* * *
Попробуй на зубок движение расчески,
Невидимое здесь и ровное внизу,
Для видевших тебя на поле Каланчевском
Искавшей для себя пустую полосу.
Есть город Ливерпуль за пятнышком Варшавы,
Побеги и плоды невиданных рассад.
Там мышка побежит от мельничного шара,
Запутается дом в намокших волосах.
Настолько далеко, что буквица литая
Быстрее добежит, чем ты по проводам,
Где столько фонарей московского Китая,
Распахнутый халат, под веслами вода.
Приляг на локоток, приветствуя пехоту,
Ушедшие часы и чистый колосник,
Подросток-потолок охотничьего хода,
Где видели меня в падении блесны.
* * *
Видел во сне завершенье романа.
Там, где мы вместе, и свет по глазам,
Двум городам помогали с бумагой,
Верили в то, что возможна фреза,
Видели школьницу с русско-немецким,
Ждущую принца из пыльных кулис,
Между перил у моста на Кузнецком
Серую речку и Мюр-Мерилиз.
Все наши ткани из чистого крыма,
В разные улицы нос и корма.
Кто бы сказал, как мы долго курили,
Как нам легко в черепичных домах.
Что за поля, где стреляют с колена
Общие сны и чужие друзья,
Как ты на клеточке, ждущая слева
Хода троллейбуса или ферзя.
* * *
Где фартучек стены засижен фотоснимками,
Заложенная печь и бархатная пыль,
Я вижу городок с огромною корзинкою
И рыжие цветы весенней скорлупы.
Нам так с тобой легко и пусто одинаково.
По плоскости стола прошествовал закат.
Как столбики перил на лестнице Иакова,
Вытягивает свет бутылка молока.
Чураясь мужика архангелогородского,
Ты длилась на горах зеленым колесом,
Где Герцен-Огарев целуются с бороздкою,
Седлая граммофон с иголочкой босой.
Где письменное раз-(топыренными пальцами),
Щекочущими в А-(лександровском саду),
На воду и стекло вагончик рассыпается,
Как башня сентября на пешечном ходу.
Но мачтовой зимой с высоким подголовником
Мне хочется прогнать висящее ружье,
Как будто бы страна, которая соломинка,
И мальчики бегут за рыжим муравьем.
* * *
Подъехал автобус, табак торопливый.
В заднюю дверь не пролазит фита.
Первого холода вишня и слива
Хочет спросить уголками рта:
Зачем же вы ловите заячьи руки
Летней столешницы, белых теней,
Когда по Неве к соленому кругу
Острова кнопка плывет на спине?
Нет ни билета, ни денежных долек,
Одна разборчивость северных ног
Для всех поселившихся между ладоней
В прозрачном домике обувном.
В комнате, помнящей нашу простуду,
Газет и бабочек целый год.
Лист бумаги летит со стула,
Как пробуют воду босой ногой.
Ах, если бы светлый на самом деле
Собственной нашей музыки лед,
И лето раньше на две недели,
Южней на ласточкин перелет.
* * *
Уснули в Харькове перед югом
Моя лиса, ее проводник,
Возня мышиная нижних юбок,
Коробка прозы и болтовни.
На лике Таврики след соленый.
Возможно встать на пустой мешок,
Ловить тепло для мышей – полевок
В забытый севером капюшон.
Имея светлый участок кожи,
Октавой выше цепочку вод,
Для всех попутчиков и прохожих
Топила в городе поплавок,
Хотела плавиться, просыпаться,
Питаться выстрелами весла,
Как белый бант на фаланге пальца,
Как вишня с косточкой пополам.
* * *
Бедняга Мурзик, за кражу рыбы
Хозяйка била тебя в сердцах,
Но то, что в тридцать ее накрыло,
Едва ли спасет от сети ловца.
Она по совету лучшей подруги
Меняла друзей и кожный покров,
Увидев холода левую руку,
Сама выбирала вагон метро.
Выпьем за девочку из витрины,
Способную двигаться по воде,
За всю дорогу от Лидо к Риму,
Платформу дачную без людей,
За эту способность дышать неровно,
За чью-то маму из бывшей зимы.
Не огорчайтесь, Мария Петровна,
Ваша дочь изловила мышь.
* * *
Жил мальчик, искупавшийся во лжи,
Твердивший седокам и постояльцам:
Я вечный ваш транзитный пассажир
Без возраста, в котором не боятся,
Что лиственница, ранний Пастернак,
Как пасека, и парусника мало.
Еще одна бумажная стена,
Бутылочные кольца на бумаге.
Ни будущий, ни бывший проводник,
Ни пятница с высокими углами –
Любимая, в один из выходных,
Как эхо долетает до приклада...
* * *
Пивная кружка, милая крыша.
Еще не поздно ловить колени,
Просить салат, придвинуться ближе,
Искать следы моментального клея.
Я сам из осени двухзаковной
Входил в подъезд, как на берег лета,
Искал оседланный подоконник,
По старым окнам палил дуплетом.
Но где-то пьют и щекочут мехом,
Смеются парами, взяв перила,
И жгут костры путевых заметок
Из нотных лап и следов куриных.
И люди, которых мы обогнали,
Едут в свою кофейную Вену.
Смотри, весна в мышином пенале,
Сентябрь на два листа правее.
* * *
Дарю Вам сумерки левее пассажира,
Пустое зеркало, зеленое на нем,
Где, даже выгнувшись, как первая пружина,
Не надо чокаться страховочным ремнем.
Где даже влага с опрокинутых тарелок,
Как будто музыки на ботах нанесут.
Но если выглянуть, то спутники стареют,
Бегут на фары, как животные в лесу.
* * *
В конце зимы любимая дверь,
Где я во сне потерял колено,
Где между рам Антиной, Севе́р,
Чужая пешая королева.
Вот весь в снегу перронный билет.
Пустите в плен прошлогодней шубы,
Где грудка рыкает, аки лев,
Вторая пуговка кажет зубы.
Помимо яблок или конфет
Я так хотел, чтоб это случилось
У наших ног во второй строфе
Одежных праздников и починок.
Но бывший юг и небесный шум,
Когда я падал в конце романа
В том самом месте, где парашют,
Как будто мальчик ногою маму.
* * *
Бывает луна и простая победа,
Когда шелестит опрокинутый ковшик,
Как ласковый дождь ежегодных побелок,
Как если не видеть гусиную кожу.
Взглянула в окно и поранила руку.
Там маленький лучник на шкурке банана.
Там дольки торта не хватает до круга
И кто-то спешит за двумя сторонами,
Спасая закрылки, проходит погоду
Под циркульной тканью, как между ножами.
Но нашего дома такие прогоны,
На каждой ступеньке стоят горожане.
* * *
Ты проходишь свои Звонарные,
Словно сгибы в размер конверта,
Словно ищешь себе напарника,
Привыкая ко влаге сверху.
Это осени шубка пятая,
Воротник на втором балконе,
Где вьюнка борода лопатою
Среди спешенных или конных.
О сестренка, опять напомнила
За несбывшуюся посуду –
Наполняется снегом комната,
Разбегаются стрелы суток.
* * *
Когда ты здесь и зеркало Трои
Держит дыханье твое земное,
Прыгая с первого на второе,
Забуду свои промокшие ноги.
Но могут ли быть отдельные главы
И разные вещи на спинке стула,
Когда представлю, какая могла бы
Грезить покупкой мануфактуры,
Чертить товарные номиналы
И города медленные химеры
И ждать трамвай и небес над нами,
Как первую зимнюю перемену.
* * *
Нахлынул на меня Рахманинов.
Взмахнул крылами дирижер.
Так стены рушатся саманные,
Сойдясь с бульдозерным ножом.
А так ли жизнь моя беспомощна?
Я тоже в зеркале витрин.
Я тоже в Веймаре до полночи
О черепице говорил.
Но были миги, как пантографы,
Как белый Танин сапожок,
Когда от пятницы до вторника
Спешишь показывать ожог,
Летишь с воздетыми карманами,
Где был совсем недавно жив,
Над побледневшею бумагою
На спинке плюшевой межи.
* * *
Cуета стрекозки, глоток малаги.
Так бывает зябко при ловле моли
В городах с распахнутыми полами,
Где полоска ткани на месте моря.
Мы уже расходимся по приделам.
Позади ракушечник и простуда,
Чешуя осеннего поведенья
До того робевшего вхолостую.
На пути от острова до Джанкоя,
Где плывут без компаса и журнала,
Полагаешь пробочку и осколок
С одному известными стременами,
Голоса слогов на клочке картона,
Где кричат стекольщики, а за ними
Бесконечный парусник в левом доме,
Голова Германика за двойными.
* * *
А ты другая Киммерия.
И где мы встанем у стены,
Там пиво меньше пяти гривен,
Ни часовых, ни выводных.
Какая долгая беседа,
Когда стончается рука,
Висит, как дождик над посевом,
Ведет очкастого стрелка.
Ему бы выбраться из круга,
Где сны хватают за карман,
Куда-то падает подруга,
Впервые плавает сама.
* * *
В городе Глазове есть такое –
Слон с медведем на белом поле,
Дождь во второй половине дня.
Ходят с россиею от соседа,
Через город плывет газета,
Есть буфетная для меня.
В городе Ядрине есть такое –
Клин бильярдный на синем поле,
Сад и вишня, дверной замок,
Стекло оконное и наличник,
Ходят мытари без петличек,
Я говорю о себе самом.
А в городе Питере чай и сало
С польским садом, саксонским садом,
Царь с игрушечной головой.
Оставьте вашу осеннюю кожу,
Я буду пристальнейшим прохожим
На этой выставке островов.
* * *
Смотри, как воды превращаются в окрошку.
Подобно маятникам, в воздухе висят
Для проезжающих зеленая дорожка,
Мое смущение в начале колеса.
Как будто вновь из состоявшегося леса
Спешащий сумерками будущий пастух,
В такой же курточке, с руками на железе,
Я поднимался по Кузнецкому Мосту.
* * *
Еще бы свет из домов соседних,
Такая музыка изнутри,
Дрожащий шелковый собеседник,
Надевший самый седой парик.
Я был не послушник, а тряпичник,
Но так любил сигаретный сок,
Что ей самой не хватало спичек,
Чтоб зваться светлою полосой.
Моя подруга в сырой рубашке
С пустыми пальцами и лицом,
Сосед по дождику в летней башне
Со всеми снами и хрипотцой.
С миндальным запахом и церковным
Среди стихов и чужих бантов,
Возможно, будешь в одной из комнат
Ходить под парусом и зонтом.
Когда вода побежит по кругу,
Наступят сумерки возле книг,
В конце охоты поднимут руки
Еще по-летнему воротник.
* * *
Рыбица Крым в кошкиных лапах,
Много ли видно через бумагу.
Мне говорят о листе салата,
Я возражаю – зернышко мака.
Можно признаться в любви к моркови,
Искать по дому взбитую глину,
Лишать одуванчики упаковок,
Которые барышня повалила
Цвета серого винограда,
Цвета зеленого палисада,
Цвета формулы Гей-Люссака,
Цвета площади под часами.
* * *
Украинская сметана, мой любимый замполит!
Снегирева капитана зима хочет застрелить.
А он пальцами обрывок, будто кожу на руке,
Как проскакивает рыба сквозь подземный турникет.
* * *
А ты один на Кузнецком Мосту,
Но ты сильнее сахара к чаю,
И мил без кофточки твой пастух,
Когда скользишь, и нельзя причалить.
Нам нужно щетку и порошок,
Черты лица и конверт с окошком.
Сейчас нырнем, как обратный шов,
Два отраженья казеннокоштных.
Ведь, если бывшее пустотой
Станет фигурою и трофеем,
Мне жалко будущий кипяток,
Когда по дому несут кофейник.
* * *
Дама в море, два замаха,
Дивно шляпа хороша.
Как табачная бумага,
Мерзнет кошкина душа.
Хочешь пробку на излете,
Вроде третьего крыла,
Серой штуки переплета
Разбеганье пополам.
Можно к пепельному саду,
Можно к мокрым волосам.
Видишь, поле провисает,
Справа – слева полоса.
Сколько высохшей малины,
Сколько яблок высоко,
Сколько строчек белых – синих,
как обложек моряков.
Вокруг Петропавловки
Возьмите ход осветленной пряди,
Легко раскрывшийся полумесяц,
Там пара вылетела с тетради
Любого года на счете десять.
Там столько лодок, лесных фамилий,
И кто еще на кусочек сала.
А люди едут в трамвае мимо
Артиллерийского зоосада.
* * *
Можно заправить шнурки победы,
Выйти босому, как после бега,
А я в родительском окоеме
Боялся за маленького майора.
Я был бортом из белой бумаги,
Ко дну идущим с другими домами,
Как сюртук одного апельсина –
Я увидал, а ты надкусила.
Так зелеными смотрят глазами
Во время охоты в зрительном зале
Схожий с шахматными полями
Выход из города на поляну.
* * *
Крона любимая, нота до.
Мальчик мой воевал с обложкой.
А блюдце с корочкою плодов
Как номер бабочки каталожный.
Дайте мне избежать игры
С рукой холодною, как фасета,
Когда засмотришься мимо крыш,
Смущаясь хозяина и соседа.
Белый сыр и лесной орех,
Снегу на кукурузный початок!
Она пытается в октябре
Пойти в растения без перчаток.
А это масляное молоко,
Поиски шороха у пернатых.
* * *
Вы такая душка, словно к западу от Чопа,
С белыми вагонами и узкой колеей,
С дверью, разлипающейся на два поворота,
С легким сожалением, что это не мое.
Вашим кораблям не полагается грузиться.
Не трогайте похожего на мауэрлат
Меньше флага нашего у ногтя на мизинце
Испачканного красным сигаретного ствола.
* * *
Наша остановка "Глазное дно".
Сестрица, спроси их, а вдруг не выходят.
Торопится наше зимнее вино,
Как покурить из тепла на холод.
Знаешь, нам с тобой высоко.
Становится домом чужая кожа.
Ходит муж, как ученый кот,
Между комнатой и прихожей.
Я оставляю свои часы,
Частный случай, которому имя.
Остров ломберный будет сыт
Лодками вашими и моими.
* * *
Где замысливатель суффиксов и скобок
Увидал на подоконнике футляр,
Он завидовал охотнику Лескову,
Как во Львове убегал от патруля.
Где бессонница с собачьими глазами
В лифте падает, как запонки с манжет,
Хвастал дружбою с начальником вокзала
Рыбьих косточек и стреляных пыжей.
А казалось наблюдателю Дамаска –
Он ученый приграничной полосы
С мезонина, где достоинства и масти,
Снеготаянья аптечные весы.
* * *
Капающая бумага с косточкой и довеском,
В отметинах черепичных, как маленькая страна.
Там близкого северо-запада оранжевая занавеска,
Как белая этикетка от яблочного вина.
Как много вы означаете, чистое полотенце,
Виды чужого лета и падающее перо,
Собственная свобода нравиться и вертеться,
Выглядеть по-домашнему вечером и вчетвером.
* * *
Бегавший рощей зеленого лука,
Правивший садом намокший гамак,
Я проезжаю близ города Луга,
В нашем купе наступила зима.
Сумерки ближе, чем собственный космос,
Пару минут, и уже подойдут.
Так объяснимы глазами стрекозки
Возрасты леса на малом ходу.
Так, избавляясь от камня зубного,
Тронет загар часовой поводок,
Будто на четверть десятого ноги,
Виды железа в стакане с водой.
* * *
Все летние цвета ее почтового вагона,
Зеленые крыла и треугольные ключи
Заводят, как пластинку, южнорусскую погоду,
Где ходят пароходы мимо города Керчи.
Уплывшие деревья из папируса и стали,
Под нами горожане поспешают на базар
В сезон ее охоты за свободными местами,
Как радиоволна или на пальце стрекоза.
Все люди разбегаются на сложных и несложных,
Бегущие к воде и заходящие с туза.
Смотри – моя жена, она лишается обложки,
Как розочки в петлице Николаевский вокзал.
* * *
На лавочке написано: Люба или Катя,
Внизу пересекаются Волга и Ока,
Холодеет радужка сентябрьского заката,
Стягивает голову бегущая строка.
Сколько бы ни снились мне корни или кроны,
Ставшие озерами парные следы,
Наша авиация – железная дорога:
То же снисхождение к поверхности воды.
Все мои знакомцы со смычками наготове,
Будущие хлопальщики, если попаду,
Впрямь ли вы уходите, как таксомоторы,
Если вас услышали в наветренном ряду.
Когда на вас оглянется половина зала,
Шелохнется музыка на глиняных ногах –
Это ваша спутница с блестящими глазами,
Злей виолончели шоколадная фольга.
* * *
Ты мне снишься на вокзале Варшавском.
Мне там холодно во сне одному,
Как царевичу с опущенной шашкой
В юго-западном осеннем дыму.
Мы все путаемся в собственных ценах,
Носим все еще распахнутый мех,
Где походкой субалтерн-офицера
Приближаются трамваи к зиме.
А седьмого сентября по подъему
Видел мальчик, не попавший в рукав,
Все подъезды городского района,
На веревке золотого жука.
