Когда Дмитрий Бобышев осенью 1979 года оказался в Сентрал Парке, этом оазисе природы в центре Манхэттена, – или, возможно, поздней, в беззимний переход к нью-йоркской весне, – он впервые услышал там пение кардинала – нарядной птицы ярко-красного с пурпурным оттенком оперения, напоминающего кардинальскую мантию. То были чистые, звучные и полновесные трели, и Бобышев подумал, что кардинал – это американский соловей. Вот она, разница культур, решил поэт: соловей – лучший российский певец, но внешне он – неказистая птичка. То есть, по отечественным представлениям, подлинному таланту присуща скромность. А здесь, в Америке, лучший певец и выглядит самым нарядным.
Мне кажется, эта мысль не должна была удручать Бобышева, поэта чрезвычайно яркого. Введённый Анной Ахматовой в состав молодого "волшебного хора" (вместе с Анатолием Найманом, Евгением Рейном и Иосифом Бродским), Бобышев никогда не подражал ахматовской подчёркнуто скромной манере. Он опирался скорее на громогласную традицию Державина и его модернистских последователей, русских футуристов. (Одна из ударных вещей Бобышева, "Жизнь Урбанская", написанная "на Иллинойщине", в университетском городке Урбана-Шампейн, – прямая перекличка с известным стихотворением Державина "Евгению. Жизнь Званская".)
Голос Бобышева – сильный, восклицательный, уверенный. Вот почему ему, на мой взгляд, удалось то, что Бродский считал для приезжего поэта принципиально невозможным, – "переварить Нью-Йорк и засунуть его в изящную словесность". Это сделано Бобышевым в замечательном опусе "Большое Яблоко", где Нью-Йорк описан не просто изнутри, но и с прозрениями относительно его будущей судьбы. Цикл "Звёзды и полосы", куда это стихотворение входит, относится к наивысшим достижениям Бобышева.
Сознание, мозг состоит из двух полушарий – как и планета наша. По мысли Бобышева, жить только в одном полушарии, не видя другое, – это как мыслить одной половиной мозга. Уникальность эмигрантского опыта даёт возможность стереоскопического представления о жизни. Оно рождается из совмещения опытов российского и американского и образует область русско-американской культуры, о существовании которой стали говорить и писать впервые в начале 1990-х годов.
Старый поэт-эмигрант Юрий Иваск считал, что эмиграция – всегда несчастье, хотя и увлекательное приключение на всю жизнь. Как вспоминает Бобышев, в Америку он поехал как раз за счастьем. Это было связано с романом, с женитьбой и с созревшим желанием начать всё заново. Прошлое хотелось перечеркнуть, отбросив то, что себя изжило. "Счастья я так и не нашёл, да и возможно ли оно? – говорит сегодня Бобышев. – А вот жажду приключений удовлетворил сполна".
Свою книгу избранных стихов поэт не случайно назвал "Знакомства слов". У Бобышева когда-то был знаменательный разговор с Ахматовой о Мандельштаме. Она заметила, что Мандельштам пользовался изобретённым им принципом "знакомства слов". Это значит, что слова, как и люди, бывают прежде незнакомы, а потом сходятся и могут быть вместе счастливы. То есть поэт соединяет слова, которые прежде в одном контексте не появлялись, а отныне образуют некую гармонию.
Часто словам удаётся быть счастливее поэта. Понимание этого пришло к Бобышеву как следствие нелёгких и громоздких жизненных обстоятельств – переезда, ломки, врастания в новую почву. (Об этом у Бобышева сказано: "Хорошая земля. И навсегда – чужая".) Что из этого опыта понадобится молодым поколениям?
То ощущение приключения, за которое эмигранту нужно было заплатить столь дорогую цену, россиянам доступно теперь без особых усилий и напряжения. Но в стихах русско-американского поэта Дмитрия Бобышева это ощущение выражено с напором, убеждённостью и радостью первооткрывателя.
Начало книги Дмитрия Бобышева
|
