INFERNO, V, 135

        В электричке я читал "Семь вечеров" Борхеса; вечер первый - "Божественная комедия", история Паоло и Франчески. "Существует нечто, о чём Данте умалчивает, но что ощущается на протяжении всего эпизода и, возможно, придаёт ему ценность". Сидевшая рядом со мной миловидная девушка с золотистыми волосами и профилем флорентийской патрицианки внимательно изучала биржевые сводки в "Коммерсантъ-daily". Похоже, что книга в моих руках её не заинтересовала.
        Гуляя по парку в Новокузнецке, я смотрел, как тёмный вихрь кружит одинокие снежинки. А уже в четыре часа утра я сошёл с поезда на станции "Инская". На улице оказалось совсем не так холодно, как можно было ожидать. Домой отсюда меньше часа ходу, если идти напрямик, по тёмным лесным просекам. Небо над головой слегка светилось, и осенние листья шуршали под ногами. "Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу", - эти хрестоматийные строки напомнили о себе в самом конце пути, и в них не было никакой литературности, потому что сначала в голове возникли такие строфы:

        Вот мир, в котором
                Паоло и Франческа
                        неразделимо вместе,

        а что до адских мук -
                Господь и Данте
                        рыдают за кулисами.

СВОЯ ЖИЗНЬ

        У нас, слава богу, своя жизнь, и мы смотрим на греков, финикийцев и японцев как на равных. Но всякий текст устроен, как мышеловка: впускать - и не выпускать! А где же кусочек сыра? Кажется, на шкафу затерялся. Хорошо размышлять об этом ранним сентябрьским утром, лёжа в ванне, с пустой от забот головой. Похоже, сегодня снова будет жара. Можно поехать на Обское море и бродить босиком по воде, шалея от ярких красок осени и синего неба над головой:

Vivir quiero conmigo,
gozar quiero del bien que debo al cielo...

        Мне очень нравится эта строфа, нравится вкусовое ощущение, возникающее где-то у корня языка (не случайно по-испански paladar - это и "нёбо", и "вкус"), нравится повторять влажными губами:

...a solas, sin testigo,
libre de amor, de celo,
de odio, de esperanzas, de recelo.

        Но что такое свобода от любви, о которой говорит Луис де Леон, как не ощущение её вечного присутствия? Может быть, нечто большее: любить и быть свободным от любви одновременно. Это и есть самое лучшее; то, о чём я сегодня могу только догадываться.