В Москве 20 февраля прошла дискуссия о кризисе литературного клуба как феномена публичной литературной жизни в столице. Позволю себе, по географическим причинам в этой дискуссии не участвовавшей, высказать некоторые соображения на эту тему.

        В Питере в этот день не происходило вообще никаких литературных событий. Заявляю это как куратор сводного городского инфопроекта на данную тему СПбЛитГид. В Москве, сообразно программе и последовавшим за ней отчётам, было два мероприятия, важность каждого из которых для развития литературы представляется чуть ли не безоговорочной.

        С 1997 года, когда я начала наблюдать за происходящим, многое в Питере изменилось. Сложилась, а затем и разрушилась структура салонов, причём, в отличие от Москвы, было несколько случаев, когда сообщество утрачивает площадку, и, будучи не в состоянии найти новую, прекращает работу.
        Так было с вечерами в подвале истфака около 1998 года, собственно говоря, принципы работы в рамках которых предугадали "Русский слэм" Вячеслава Курицына. Тексты, представленные там, не заслуживают никакого интереса, кроме именно такого, социологического.
        Так было, когда Сергей Завьялов и Лариса Березовчук делали на регулярной основе (1997) поэтические вечера в Центре современной литературы и книги (сейчас эта точка превратилась практически в союзписательскую площадку, но временами не без жемчужных зёрен), а потом (1998) поэтов оттуда прогнали.
        Так было с клубом "Шалтай-Болтай" (1999-2000), который просуществовал один сезон, а потом помещением стали распоряжаться другие люди. Так было, возможно и ещё с некоторыми частями пространства, контекста. Дальнейшее перечисление не имеет значения. Суть в том, что подобное ощущение вытеснения, кажется, не очень свойственно Москве.

        Возможна и принципиально иная модель закрытия литературных мест. Условно назовём её – разочаровавшийся куратор. Это когда куратор не в силах более представлять то, что он представляет.
        Так было с Дмитрием Григорьевым, который не стал восстанавливать самый разнородный по представляемым авторским эстетикам за всю историю наблюдений клуб "Шалтай" в силу личной занятости и необходимости кормить семью.
        Так было с Ларисой Березовчук на несколько ином этапе, когда она отдала свой салон "Лицей", основанный в 1999 году, Евгению Антипову – дело было в начале 2001 г., и теперь в этом салоне сложился свой маловменяемый круг постоянной публики, и сам "Лицей" то всплывает на литературной карте города, то опять исчезает. Писать о том, насколько плох этот салон и непрофессионален его куратор, уже настолько бессмысленно, но: "Алло, здравствуйте, Евгений, Вас Даша Суховей беспокоит. Что у вас в "Лицее" будет на следующей неделе? – Ну там вот эти, они муж и жена, у меня где-то фамилии записаны, нет, не в компьютере, нет, они абсолютно не известны, это их первое выступление, они приходили месяц назад, и всё ждут возможности обсудиться, я вам перезвоню, когда найду. – Хорошо. До свиданья" (художественная обработка наиболее полюбившегося мне эпизода из истории наших взаимоотношений).
        Разочаровались в профессии куратора литературного клуба и Сергей Завьялов ("Поэты Петербурга", 1999), и Дмитрий Голынко-Вольфсон с Александром Скиданом ("Амплитуда", 2000). То есть, или всё потихоньку затухает, или планируется, но не происходит переброска на другую площадку.

        В этом тексте c самого начала рассматривается такой тип публичной литературной жизни, как конкретное место (адрес), где под руководством (в сфере ответственности) конкретного профессионального литературного куратора с примерной регулярностью от 1 до 4 раз в месяц происходят литературные мероприятия с участием живых авторов. Есть и иные типы публичной литературной жизни – например, ежегодные чтения на Сочельник, которые делает поэт Алишер. Или работа куратора внутри институции, ответственность за все литературные мероприятия в которой этот конкретный куратор не несёт.
        Институций таких в Питере сейчас – две: Музей Ахматовой и Подвал Бродячей Собаки. В обеих институциях ответственное за проведение вечеров лицо а) не является специалистом по современной литературе и б) рассчитывает на определённый круг профессионалов – по мнению этого же лица, могущих проконсультировать при принятии решений насчёт возможности проведения выступления того или иного автора во вверенных ответственному лицу стенах.
        Объяснение получилось муторным. Суть вышесказанного сводится к тому, что литературному куратору как таковому (грамотному профессионалу, знающему тексты представляемой им литературы, и часто предугадывающему результат вплоть до: может быть, никто и не придёт, но налицо расширение контекста) не доверяют даже организации-партнёры.
        По этой причине ситуация доходит до состояния анекдота. Несведущий сотрудник институции отдаёт предпочтение работе с институциями же (некий союз писателей, некое лито, некое сообщество литераторов с эффектным названием). Демонстрируется на достаточном количестве примеров из современного СПбЛитГида. Меня как куратора проекта – такой расклад не радует, да куда ж от него деться. В Москве такого – считанное число: ташкентская школа, поэзия.ру, кипарисовый ларец... Кажется, всё.

        Разумеется, здесь было сказано не обо всех мотивах закрытия салонов. Но схема процессов приводит к тому, что публичная литературная жизнь в моём регионе становится неинтересной. Даже для куратора проекта СПбЛитГид. Но ни в жизнь не соглашусь с тем, что московские "Авторник" и "Классики XXI века" привлекают публику возможностью напечататься, или выпить, или потусоваться в курилке между дверями, то есть чем-то, кроме звучащего текста и возможных сопровождающих текст элементов – об этом было сказано в обзоре в ЛЖМ.
        И вообще, на мой взгляд, кризис клуба присутствует в большей степени не в московской, а в питерской публичной литературной жизни. Что, впрочем, не отменяет отдельных вечеров, которых пока достаточно, потому что сезон переживает разгар.
        Но тем не менее, из регулярно действующих мест я для себя выделяю только субботние дневные сборища, организуемые Борисом Констриктором в Подвале Бродячей Собаки раз в месяц. В феврале было совместное выступление питерских авангардистов и Сергея Бирюкова, в марте ждётся презентация 15-го "Крещатика". И всё. В принципе, к нормальному типу литературного салона приближаются вечера в Музее Достоевского (примерно: круг альманаха "АКТ", ранее в Музее Пушкина, в ДК Железнодорожников и нек. др. местах), но они как бы существуют сами по себе, своим, хотя и небезынтересным кругом. Авторы, которых они в состоянии привлечь к работе своего клуба, так или иначе уже в нём появлялись, поэтому ходить туда за чем-то принципиально новым, к сожалению, не получится.

        Главное в работе регулярно действующей точки притяжения литературных интересов – постоянные обновления. Или авторы, которые много пишут и меняются от произведения к произведению (таких в Питере существенно меньше, чем в Москве), или авторы, с контекстом восприятия которых должно что-то происходить в рамках литературного клуба (нетривиальное объединение разных авторов по неожиданному принципу в одном вечере, приглашение чуждого автора и т.п.)

        Кажется, я где-то упоминала, что в Питере как отсутствовало, так и отсутствует что-либо, ориентированное на современную прозу, на её понимание, а не на встречу с читателем с целью раздать автографы. Мне эта идея кажется по-прежнему плодотворной и адекватной. Хотя бы потому, что между поэзией, которая так или иначе, хотя бы частью, но оказывается в поле внимания живой литературной жизни, и, предположим, фантастической литературой, которая тоже вполне востребована в плане обсуждений и институционализации – нет ничего. Каждый пишет, как он знает сам, не оборотясь на чтение прозы тех, кто пишет буквально в десяти остановках трамвая от него.

        С критикой в Питере тоже есть проблема. Но она – иного порядка. Топорова не перевоспитать, журналистов газет не заставить не допускать ошибки или разбираться во всём, Елисеева не подключить к интернету, Курицына не отключить от оного. При этом постоянное профессиональное общение между ними кажется совершенно необязательным. А молодёжи вообще нет. В Москве средний возраст пишущего о книгах ближе к 30, у нас – ближе к 40. Вполне возможно, что такая ситуация с критикой вызвана проблемами с устной формой работы с поэзией и полным отсутствием таковой работы в отношении прозы.

        У нас пишут про книжки, когда они уже вышли. Но естественное развитие литературы и типографское представление каких-то отдельных её частей разнятся в динамике. Издательский цикл, издательские же проволочки... Мне кажется, что это обстоятельство важно. Дорогие литературные кураторы города Москвы! Посмотрите, до чего докатились мы, и есть вероятность, что докатитесь вы! Не повторяйте чужих ошибок! Пользуйтесь презервативами и автоматической проверкой орфографии! [далее текст теряет разборчивость и фразеологическую связанность с предыдущими фрагментами]