Faina Grimberg

ФАИНА ГРИМБЕРГ

Фаина Гримберг - поэт, прозаик, историк. Родилась в 1951 г. Окончила исторический факультет МГУ, специалист главным образом по истории Балкан, автор нескольких популярных книг по истории России, статей по истории культуры, нескольких десятков романов (опубликовано 22, некоторые под псевдонимами - Сабахатдин-Бора Этергюн "Призрак музыканта", Клари Ботонд "Любовники старой девы", Ирина Горская "Андрей Ярославич" и др.), преимущественно исторических, драматургии, стихов (опубликована ничтожно малая часть). Живет в Москве.

Стихи публиковались в альманахе "РИСК", отдельные издания: Ф.Гримберг. Зеленая ткачиха. М., 1993; А.Артемьев, Ф.Гримберг. Зарисовки с натуры, или Андрей Иванович возвращается домой. М., 1997 (сетевой вариант - на сайте "Вавилон"). Цикл "Андреева любовная хрестоматия" опубликован на сайте "Вавилон".

"TextOnly" представляет несколько отрывков из новой поэмы Ф.Гримберг "Тривиальное стихотворение о пьесе", законченной в марте 2000 г. Полностью поэма будет опубликована приблизительно через месяц на сайте "Вавилон" на персональной странице Фаины Гримберг.

Поэма "Тривиальное стихотворение о пьесе" продолжает своеобразный лирический эпос Ф.Гримберг, центральным героем которого является живущий в разных эпохах (от древнего Вавилона до наших дней) молодой человек по имени Андрей Иванович. Из-за технологических особенностей html-верстки в нашей публикации не всегда соблюдены особенности очень сложной стиховой графики оригинала.

Тривиальное стихотворение о пьесе
(отрывки)

<...>

Я тоже очень много выступала
с одной научной версией.
Однажды
на выставке портретов ярославских
я видела один таинственный портрет,
который Фейнберг-пушкинист определял как странный.
Портрет был просто копия портретов
известных графа Саутгемптона.
Молодой человек в костюме позднеелизаветинской эпохи
сидит в елизаветинском кресле и держит на коленях черного громадного кота.
Русые волосы длинным жгутом перекинуты на грудь вышитого камзола
и видны кончики банта, завязанного на затылке.
Но лицо совершенно русское, хорошо знакомое мне,
пестрые прелестные и теплые глаза...
Москва зимой,
в Немецкой слободе
английское посольство квартирует.
И, значит, вот
у этого посольства
был секретарь посольства Уилл Хантинг...
А впрочем, нет, не так, -
Орландо Вульф...
Орландо Вульф был другом Джона Тэрбервилла,
который тоже был в Московии и вот что написал:
"Дебелая жена икона златоткана
Сидит набелена и на щеках румяна
алеют алыми кругами
черными зубами -
она их по обычаю чернит -
грызет орехи и миндаль заморский.
В это время яростный супруг
ее мужик московский
юношу влечет на лавку
постельную
на ложе наслаждений.
Обильно кубками застолье водкой и вином..."
Джон Тэрбервилл имел в виду конкретность.
Один парнишка крепостной, красивый мальчик,
подросток, юноша,
Андрей Иванович, конечно, -
да кто их, крепостных, по отчеству зовет!..
Андрей был крепостным боярина Григория Кружкова.
Кружков любил его.
Кружков пытался
внушить Ивану Грозному идею
реформ.
Кружков был вынужден бежать.
Кружков бежал в Архангельск и уплыл
на корабле,
поскольку подарил
Андрея своего
Орландо Вульфу.
Орландо Вульф устроил сей побег
на корабле английском.
Но в пути
Андрей почувствовал себя свободным,
и за любовь свою,
которую Кружков
бесстыдно предал,
отомстил Андрей;
боярина Кружкова заколол кинжалом.
Портрет Андрея, писанный английским анонимом,
однажды в ярославский передал музей
Сергей,
потомок реформатора Кружкова.
Кружков нимало не любил жену,
поэтому имел детей.
Андрей изображен
в одежде аглицкой,
с котом своим любимым
по кличке Чика.
Писан был портрет
по указанию Орландо Вульфа.
Орландо был влюблен
в красавца Саутгемптона,
которого Андрей
напоминал ему безумно...
Что же было дальше?
Туманный Лондон, где Орландо Вульф
однажды снова графа Саутгемптона встречает.
Один безумный треугольник страсти,
когда Орландо снова любит графа,
когда Андрей, успевший полюбить
Орландо Вульфа,
вдруг осознаёт,
что тот его уже совсем не любит,
когда красавец Саутгемптон увидал Андрея
и полюбил безумной бешеной любовью,
когда Андрей взаимностью ему ответил,
когда отчаявшийся Вульф пытался Саутгемптона убить,
но был Андреем горделивым умерщвлен...
И вот карета мчит в далекий Стратфорд,
где Саутгемптон делает Андрея
Шекспиром
по фальшивым документам.
Граф не хотел огласке предавать
убийство Вульфа русским эмигрантом.
Жил в Стратфорде некий Шакспер Джон,
Имел сына Вильяма беспутного он,
Который браконьером был,
оленей в лесах беззаконно стрелял,
в наемные солдаты подался,
в поход пошел
и в чужих краях пропал.
И вот Андрей становится Шекспиром,
как будто возвратившимся.
Теперь
нам все понятны странности Шекспира
и безразличие Андрея к Анне Хэтуэй
и детям Шакспера.
Андрей читает книги,
он изучает восемь европейских языков,
не исключая греческой латыни.
Он с жадностью, присущей московиту,
всю Англию орлино познает -
от королевского двора до скотобойни.
Его желает видеть сам король,
о нем толкуют в университетах,
он славится...
Он изменяет Саутгемптону
с известным мальчиком Уили Хьюзом,
которому сонеты посвящает.
В сонетном этом цикле аллегорий
Андрей нам говорит, как рвется сердце,
на части разрываясь от любви.
Он любит юношу, он человек.
Но также любит и народ свой богоносный,
аллегорически его изображая в лике
ветхозаветной, противоречивой
смуглянки страстной.
Как это по-русски!
Сонетный цикл Шекспира -
"Песнь песнЕй"
английская
на русский православный лад...
Граф Саутгемптон не простил измены,
и по его приказу поджигают театр "Глобус".
Кончено.
Больной,
измученный и сломленный Андрей,
Шекспир подложный,
воротиться принуждён
к чужой семье постылой
в дальний Стратфорд,
где вскоре умирает...
Как писал он!
Как он писал!
Не верите?
Читайте!
Его внезапное охватывало чувство,
нелепое, но очень характерное,
гордыни,
этой гордости за общность,
которой от рожденья он принадлежал:
безбрежно русским ощущал себя,
и в эти сладкие -
естественно! -
часы
такое, например, писал...
Не верите?
Читайте!
В черновиках назвал он эту пьесу
"Крутой маршрут навстречу зимней сказке".
Читайте!
К сожалению, не помню,
чей перевод,
но точный перевод!

<...>

Бедный Полоний
архетип инородца
странник
младший в своей династии
возможно, изгнанник
Максим Грек
этакий Киприан
Остерман Андрей Иванович
О!
Он осторожен, ссориться ни с кем не хочет, знает суть жизни, то есть практику ее
ощущает лЕзвие...
Бедный Полоний
При двух стервозных датских королях,
Старея и немножечко мудрея,
Служил он в должности полезного еврея,
Хотя он был по паспорту поляк.
Бедняга
Полоний смеется глазами очками
на площади Варны у моря молочный коктейль
Полоний такой незадачливый канцлер
Полоний смеется ласково и сияюще стеклышками очков
Долговязый Полоний вспархивает полами старого серого макинтоша-плаща
мило поблескивая длинноносой улыбкой очков...
Бедный Полоний
И бедный Лаэрт
с паспортом заграничным в новом кейсе
И - сухо, сурово и отчужденно -
Гамлету:
"Вы, кажется, пьяны. Вот платок, оботрите пот.
Я не говорю по-русски.
Я понимаю только английский и польский.
Сегодня Покров прописной завершен.
Я навсегда покидаю Андрея Константинопольского снег'а..."
Бедный Лаэрт в новой шляпе шведской стокгольмской.
И бедный Горацио
пьяный в короткой майке без рукавов
голые мощные плечи
стихи читаем подстрочник
Послание по Интернету "Хай, гамми!"
что в переводе на язык родной означает "Привет Эпштейну!".
Бедный Горацио
И бедная бедная Гертруда
в строгом костюме
отложной воротник белейшей блузки
нежная плотность женской шеи
И строгим треугольничком значок об окончании с гербом
И гладко на пробор
и узел на затылке
И да здравствует!
И бутерброды с икрой
И выпьем!
А я веселая, порхаю ласточкой.
А ветерок летит, веселый, ласковый...
Люблю, Клавдий, люблю...
Клавдий, это шампанское...
Клавдий, не надо!
Пропадай все пропадом!
Люблю!
Клавдий, люблю!..
Бедная бедная Гертруда.
И бедный бедный Клавдий
ренессансный правитель веселых пиров
герцог из оперы Верди
"Сердце красавицы"
король из младших арканов Таро
масть его чаша
Франциск
а также канкан
"Смотри, как эти глазки
стреляют метко.
Мой друг, мне сразу видно,
она кокетка..."
И повернувшись, поворотившись задом,
и откинув сюртучные фалды,
он припрыгивает...
Бедный бедный Клавдий.
И бедный Гамлет Старший
Гамлет-отец
бедный призрак
воин средневековый в звании майора
или это называется: "в чине"?
Бедный Гамлет Старший
человек бесконечно неостроумный
ругатель матом солдат, которым отец
слуга самому себе президенту-полководцу
который генералиссимус
плащ-палатка внакидку
на кольчугу потертую боевую
А для тебя, родная
Есть почта полевая
На поленьях смола как слеза в огромном камине
цельный вепрь жарится на вертеле
Сидят и слушают слепого скальда бойцы-товарищи
И поет в моем сердце гармонь
Про улыбку твою и глаза
Бедный Гамлет Старший.
И бедный Йорик
простой деревенский парень
из-под чуйского тракта
село Хр'еново Карачарово
Закончил в областном центре города Бийска институт контролеров
работал кинокритиком в клубе совхоза
драмоделом соавтором помощником свиноводом
В Хёльсингор приехал пешком
лыжи вострые за спиной
с одним фибровым чемоданчиком на полочке
в домотканом пиджаке довоенного сукна
как хаживали обыкновенно в Москву самородки...
А как выскочит бывало в пиршественный зал
как фальцетом голоснет петушиным взвизгом:
"Эх!
Мимо тещиного дома я без шуток не хожу..."
Обхохочешься!
И похабной скороговорочкой закончит:
"А только летаю на воздушных шариках!"
И руки в боки
ёж-Москва!
И пошел, пошел, пошел!
Ну, скоморох, ну, класс!
Я пришел дать вам блин!
И Гамлета маленького сопливого еще
бывало на руки свои корявые неверные подхватит
А глаза-то шалые
тучки в них гуляют рваные лихие
"Люби, принц, родину
и ее народушко
и ее партию и правительство!
Люби, принц, крепко-накрепко!
Иначе оторву тебе
сам знаешь где!
Ты будь, Андрюха, будь!"...
И ласково-грозно
пальцем дрожащим негнущимся
перед глазами дитяти поводит...
И маленький Гамлет вприпрыжку бегом
и кричит на мощеном дворе возбужденный:
"Да здравствует война и революция!"...
Бедный Йорик
строгий воспитатель
когда он моется в сауне и ухает распаренный в сугроб
маленькие Гамлет и Лаэрт подглядывают выскакивают и кричат высоко по-детски:
"Голый! Голый!"
за что Лаэрт и получает от Полония нагоняй...
Бедный Йорик
человек бесконечно жестокий
В своих кривляньях шутовских топорно груб
Но липкие от медовой коврижки детские Гамлета щеки
Доверчивы к этой щетине жесткой колючей вокруг жестких губ...
О Йорик бедный бедный!
Это стихотворение -
на самом деле оно -
поэма,
на самом деле оно -
роман
и на самом деле оно -
кино!
И вот уже Офелия скользит на галерею
где длинноногий легконогий Гамлет
в одном холстинковом белье в штанинах узких белых
объятьем длинным кверху вскидывая руки
ногами прыгая легко
почти бесшумно
как эльф ночной
танцует полонез...
Действие пьесы начинается задолго до начала этой пьесы...
Костел святого Климента в Саратове прабабушка Ядвига
накинув на прическу кружева
прелестных юных бабушек букетик -
Марыся, Зося, Хеля, Александра

<...>

Полоний объясняет: Гамлет обречен, потому что отец Гамлета...
Отец?
Неужели?
Кто его отец?
История с началом без конца.
Злосчастный Гамлет, он убил отца...
Трое саней
по трое коней
цугом гуськом
кони - распластанной крыльями птицей
Стефан Баторий, О'Генри, Саша С'околов красавец,
Зощенко Миня, Полоний, Гертруда -
все однокурсники бывшие, ждавшие чуда,
Все гитаристы, актеры-любители,
тонкая нить.
Физики продолжают продолжать шутить...
Кто-то подкрался коварный сзади
И только Полоний продолжал говорить
с этой казавшейся наивной страстностью
о Кушнере, о Чехове, о смерти, о "Вишневом саде"...
Полоний и Гертруда
зимний порт
фоном северный ветер серый
кружевом издали снасти
на полотне парусов
полетом стройные мачты
Эву Дымарчик с собой
и ящик данцигской водки
той золотой
Гданьск
в лондонском порту в одном моем романе...
Полоний и Гертруда
и Гертруда...
На площади огромные часы
Варшавскую мелодию играли.
И повторяя вытанцовывая туры,
И вдруг на цыпочках над вечером взлетая пролетая
солнечного света лунной полосой,
Покойным хороводом шли вокруг часов
раскрашенные пестрые фигуры.
Последней выходила Смерть с косой.
Варшавские часы играли музыку...
Полоний и Гертруда
И ночь, ночь, ночь, когда по автобану
Влет выхлестнув коней в один замах,
Они мчались в Томашув к Юлиану,
И пела Надя Паустовская в санях...
И мягко посверкивали юные нежно-красные щеки
Высверками взблестывали мягкие иголки соболиной шубы
И на конях огромных -
копыта в перестук -
Черты теней больших лохматых темных шапок
на белом жарком снеге высоки -
Летели с факелами в лапах темных
Летели пролетали гайдуки.
Летела по бокам дороги зимней тишина полян.
И перестук подкованных копыт летел
вдоль этой белоты прозрачной сказки.
На лицах юных разгоралась алость краски.
Дышалось вольно: "Михаил!"
и пелось: "Юлиан!"...
Желание быть королем -
оно, возможно, и непростое желание.
Башни краковских замков
на солнце темнеют ясней.
И, слегка затеняя солнце
остроконечной шапкой,
В город Абрам Запыленный
входит на семь дней.
Восходит по лестнице шаткой,
На трон восходит вотще,
Как есть - запыленный, босой,
С желтой звездой на плаще,
Плащ пронизан дождем и росой
И его королем выбирают.
Он - птицеголовый еврей,
как в рукописи еврейской
четырнадцатого века
Смотрите один рисунок...
Эх, была не была!
Голова белой вороны,
птицы
у человека.
Но выборщики-поляки
думают, что орла!
И он орлом пролетает в клуб'ах площадной пыли,
Он орлом пролетает, растрачивая пыл.
И через семь дней, конечно, конечно, его убили.
Но эти семь дней все же
он королем был!
И желание быть королем -
это мое для тебя желание,
это я нахожу в Краковской энциклопедии твой герб.
Но ведь
желание быть королем -
это, возможно, и нежелание
приколотить на дверь в десятом этаже
свой родовой герб -
скрещенные сабли на щите и над щитом корона.
Пусть будет гербом сухой красивый и витой древесный лист,
над притолокой прикрепленный,
Желтый золотой,
а был зеленый.
Желание быть королем -
это простое желание свободы,
это простое нежелание быть здесь,
потому что дядя Володя - это сосед,
это рабочий на службе имперской идее.
Дядя Володя не любит польских аристократов.
Дядя Володя не любит художников, Гамлетов и евреев.
Этих последних дядя Володя не любит сильно,
даже сильнее, чем польских аристократов.
Евреи,
некоторые,
дядю Володю любят.
Они полагают, что они перед ним виноваты.
Зачем он такой нехороший?
Он, наверное, жертва чего-то.
Евреи -
они виноватые русские интеллигенты.
А польские аристократы,
некоторые,
например, Анджей Вайда,
любят евреев.
А евреи не любят ослов;
кажется, это сказал Тартарен...
Желание быть королевой -
это опрометчивое желание.
Ведь есть в королевстве замки,
а в замках есть подземелья,
а в подземельях - цепи...
Но я - как Абрам Запыленный.
И чудится нежно-соленой
Впалая твоя щека,
Чудится нежно-соленой,
Если ее тронуть,
если ее тронуть
кончиком языка...
Ты говоришь: "Мне так плохо без тебя. Ну, обними сильней!"
И вкус нежно-соленый,
И я, как Абрам Запыленный,
я, как Абрам Запыленный,
В город вхожу на семь дней!..
Гамлет сошел с корабля.
Месяц ушел длиннорогий.
Месяц растаял в небе,
звезд небесных пастух.
Длинный и легконогий
Гамлет идет по дороге
И говорит монологи
Громко трагически вслух.
Гамлет говорит:
"Мы сказали: счастье.
Да, конечно, есть.
Счастье, да, конечно, есть еда;
Конечно, есть...
Здесь, конечно же, сейчас...
Есть...
Вечер на равнине -
да,
ага, угу...
А что?..
Сияет ветер... А?
Ветер сияет...
Темно...
В спальне матери за гобеленом сыро
Стены большие свеча деревянное ложе
А вы, чужие, зачем идете на принцип?!
Вы, несогласные с болью нашей, с позором нашим, с этой нашей страшной судьбой!..
Оставьте нас!..
Это наш вечный спор
варягов, датских принцев,
Между собой...
Кто вы, чужеземцы?
Вы убьете самую суть этого нашего страшного мира,
Стоит вам только начать!
Но нет, нет!
Против польского умника выпадом беззаконным двинет моя рапира
И крикнет ему,
срывая в жестоком крике горло свое;
крикнет ему,
крикнет:
"Молчать!"
А я люблю, когда ветром рвет равнину
Я люблю сумасшедшую гибель тюрьмы
Я люблю, когда распахивает мою рванину
Моя Мария мужская нежная
головой чалмы...
Я люблю, когда
с капюшоном черным, на плечи откинутым костяные,
Он, Смерть, приходит безносый,
Не умирать зачем?
Войска живут и воюют,
а я задаю вопросы,
А если я что-нибудь сделаю,
вам будет страшно всем...
Пьяные и молчащие...
меня в глаза!..
Голубка!
Мое ребро!..
Скользкая и серебряная...
Из одного кубка...
Пир -
винтовыми извивами
золото и серебро
вверх одною рукою все...
Волосы...
В зубы - язык...
Солнце
проблеск блеск блик
И сразу -
я добрый
я мальчик
И на полу, на каменной кладке, у стенки
девочка -
обтянутые подолом длинного платья холстинкового коленки
Девушка -
черного платья классические раструбы
Горьковатая сласть сладость медовых сот...
Девушка устрица раковина
сладость медовые губы
Вспомню - и сразу встает!..
Девушка устрица раковина
замкнутой девочки робость
горбинка тонкого носа
Детский дух летящих на теплом ветру
тонких волос-колосков
И на тонкой шее внезапная жила
Лицо,
сдавленное впадинами висков
Упорство молчание сила...
Коричневый конь...
Лоснится коричневый конь,
мускулами гуляет, играет огнем.
И тогда в порыве
Маленькая лошадница -
кожаные штаны -
скачет на нем,
Припадая к широкой гриве...
Маленькая лошадница,
пешая,
кожаными сапогами - чуть вразвалку -
П'о ветру - синий плащ...
Маленькая лошадница,
перегибая палку,
как разрывая хрящ...
Кончено, кончено, кончено...
Я припущусь бегом...
Войска Фортинбраса...
Пошел!..
Стеснились на тесном пространстве
в этом редкостном постоянстве -
Polonius, the Polack, the Pole...
Острым хладом жел'еза мне в грудь уперло
Сердца вкус
горек.
Болью грубой и рвущей
разом схватило горло.
Бедный Йорик...
Башни громоздкие замка.
Пиры, празднества и поминки.
Вопли дудок и труб,
вой мощной волынки.
Жалко!
Факелы смоляные, блеск живого огня...
Все! Конец! Не под силу.
Мне без нее нет жизни,
засыпьте могилу.
В землю кладите меня...
"I loved Ophelia: forty thousand brothers..."
Я ненавижу слово "держава"!
Кабак - и лицом об стол.
И на убийства, убийства, убийства
не надо мне права!
Polonius, the Polack, the Pole..."
Гамлет заканчивает говорить.
Небо рвет порывистым ветром,
жестко, жестоко снежным.
На равнине широкой-широкой
смотрит прямо перед собой
Этим взглядом недобрым и нежным
Гамлет судьбой.
"Вы связаны", - Лазарь Вениаминович сказал;
то есть он сказал, что мы связаны,
то есть вы - это мы.

<...>