшелым рогом,
Плоским, как коса,
Журчит ручей,
Качнулся стебель ржи,
Растущий неподвижно из межи,
И гнутый шлем, как круглый котелок,
Приток ручья куда-то поволок.

Ах, сколько невозможных выходных
Провел он среди газов выхлопных!
И скольких нимф он скоростью косил
И, уже робких, в город привозил
И приводил в свой сумрачный уют,
Где винтики и гаечки снуют.
Стоит коза, качаясь на ветру,
Зеленый лист совсем увял к утру,
Шлем утонул,
Кузнечик пересох,
И стебель ржи ушел в сухой песок.

А он летит, превозмогая боль,
Любую скорость обращая в ноль,
Да так, что пух недвижных тополей
Летит быстрей, быстрей, быстрей... быстрей...




* * *

Тоне Козловой

Кто там ходит так тихо в траве
С диадемкою на голове?
Два зелененьких глаза дрожат,
И мучительно хвостик прижат.
Кто
Замшелой и хлипкой тропой
Направляется на водопой,
Оступаясь и падая в грязь,
Пряча боль и смущенно смеясь?
Кто
Шарахнувшись от воробья,
Остеклевший, застыл у ручья?
И кристаллик воды для глотка
Неподвижная ищет рука.
Кто пушинкой, на ощупь, во тьму
На волне, неподвластной уму,
За пределы черемух и лип
Улетает, похожий на всхлип,
Увядает, как сон наяву,
Опадает в глухую траву,
Не перечит, не плачет, не ждет:
Ах, когда избавленье придет?
Не жалеет, не ищет в ночи
Чужеродного света лучи
И не сетует...
Вспышка во мгле -
Равнозначна ему на земле.




* * *

Оле и Олегу

Одна, но трепетная лань
Под дубом, скрючившись, лежала
Там, где ручьем река бежала,
Цветочкам отдавая дань.

Кто скачет в воздухе пустом?
Кто мчится, не касаясь взгляда?
Кто, от сердечного уклада
Напившись, плачет под кустом?

Он твердость вздоха уберечь
Сумеет самоупованьем,
И пренебречь своим страданьем,
И сохранить от взглядов речь.




* * *

Там, где квелые совы
И спрямленные тени актиний
Обозначили угол,
Где нелепо и страшно сидеть,
Где совсем невозможно,
Хотя и возможно - глядеть,
Как сливаются в угол прямые,
Я заметил впервые
Эти волосы,
Волос, похожий на медь,
Скользкий полоз,
Способный в движении петь,
Расплавляя тупой
И искрящийся иней.




* * *

Мохнатые цветочки,
Расхристанный балкон
И пулевые точки
Наискосок икон.
Змея почила в блюдце,
И воздух сходит вниз,
О капли капли бьются,
Цепляясь за карниз.
Из сада, как из леса,
Идет надсадный звук,
И дым, лишенный веса,
Грибом внезапно вспух.
С небесного откоса
Спадает писк птенца,
Прихрамывая косо,
Сошла коза с крыльца.
Как флюгер стонет дверца,
Свисая с чердака,
И вспархивает сердце,
И падает рука,
И тычется в глазницы
Уснувших в лебеде,
Вышагивают птицы
По кормовой черте,
Их клювы костяные
В пыли валяют кость,
Их перья жестяные
Взъерошивает злость,
Да нет - скорей, усталость
Иль в теле ломота,
Сто лет им быть осталось
И вечность - после ста.




* * *

В.Попову

Да, веероподобный хвост
Способен вызвать мысль о море,
Хотя строка в чужом повторе
Меняет часто "вест" на "ост",
Как заменяет "вес" - на "рост".

Не помню моря. Плыл туман,
Она, возможно, тихо пела,
Или слегка сместилось тело -
Вполне приемлемый обман,
Замена притчи на роман.

Я не уверен, что в саду
Гуляли именно павлины,
Скорей - фазаны. Но маслины
Срывали птицы на лету,
Сменяя криком немоту.

Я допускаю, что рука
Ее коснулася затылка,
Годится ли здесь краска "пылко",
Коль эта слов чужих строка
Меняет "сильно" на "слегка"?

Пора забыть натужный сон...
Цитата: "Нежность не вернется.
Нагая камнем обернется", -
То, в чем отсутствует резон,
"Пассат" сменивший на "муссон".
Возможно, с веером у глаз
Она позирует исправно,
И море отражает плавно
Модели высочайший класс,
Порыв сменившей на показ.

И быть должно отсечено
То, что теперь глядится спорным.
Был воздух не морским, но горным,
Сыр, козья шерсть, веретено.
Замена: "уксус" - на "вино".




* * *

Р.Ч.

Два фонаря горят в окне,
Или в окно,
Вся комната в немом огне,
В немом кино.
Вторжение чужих лучей
Не тронет глаз,
Но отголосок тех ночей
Жив и сейчас.
И паутина в уголке
Дрожит слегка,
Рисуя знак на потолке
От паука.
И тот стакан, и тот графин,
Собой - грифон, -
И затвердевший парафин
Твоих времен.
Все сверхнадежно и мертво -
Литой узор.
Но голос слышимый его,
Как скрип рессор,
Как продолжение дорог...
Пусты лучи,
И оттиск твой в подушке строг,
Хоть в крик кричи.
По небесам за шагом шаг
Витает тень,
И шепот твой в моих ушах -
Вчерашний день,
И внятный шорох за стеной -
След губ твоих,
И легкий ветер за спиной -
От нас двоих,
И этот ветер, и окно,
И свет немой
Твердят одно: ах, как давно
Ты здесь со мной.




* * *

Окно раскрыто в сад,
Сад обращен к волне,
Вода - сера и по краям мелеет,
Господствует пассат,
Две птицы в вышине,
Одна - кричит, другая просто млеет.
Два кресла у окна,
Одно - по сути - стул,
Другое - вид старинного качала,
Обвисла бахрома,
Пассат салфетку сдул,
Но обмотал вкруг тела одеяло,
И сделалось тепло.
Но можно в сад шагнуть
И у воды качнуть ногою лодку,
А можно взять весло
И лодку оттолкнуть,
Отплыть и прокричать, шлифуя глотку.
С воды скривленный дом
Вдруг кажется дворцом,
А силуэт в кустах - зерном удачи,
Но в воздухе пустом,
Колышимый творцом,
Доносит из куста чужие плачи.
Мелькнул унылый лик,
За веками - слюда,
Течение раскачивает мили,
Промчался солнца блик,
Шарахнулась вода,
И облака над скрытым домом всплыли.
Рука лежит в руке,
И та, и та - моя,
И кто-то киль царапает под днищем,
Явилась в парике:
"Ну вот, а это я,
Довольно быть покинутым и нищим".




* * *

Оловянные желоба,
Всхлипы, вскрикивания, ворожба,
Всполох, выверт реки ночной
И прогнивший песок речной.
Два окошка, как зеркала,
Перекрестны во тьме села,
Друг на друга глядят, и вбок,
И один на другого - Бог,
Что лампадкою за стеклом
Слабо светится над углом,
И в калитку, где луч дрожал,
Кто-то, выбежав, вновь вбежал.
В ржавом и жестяном кусте
Отдает оброк красоте -
Волос русый и в спазмах весь -
Хилый фавн, нарожденный здесь.
Он промок от девичьих слез,
Больно колет в паху овес,
И кобыла в хлеву глухом
Дремлет, свесившись над петухом.
Десять кур, обозначив ряд,
Гребешками во тьме горят,
И, звезды замедляя ход,
Накренился небесный свод.




* * *

Канава за сиреневым кустом.
Ночные всхлипы тают под мостом,
И то закат, а то пожар вдали,
И гул в земле, или же гул земли.

Здесь ангел, пролетая, обронил
Стило крыла и капсулу чернил,
И расплылась по заводи строка
То ли устава, то ль клочка стиха.

На миг-другой, разглядывая Русь,
По небу проскрипит заморский гусь,
А здесь, на смятом и пустом лугу,
Лишь облако валяется в стогу.

И взгляд любой, как предпоследний шаг,
И пленка надрывается в ушах,
Кол верстовой - начало ли, конец? -
И махаон - предсмертия гонец.

Но шариковый стержень ли, свирель
Да заменят мой август на апрель,
И зонтик медоносный полевой
Да отоймет предел над головой.




* * *

Тропа и холм - божественный подарок,
Мышь - не помеха, а орел в отлете,
Два вздоха феи в виде двух помарок,
Возможно, побывавшей в переплете.
Тропа к вершине - меркой в километры,
Подъем пологий и едва заметен,
По небу бродят, скрещиваясь, ветры,
И облик дня безлик и неконкретен.
Все ближе пуп холма и ниже фея,
Сильнее ветер и тропа покруче,
И наподобье пущенного змея
Явились в небе маленькие тучи.
Возможно, к ночи доберусь до верха,
А будет ли луна и звезды - спорно,
Во тьме, быть может, дождь зарядит мерзко,
Зато мертво, пустынно и просторно.
О, боже, фея стонет, плачет выше,
Укрывшись под скореженным листочком,
Догнать ее, создать подобье крыши,
Быть расторопным, сдержанным и точным.
Призывный вопль мой с вершины рыщет,
Сплошная тьма - и вот он, дождь закапал,
А мышь в кусточке ошалело свищет,
И фея свой наряд роняет на пол.




* * *

И распахиваются сады,
И накачиваются качели,
И из маленьких речек пруды
Протекают обратно сквозь щели.

И наматывается шнурок,
И наметилась глазом сорока,
И расшаркивается игрок,
Произнесший "я пас" до срока.

И присвистывается мотив,
Успокаивается поверхность
Ночи, спрятавшейся в объектив,
Диафрагмой закрывшись на верность.




* * *

В.Т.

Вот тупая река
С допотопным названьем Оять,
Непонятным пока,
Значит, следует здесь постоять,
У обрыва, где нудно
Два столетья гниют два бревна,
И болтается утка
На струе,
На всю реку одна.
Под прогнившим мостом
Завалился измотанный лось,
Он продрог под дождем,
Он промок абсолютно насквозь,
Хнычет он и дрожит,
Опасаясь клыков кабана,
И волчица лежит,
Как и он на всю чащу одна.
На кабаньей тропе
Отощавшая бабочка спит,
По истлевшей траве
Слышно, как она нервно храпит,
И пугливый кабан -
Пустотелых лесов господин -
Огибает капкан,
Как и он на округу один.
И медянке невмочь
Дохромать до набухшей воды,
Надвигается ночь,
И туман опадает с гряды,
И плетется кулик,
Под туманом головкой вертя,
И слабеющий крик
Затухает,
На нет исходя.




* * *

Н.Е.

Среди овечек юных,
В тени немых гардин,
Среди свечей чугунных
Сижу совсем один,
И как сказал намедни
Трагический сосед,
Мне надоели бредни
Затейливых бесед,
И истины нет в споре,
Как нет ее в вине,
Куда приятней в море
Лежать на глубине
На краешке кровати
В лугах травы морской
И гладить рыб
Некстати
Робеющей рукой.
И в кустике коралла
Увидеть, вдруг прозрев,
Веселого хорала
Трехстворчатый напев.
В грот, смешивая краски,
Вплывает плоский скат
И там сидит, по глазки
Запрятавшись в агат...
... Но истинно приятно
В стеклянной глубине
Прошествовать обратно
К мутнеющей луне,
Где маленькие боги -
Хранители надежд -
Еще не носят тоги,
И звери без одежд
Разгуливают плавно
По илистым лугам,
И целаканту славно
Лежать в покое там.
... И вдруг - сродни улыбке,
В дожде второго дня
Увидеть образ зыбкий
С лицом как у меня,
Но во сто крат моложе,
Яснее и нежней,
С веснушками на коже
И крестиком на ней.
... Легко ты ставишь ногу
В мерцающий туман
И таешь понемногу,
Как призрак, как обман.
Надсадно стонет цапля,
Ночь близится к утру,
Слезы пустая капля
Мелеет на ветру,
Песчинки мутной Бзыби
Лопочут на волне,
И лишь по мертвой зыби
Твой крик летит ко мне.




* * *

Когда из преднебесья, из пустот
Спускается на землю зяблик кроткий,
Он голосом, похожим на фагот,
Коровку вызывает из коробки.
И ходят, запинаясь, по лугам
Две линии, слегка пересекаясь,
Как бы фагот, но как бы и мугам,
То длинный свист, то будто заикаясь.
Поскрипывают клювиком во тьме,
Слегка трещат, боясь заулюлюкать,
И кажется, что разве что зиме
Удастся их унять и убаюкать.




Окончание книги Сергея Вольфа