Textonly
Само предлежащее Home

ГЕННАДИЙ ВДОВИН


Геннадий Вдовин - историк искусства, критик, журналист. Родился в Москве в 1961 г. После окончания в 1983 отделения истории искусства исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова работает в музее-усадьбе Останкино. С 1989 - заместитель директора по научной работе, с 1993 - директор музея. Основные темы опубликованных книг и статей: история и теория русского искусства Нового времени, вопросы современной культуры и музейного дела, методология искусствознания. Тем же проблемам посвящены преподавательская деятельность, работы в прессе, на радио и телевидении. Опубликованные книги: "Останкино. Театр-дворец". М., 1994 (в соавторстве); "Образ Москвы XVIII века: город и человек". М., 1997 (переведена на английский язык); "Становление "Я" в русской культуре XVIII века и искусство портрета". М., 1999. Публикуемый текст входит в цикл эссе "Памяти памяти". Цикл частично опубликован в "Независимой газете", но этот текст публикуется впервые.

В приложении к публикации приведен список основных публикаций Г.Вдовина.


ПАМЯТИ ЭРЫ ПСИХОЗОЯ
Якобы расшифрованная диктограмма
с будто бы заседания "Эссе-клуба"
словно бы от 31 января 2000 г.

Рыбка плавает в томате.
Ей в томате хорошо.
Только я, ебена матерь,
В жизни места не нашел!


Частушка

        Всякое заседание "Эссе-клуба", наверное, предполагает некую импровизацию. Беда в том, что импровизатор из меня плохой... И лучше бы, если уж и не читать, то хотя бы подглядывать в какой-нибудь текст...
        Да и не то даже лихо, что импровизатор дурен, хотя, конечно, у него, болезного, с дикцией проблемы, не говоря уж об эвристическом запале и художественной воле, без которых всякая импровизация - так, кисель... И еще печаль, что в стране, обреченной литературоцентризму, в отчизне неизбывной и безнадежной литературщины, само такое признание - "я, де, не импровизатор" - по меньшей мере, книжно и выспренно. Всякий сообразит - из такого заявления вытекает: "я, мол, не Сильвио"; потом, с неизбежностью следует, что, он, скромняга - уж точно Чарский.
        Оно, конечно, тоже недурно... Но, далее, для всех начитанных маячит дихотомия "Мицкевич" - "Пушкин"... И дело сделано... Допрашиваемый - исповедывающийся - презентирующийся - глаголющий etc. для одних пойман и разоблачен... Другие нашли в нем родственную душу...
        Дальше можно уже не добавлять, что ремесло находит человека, а не наоборот, и ты был ему обречен с малолетства...
        Лишнее уже присовокуплять, как мучился этой темой с рождения - ажно 38 лет; ночей не спал, сладкий кус не доедал, всю подушечку измял, все глазки проплакал etc...
        Само собою разумеется восхищение какого ни есть подходящего "старика Державина" или повествование о том, как ворвались к тебе поутру какие-нибудь "Некрасов и Григорович" с лобзаниями... (То, как твой личный "Гаврила Романович" справлялся о нужнике и как несло от твоих персональных "Некрасова и Григоровича" перегаром, естественно, опустим)...
        Вовсе уж не стоит толковать о радости матери, невесты, жены или любовницы, понявших, наконец-то, с кем имеют дело...
        Многозначительный эпиграф "Выхожу один я на дорогу..." или еще что из творчества золотушных и кривоногих поручиков от русской или мировой литературы опускаем...
        Выспреннее посвящение волоокой и грудастой "незнакомке" под инициалами "NN" можно оставить...
        Главное - не забывать делать многозначительные паузы, "необщее" выражение лица и спонтанные нервические жесты, то помавая руками, то обреченно их стискивая... (Заламывать не рекомендуется.)
        Это романтический рецепт и рисунок роли...
        Возможен и постромантический...
        Вместо "Выхожу один я на дорогу..." пусть будет нечто зубодробительное из, скажем, Подороги, Фуко, Дерриды или Эко (нужное подчеркнуть)...
        Благословение "стариков Державиных" переносится в сноски, поскольку любые примечания и всякая библиография с неизбежностью выдают принадлежность автора той или иной тусовке со своими "державиными", "некрасовыми" и "григоровичами" и, естественно, означают их благословение дарования (если не "молодого", то "нового")...
        Посвящение можно бы и снять, тем паче что постромантизм предполагает, скорее, плоскогрудую стервозную субретку; а инициалы пропускаются оттого, что и так, сука, поймет, заплачет, раскается и оценит...
        Жестикуляция многозначительно минимальна, отточена, маскулинна в меру до "self-made-man", но не далее "respectable"...
        Не стану продолжать... Постромантический "фасон ля вивр" всем знаком так же, как и предыдущий, если не лучше, и отличается от него лишь способами камуфлирования авторского "Я", методами его презентации и репрезентации... Поэтому, опуская принципы подачи, попытаемся приблизительно обговорить странный предмет, вынесенный в заголовок...
        Формальным поводом к сегодняшней встрече, заявленной организаторами как некий авторский импровизационный дискурс на тему "Эра психозоя", служит выход в свет моей последней книжки "Становление "Я" в русской культуре 18 века и искусство портрета". По сути, разговор этот мог состояться и в отношении предыдущей работы - "Образ Москвы 18 века: город и человек"... Или в связи с постепенным, медленным и мучительным, тихим и печальным выходом в свет в "Независимой газете" главок книжки "Памяти памяти"...
        "Становлению "Я"..." повезло меньше всех моих текстов. Девять лет он пылился на бумаге и потом на харде. За эти годы книжка много раз печаталась в виде статей почти всеми своими главами. И не по одному разу... И даже на импортных языках... Брались за нее разные издательства и различные "грантодатели"; все что-то не ладилось... За это время вышли в свет ее куда как более удачливые "дети" - ну, например, тот же буржуазный в полиграфии "Образ Москвы...". И отношение у меня к этому самому "Становлению "Я"..." соответствующее. Как у незабвенного Венички Ерофеева про стигматы святой не то Урсулы, не то Терезы... "Они ей не нужны, но желанны"... В этом роде... Вроде женщины, которой ты добивался девять лет... Уже нет ни влюбленности, ни страсти, ни желания, ни похоти, ни азарта, ни даже позыва к охотничьему гону. Одно лишь воспоминание о том, что некогда все это было "нужно", "любо", "желанно"... И потому, подписывая верстку книжки, я не стал ничего почти менять, ограничившись уточнением сносок и написанием "P.S." к небольшой вводной главке.
        Это о тексте, качество которого свидетельствует заинтересованный читатель... Что неочевидно... (Не зря ведь даже незабвенная и надысь объюбилеенная мудрость "нашего всего" вздохнула в зачине чудесной "Истории села Горюхина": "Если бог пошлет мне читателей...")
        Пара слов о дизайне, по которому, знамо дело, встречают... Мне искренно жаль, что в силу, как всегда, "объективных" причин, не смог увидеть света тот стёбный и стильный вариант оформления, что придумал пару лет назад мой приятель, дизайнер Игорь Дубинин... Впрочем, художник издательства "Наш дом" Роберт Сайфулин корректно реализовал минимально необходимые задачи и пожелания: это и формат pocketbook'а, это и пристойные поля, на которых можно поставить непременное "NB!", это и мягкая обложка... В конце концов, к несчастью или к счастью, прошло (или почти прошло) время неторопливого чтения в кресле, при зеленой лампе, в уединении кабинета... Да хорошо бы еще плед... И рюмочку коньяку, или вишневки, или какого ни то long drink'а... Конечно, если среди присутствующих есть люди сумевшие так организовать свою жизнь, то честь им и хвала, и мое восхищение + зависть...
        В реальности, все, пусть самые глубокомысленные тексты читаются нынче на бегу, на проходе, в вагоне метро, в трамвае, на кухне... (Бля буду, сам видел прошедшим летом в светофорной пробке на Новой Басманной хорошенькую барышню за рулем "WV-Polo" при чтении второго тома Платона...) "Самые-самые" книжки могут разве претендовать на звание "прикроватных"... А тоже честь не велика - слипающиеся глаза истерзанного читателя, теплые безвольные руки, из которых эта самая книжечка выпадет через пять минут на пол, аппетитное посапывание под боком, упущенная возможность близости, бесконечное мельтешение, нет, не мыслей, не помыслов, а так, думок о нескончаемых проблемах позавчерашнего, вчерашнего, сегодняшнего, завтрашнего, послезавтрашнего дня... Бр-р-р!.. Нет уж... Увольте!.. Не мое это дело... Не место это для рыбки... А изготовители банок, не говоря уж о томатных королях, без меня разберутся... Так что слава pocketbook'ам, малым тиражам, крошечным издательствам, привечающим даже мелкую рыбу, на которую в иных местах томату не хватило...         (...)
        Именно устоявшаяся парадигма "эры психозоя" как способа жить, как манеры мыслить, как рисунка роли и дает мне право нести всю эту якобы эссеистическую и будто бы авторскую чушь с уверенностью в том, что это кому-то интересно и для чего-то актуально...
        Личными побудительными мотивами к изучению столь странной темы, как "эра психозоя", стали два вполне интимных обстоятельства.
        Во-первых, то раздражение, которое у меня как у историка искусства вызывала, вызывает и, увы, будет вызывать "гиперпсихологическая" традиция наделения любого памятника любой эпохи всем тем комплексом ощущений, что ведомы нам. В конце концов, строки вроде "ее глаза как два тумана, полуулыбка, полуплач" - не просто плохие стихи. Они дурны именно оттого, что модернизация не к лицу поэзии, как лучшему из известных способов экономии мысли и, стало быть, лучшей из изведанных методик историзации ее, мысли этой самой.
        Во-вторых, то бешенство, что я, как частное лицо, испытываю от дарованной нам нашими романтическими и постромантическими учителями уверенности в праве "переживать" и экстраполировать это "переживание" вовне, на ближних и дальних, знакомых и незнакомых... При всем нежелании цитировать Пастернака (одна из героинь его "Повести" глубокомысленно рефлексирует: "В извиненье ему можно сказать, что существует новое декадентское выражение "переживать". Однако, и переживать, то есть выставлять свои секреты для внешнего обозрения, вероятно, можно по-человечески..."); при всей идиосинкразии на Гадамера со всеми его очевидными "истинами" и бесспорными "методами", который с германской академической вдумчивостью датирует слово "переживать" в немецкоязычных текстах 1870-и гг.; и уж, тем более, при всей ненависти к философеме и тому, что злоязычный Г.Шпет назвал "белибердяевщиной", не могу не помянуть Бердяева, разразившегося во времена оны грозной филиппикой: "Модное же словцо "переживание" лучше было бы окончательно бросить. Этим бессодержательным словом слишком злоупотребляют. Слово это имеет скверный привкус и запах. Оно болезненно. Эпохе "переживания" пора положить конец". Во-во, в натуре... Чистая правда... Этой самой "эпохе переживаний" конца положить нельзя, но стремиться к тому, воспитывать в себе здоровый антипсихологический луддизм - дело чести любой, самой мелкой рыбы в самой ржавой и просроченной сроком годности банке на самом мыльном прилавке и складе...
        Итак, около десятка лет я, здоровый мужик, пытаюсь заниматься "эрой психозоя"... Говоря вчерне и очень грубо, речь вот о чем идет... Несколько тысячелетий человечество переживало "эру риторозоя" (если, конечно, позволить себе столь сомнительный неологизм от "риторики")... При всей разности насельников эпохи Среднего царства древнего Египта и Раннего Возрождения в Италии, верхнего неолита и Древней Руси XVI столетия, республиканского Рима и каролингской Франции, елизаветинской Англии и Греции александровских времен, объединяет их одно - риторическая установка, безусловная вера слову, которым можно выразить все. А то, что не берется словом - это не невыразимое, а неданное, Богом не данное... После чего наступает "эра психозоя", стоящая на том, что "мысль изреченная есть ложь", что самое важное "несказанное", что "личность" - абсолютная ценность...
        "Эре психозоя" едва минуло два столетия. "Эре риторозоя" - несколько тысячелетий (и в этом смысле абсолютно верна полемически заостренная, еретическая, не принятая даже революционной в те времена школой "Анналов" максима Анри Брёйя о том, что в конце XVIII столетия кончался неолит, кончалась эра неолита)...
        Мне всегда казалось, что конец риторики и конец лошади как тягловой силы, или, скажем иначе, открытие психологии и открытие парового двигателя вовсе не зря происходят одновременно... Открывается новый движитель (а за каждой, между прочим, новой машиной - с неизбежностью новый "deus ex machina")... Раскрываются новые материалы... Обнаруживается новая материя... Выявляется новая субстанция... Да?.. Ну, это как переключение скоростей в нынешнем автомобиле... С первой на вторую передачу - от Древности к Средневековью, со второй на третью - от Средневековья к Новому времени... (Каждый раз, конечно, с перегазовкой, с заливанием свечей, с ревом двигателя, с черным вонючим дымом из выхлопной трубы, а глушитель, естественно, оторван, если вообще был, а воздушные фильтры давно накрылись и все это говно - не столько на улицу, сколько в салон...) Но конец "эры риторозоя" и начало "эры психозоя" - это не переключение передач, это даже не переборка движка с регулировкой клапанов, это именно замена двигателя, с неизбежностью влекущая ремонты в ходовой (шрузы, тормозные колодки, наконечники рулевых, сход-развал), в электрике (выставление зажигания, тромблер, генератор, полетевшие предохранители) etc.
        Таким же неслучайным кажется совпадение еще двух открытий грани XVIII - XIX столетий - открытия истории и открытия истерии... Одновременные историзация культуры и истеризация ее... Тотальная истеризация (истеризация политики, болезни, поэзии, ритуала, секса, театра, дружбы, женского тела, живописи, веры...) и частичная историзация (всего-всего, всего на свете, кроме сознания)...
        Понятно, что состоявшееся на рубеже XVIII - XIX столетий открытие "психологии и нервов" - как предикат тотальной "историзации - истеризации" - не было процессом бесконфликтным. Больше того, это не релятивистское дело в принципе. Если в категориях целеполагания и телеологии, выстраивая логически непротиворечивую схему развития от "персоны" к "индивидуальности", а от "индивидуальности" к "личности", процесс еще и можно попытаться взять (чем я, бедолага, собственно и занимался в этой самой книжке про "Становление "Я"..."), то смоделировать переход демаркации "индивидуальность" - "личность" в категориях приращения, обретения, качественной или количественной трансформации не удается, хоть тресни.
        В случае с нашими палестинами картина осложняется еще и пресловутым "ускоренным развитием" России в Новое время, той "экономией средств", тем "развитием спеша", которому обречены все мы - насельники 1/6 части суши последние триста лет... Отсюда следует не столько "наложение" одного историко-художественного стиля на другой, описанное моими коллегами миллион раз, сколько совмещение психоисторических этапов, причудливость картины и, главное, сосуществование разных психоисторических типов, разных эпохальных типов... К примеру, Горбачев - абсолютно просветительская фигура, полная "индивидуальность", в отличиях ее от прошлой "персоны" и будущей "личности", совершенный герой второй половины XVIII... А с такой помпой покинувший нас, только что отпустивший наши души на покаяние, первый президент России - превосходный образчик раннеромантической "личности", александровского царствования... Не говоря уж о нашей деревенской соседке "баб'мане", уютно и уверенно живущей в парадигме "персоны" конца XVII - первой половины XVIII ... Про то, что и как уживается в одной особи, уж и вовсе промолчим, посылая, разве что... Нет, не туда, а в новую книжку Михаила Соколова "Мистерия соседства". Автор ее, толкуя о метаморфологии, замечает, что современный человек "ведет себя в деловом общении в рамках" нововременной модели (то есть "по понятиям", по нашим "понятиям"), в храме - "по-средневековому", а "на войне или охоте" - в натуре "по-древнему". И, кивая модным психоаналитикам, давно освоившим Америку и Западную Европу с Центральной, поддерживая их в справедливой борьбе за обширный российский рынок, Соколов добавляет, в духе психологизированной культурметафизики, что "можно было бы представить" это самое "древнее" "в виде подсознания", "средневековое" - в виде "срединного эго", а нынешнее - как "супер-эго"... А?!. То-то!..
        Сами герои позапрошлого fin de siecle'я, попавшие в перелом двух эр, как рыбка в консервную банку, будто бы услужливо демонстрируют нам некоторые способы выхода из кризисной ситуации, что была, уверяю, покруче нашей... Конечно, все они - в общеевропейской нововременной дихотомии "быть - казаться"... Впрочем, сама эта оппозиция по-русски звучит чуть иначе... "Быть" - это по-нашему, вслед за Пастернаком, - "заслужить лицо". А "казаться" - на языке родных осин, по Герцену - "брать позу" (Александр Иванович Герцен в одном из писем жене чудно проговаривает что-то в таком роде: "Ты напрасно думаешь, что портреты натянуты. Они брали тогда эту позу...")
        Есть, скажем, люди типа Екатерины II, испытывающие всего лишь некоторое беспокойство... Тысячу раз уже цитировал, но больно уж хорошо... Секретарь Екатерины, А.В.Храповицкий записывает в своем дневнике фразу императрицы, сказанную ею в "задумчивом рассеянии": "Какое меланхолическое время: трое зарезались". И продолжает, поясняя: "Это из семидневного рапорта губернаторского, и сказано в отношении к собственному беспокойству". По-своему это абсолютно честное "быть"... Это здоровый взгляд румяного сангвиника с какого-нибудь портрета Левицкого на всех этих малокровных, на всех этих новых людей с их истериками, аневризмами, будуарами, минеральными водами, нервами, припадками... ("В домах появились диваны и будуары, а с ними... - истерики, мигрени и спазмы", - пишет злоязычный С.Н.Глинка. А ему вторит, попозже, какой ни то язвительный Пыляев: "Женские нервы в конце столетия (разумеется - XVIII) не были еще известны, хотя и тогда прекрасные половины падали в обмороки. Обмороки в это время вошли в большую моду и последние существовали различных названий: так, были обмороки Дидоны, капризы Медеи, спазмы Нины, вапёры Омфалы, "обморок кстати", обморок коловратности и проч., и проч. Нервы стали известны чуть ли не в двадцатых годах нынешнего (то есть - XIX) столетия; стали входить они в моду вместе с искусственными минеральными водами...") Все это взгляд старика Болконского на всех этих "чувствительных" и малохольных... Вот такое было честное "быть" - как искреннее "заслужить лицо" перед лицом надвигающейся, неясной, новой, неизведанной опасности - "эры психозоя"...
        Иной выбор... Скорее, даже хитрый выход... Назовем его рецептом "Боровиковского - Карамзина", рецептом для изобретения не новых смыслов, а для обретения новых звуков (говорят, будто бы Жуковский с Карамзиным придумали национальный русский дифтонг "ё") и знаков препинания... Пунктуация, в особенности троеточия Карамзина, его гладкописная литература - это как замыленная округлость Боровиковского... Все эти будто бы многозначительные "знаки препинания" на бумаге и на холсте... Все эти попытки "говорения умолчанием"... Нет ведь в этом смысле разницы между пассажем вроде - "Эраст чувствует в себе трепет - Лиза также, не зная отчего - не зная, что с нею делается... Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где твоя невинность?" - и, допустим любой из "Лопухиных" - "Арсеньевых" - "Гагариных" боровиковской кисти... Многозначительное говорение умолчанием, придуманное "Боровиковским - Карамзиным", по-своему куда как перспективнее "заслуги лица". Это очень продуктивный способ "брать позу"...
        В конце-то концов что бы делали, допустим, Пастернак с Цветаевой в своей переписке без изобретения этой эротической пунктуации?..
        Выспренно?.. Ну, хорошо, возьмем парой октав пониже...
        Что бы делали авторы детективов, женских романов, соответствующей кино-, теле- и изо-продукций? Как бы это они рассыпали нынче на бумаге и на саундтреках: "Джим!.. Джим!.. Возьми меня всю!.. Иди!.. Иди!.. Иди ко мне, Мэри!.. Вся-вся иди!.. Вот так?!. Вот здесь?.." и прочее барахло... Как бы сегодня осваивали рынок "глазуновы - шиловы - андреяки" без многозначительных боровиковских банальностей: композиционных, масляно технологических...
        Что б делали все мы, если б нас лишили возможности озвучивать время от времени наш патриотический дифтонг?.. :Е-ё-ё-ё!..
        Так что набор гениальных изобретений "Боровиковского - Карамзина", корпус их рационализаторских предложений по говорению умолчанием - это очень продуктивное "брать позу"...
        Есть, впрочем, и еще одно "быть", еще одно "заслужить лицо"; заслужить и сохранить его... "Быть" самоубийц... И я здесь не только и не столько о волне самоубийств, прокатившихся по Европе, начитавшейся "Вертера" и "Бедной Лизы", не о собственно суициде, как наново открытом методе... Я о других самоубийцах... Самоубийцы - Державин, Радищев, Левицкий, Николай Шереметев, доживающие свои дни в новую эру... Такое открытие такого самоубийства - ответ на несовпадение со временем, несовпадение, вставшее перед человеком в качестве внутренней проблемы впервые... Отнюдь не всегда эти новые самоубийцы разражаются хоть чем-то напоследок вроде пронзительного шереметевского "Завещания" или державинской "Реки времен..." (будто бы мелком, да по грифельной доске, да в последнюю ночь в "этом лучшем из миров" - типичная романтическая аберрация доромантического происшествия)...
        Особняком даже среди этих "людей в особицу" - Рокотов, замолчавший в 1790-е, а умерший не то в 1808, не то в 1809... Портретист, первым подошедший к той самой двери (или воротам? или к входу в пещеру? или к окну? или к триумфальной арке? или к пропасти?..), за которой то, что мы - самодовольные дети Постромантизма - называем "бездны личности", "Я как космос", "глубины сознания", "подглубины подсознания" и пр. Подошел, вставил ключ... Хотел провернуть... Не крутится... Не открывается... Плечом принажать или ногой треснуть, чтобы подглядеть в щелку - не по-рокотовски... Для этого вон, Боровиковский с Карамзиным... Не открыли Рокотову... "Рано еще. Сыро еще". Ну, так для того Федор Степанович - и исключение из всех исключений... В конце концов, именно "эра психозоя" и ее герои нуждаются в таких фигурах, как наш Рокотов, наш Баженов, наш Моцарт, в таком их, в нашем, постромантическом прочтении, в нашей их мифологеме...
        Продуктивнее рефлексировать не решительные исключения, а характерные исключения из правил первого порядка. Того же упорно молчащего Державина... Понимаю, что смешно читать державинское завещание... Знаю, что читателю моему, ежели конечно, его "Бог послал", этот пассаж уже известен... Но все же еще раз... Про Державина и Пушкина, который несколько десятилетий спустя, цитирует в одном из писем эти самые знаменитые предсмертные строфы Гаврилы Романовича:
Река времен в своем стремленье
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры иль трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы
.
Цитирует, как всегда точно (приметлив был!), допуская лишь одну "ошибку" (или - "описку", "очитку", "ослышку", поминая старика Фрейда?), меняя державинское "и" на свое "иль". То, что для людей поколения Державина, героев поздней "эры риторозоя" составляло единство ("лира и труба") дающееся победой "чистого разума", для их детей - насельников начальной "эры психозоя" - обернулось непримиримым конфликтом, категорическим выбором "лиры" ("частного", "личного", "приватного", "чувства", "отдельного") или "трубы" ("парадного", "общественного", "гражданского", "долга", "официозного")...
        В конечном счете, именно эта разница "и" - "иль" - верхняя граница "эры риторозоя", где нет пресловутой "личности" и нижняя "психозоя", где эта "личность" - единственная ценность, превращающая все в свою собственность...
        Вот так... Собственно...
        Собственно, эта грань и стала темой моей последней изданной книжки, которую я пытаюсь как-то представить, понимая, что нет смысла ее пересказывать - ни тем, кто уже читал, ни тем, кто еще не, ни тем более тем, кто не собирается...
        Собственно, предыстория неврастении в России и есть ее - книжки этой самой - предмет и тема...
        Собственно, предыстория эта, как и последующая история - штука веселая и трагичная, потому-то идеальным жанром был бы, конечно, трагифарс, но, как говаривал покойный дед мой, имея ввиду человеческие дарования - "чего Господь не дал, в аптеке не купишь"; и книжка вышла слоеная. Распогоживается она разве что к концу с помощью Глеба Геннадьевича Поспелова, попытавшегося не без изящества "дошутить" мои топорные хохмы...
        Собственно, приблизительный юбилей примерного начала вчерне описанной "эры психозоя" и первых известных нам ее эпох - эпохи Романтизма и эпохи Постромантизма - на фоне миллениума и споров о нем, и явились поводом для нашей встречи...
        Собственно, всякий опыт рефлексии по генезису "эры психозоя" приводит к подсознательной критике, по меньшей мере, эпохи Романтизма. Это правда смешно. Будто предлагают зарезать лошадь, не изобретя двигателя внутреннего сгорания, или разобрать дизель, не открыв иных источников энергии... Это и впрямь забавно, но неизбежно...
        Собственно, почти мгновенное превращение психологии в "психоложество" в начале - первой половине XIX века может быть продолжением темы презентируемой книжки, может стать новым дискурсом...
        Собственно, "эра психозоя" уравняла в правах трибуну лектора, профессорскую кафедру, революционную баррикаду, кушетку психоаналитика, кресло телеведущего, кухонную табуретку, письменный стол, любовное ложе, конференц-зал etc.
        И вот, собственно, что в итоге, по словам поэта (А. Кушнера), получилось...

Мужчина с характером женским. Истерик и лгун.
Природа ошиблась, но если ты понял ошибку,
То все упрощается... Дека и несколько струн.
Ты думал, что слушал рояль, а прислушался - скрипку.

Зато он и нервен; зато и неровен, певуч.
Привык, разоравшись, ушных не жалеть перепонок.
Безоблачен утром, а в вечер глядит из-за туч.
Приятен, загадочен, пасмурен, тонок...

Как будто французский его сочинил эссеист.
Внушать восхищенье - вот собственно, что ему нужно,
А так он подтянут, осанист, плечист
И тянется к спичкам, и любит футбол простодушно.

На лекциях людно. Судьба подфартила ему.
Без аудитории как бы он жил? Непонятно.
Читает свой курс и глядит в заоконную тьму.
О, как отраженье в стекле свое видеть приятно.

То галстук поправит, то прядку откинет со лба.
Жизнь, как уже сказано, слишком просторная сцена.
А ты, психология, общая наша раба!..
Нас кто-нибудь так же однажды раскусит мгновенно...


        Поискам способов раскусить, почувствовать за другого, понять его и была посвящена культура XVIII - начала XIX века.
        Интерпретациям способов раскусить способы раскусить посвящены мои последние тексты, в том числе и книжка "Становление "Я" в русской культуре 18 века и искусство портрета".
        (Интонация автора нечувствительно срывается на привычные и знакомые камлания вагонного или уличного коробейника)
        Ита-а-а-к, "Становление "Я" в русской культуре 18 века и искусство портрета"... Российско-швейцарское издательство "Наш дом"... Тираж - всего 700 экз... Так что сегодня Вы можете по сходной цене приобрести заведомую библиографическую редкость... Цена - всего 60 рублей, что, как Вы понимаете, значительно дешевле, чем в книжных магазинах и на лотках... Желающие могут озна-а-а-а-а-комиться... Кто заинтересовался - покупаем!.. Благодарю за внимание...
(Следом в вагон входит слепой баянист, чувствительно пьяненький, но на ногах стоящий твердо. Энергично двинув мехами и заметно фальшивя, бодро воет диковатым фальцетом):
Рыбка плавает в томате.
Ей в томате хорошо.
Только я, ебёна матерь,
В жизни места не нашел!

        Его, и так не находящую отклика, арию покрывает хрипатый голос помощника машиниста: "...ваются!.. Следующая - платформа "Новая"!.. "Новая", говорю!.. "Сортировочная" без остановок!.."
        ... В жи-и-изни места не нашё-ё-ё-л!

31 / 01 / 2000 5.20

        Список основных публикаций Г.Вдовина:

Останкино. - М., "Московский рабочий", 1988
Две "обманки" 1737 года: опыт интерпретации. - Советское искусствознание'24. М., "Советский художник", 1988
Останкинский дворец-театр. М., "Союзрекламкультура", 1989
Плюс клерикализация всей страны. Запоздалая попытка раннего диагноза. - Независимая газета. 12 сентября 1992 (пер. на итал., швед., англ.)
От "личнОго" к "лИчному". К проблеме эволюции психологической проблематики в русской портретописи XVIII - начала XIX в. - Вопросы искусствознания. М., "Галарт", 1993. #4 (пер. на швед.).
Останки Останкина. - "Мир музея", #3, 1993.
Музыкальное лето в Останкине. - "Сегодня", 16 августа 1993 г.
Картина русской природы - природа русской картины. - М., "Планетариум", 1994
Портретное изображение и общество в России XVIII века. Несколько тезисов о функции замещения. - "Вопросы искусствознания". М., "Галарт", 1994, #2-3
Театр-дворец в Останкине (в соавторстве с Л.А. Лепской, А.Ф. Червяковым). М., "Русская книга", 1994
Мир русской усадьбы - миф русской усадьбы. Опыт авторецензии. - "Мир музея", #1, 1995.
В ожидании гиппокентавра. - "Сегодня", 13 января 1995 г.
Стиль Вёльфлин, или опыт ностальгии. - "Сегодня", 2 февраля 1995 г.
Кентавромахия и лапифофобия как зеркало русской культуры нового времени. Опыт игры в бисер. - Magisterium. - М. - Вена, 1997.
От "личнОго" к "лИчному". Пролегомены к проблеме эволюции изображенного "Я" в русском портрете XVIII в. - Барокко в России. - М., Государственный институт искусствознания, 1994.
Соловьев Кирилл Алексеевич. - Российская музейная энциклопедия. М., 1997.
Останкинский дворец-музей. - Российская музейная энциклопедия. М., 1997.
Как брать позу. - "Сегодня", 28 марта 1995 г. (0,25)
Пейте водку "Жириновский" в музее Останкино. - "Сегодня", 29 марта 1995 г.
"Украсив село мое Останкино..." - "Владелец", #1, 1995 (0,25)
Праздник в Останкине - "Владелец", #2, 1995 (0,25).
Мир русской усадьбы - миф русской усадьбы. - Мир русской усадьбы. Каталог выставки. - М., "Авангард", 1995. (пер. на англ.)
Гостиная. - Мир русской усадьбы. Каталог выставки. М., "Авангард", 1995. (пер. на англ.)
Мужской кабинет. - Мир русской усадьбы. Каталог выставки. М., "Авангард", 1995. (пер. на англ.)
О пользе монографий, или два парадокса биографизма - "Сегодня", 20 декабря 1995 г.
"Не все золото, что блестит", или "Живой труп". Заметки о риторическом эффекте в русской культуре XVIII - начала XIX в. - Вопросы искусствознания. М., "Галарт", 1995. #1-2 (пер. на испан.)
"Писано имяреком..." Рождение автора в русской портретописи XVIII века. - "Вопросы искусствознания", М., "Галарт", 1995. #1- 2
О позиции наблюдателя и квантовой историософии. Восемь крайне субъективных тезисов о методологической ситуации в современном искусствознании. - "Вопросы искусствознания", М., "Галарт", #1-2 1995.
Мнение новиста. - "Вопросы искусствознания", М., "Галарт", #3-4 1995
О роли заказчика в архитектуре, "Беломора" в искусствознании, а также классовых и общечеловеческих ценностях. Письмо Андрею Ковалеву - "Сегодня", 15 февраля 1996 г.
Далекий Алябьев, или Музыка музея. - "Сегодня", 12 июля 1996 г.
Голос русалочки, или Ножки-2. - "Сегодня", 10 августа 1996 г.
Три сестры на очной ставке. - "Сегодня", 21 августа 1996 г.
Об эзотерике. Опыт истерики. - "Сегодня", 10 августа 1996 г. (0,25)
Образ Москвы XVIII века. Город и человек. М., "L'age D'homme - Наш дом", 1997 (пер. на англ.)
"Дым без огня", или "Воздух суеты". Опыт иконологической спекуляции одного сюжета. - Вопросы искусствознания. М., "Галарт", 1997. #1-2 (пер. на польск.)
Портретное изображение и общество в России XVIII века. Несколько тезисов о функции замещения. - Контекст 1994 - 1995. - М., "Наследие", 1996.
Останки шереметевской усадьбы. - "Независимая газета", 15 июня 1997 г.
The Image of Moscow in the Eighteenth Century. - Moscow: Architecture and Art in historical context. "Cambridge University Press". 1997.
Der Mythos von Ostankino. Adelskultur in Russland zur Zeit Katharinas II. - Katharina die Grosse, "Edition Minerva", 1997.
Письмо в редакцию. - "Русская мысль", #4202, 18 декабря 1997 г.
Мы рождены... - "Вечерняя Москва", 1998
Тихая обитель. - "Вечерняя Москва", 1998
Энциклопедия усадеб, или Ханский огонь. - "Вечерняя Москва", 1998
Письмо в редакцию о варварстве. - "Итоги", 1998
Памяти агдамского автомата. - "Независимая газета" - "Ex Libris НГ" 26 ноября 1998 г.
О выставочном проекте "Русские усадьбы - сокровищницы России". - Вестник Ассоциации музеев России. Вып. 2, весна 1999 г.
Памяти закладок. - "Независимая газета" - "Ex Libris НГ", 10 июня 1999 г.
Маршрут #11. - "Независимая газета" 27 июля 1999 г. (0,5)
Секреты родства, тайны кумовства, или путеводитель по квантовой историософии. - "Независимая газета" - "Ex Libris НГ". 30 сентября 1999 г. (0,5).
Памяти автомобильного секса. - "Независимая газета", 15 октября 1999 г. (0,5)
Кентавры и диоскуры. - "Новая юность", #5, 1999 (#38)
Становление "Я" в русской культуре XVIII века и искусство портрета. М., "L'age D'homme - Наш дом", М., 1999.
Возьмем вина, хлеба и пойдем на Парнас... Нескромный опыт стыдливой авторецензии (в соавторстве с О.И. Шевелевой) - "Мир музея", #1, 2000.

В ответ на просьбу И.Кукулина прислать автобиографические данные Г.Вдовин предложил на выбор три варианта самоописания. Выше приведен более академический вариант. Приводим еще один из менее академических вариантов:

Каким он здесь представлен исполином!..
А сам покойник мал был и тщедушен.
А.П.


Геннадий Вдовин родился в Москве осенью 1961 года. Шести лет отроду был отдан в школу. Косная система среднего образования развила в нем дух оппозиционерства, слегка уравновешенного, впрочем, врожденной тягой к философствованию и обыкновенным цыганским пофигизмом. Будучи, с 1978, студентом отделения истории искусства исторического факультета МГУ, Вдовин не слишком утруждал себя общеобязательным курсом искусствоведческих дисциплин и регулярно посещал занятия философского факультета, расположенного в том же здании на Воробьевых горах, не забывая при том захаживать на шинный завод и в южный порт для заработка денег, а в книжные магазины, к девушкам, в пивные и рюмочные - для траты оных. Результат - трое сыновей, большая библиотека, больше полусотни публикаций.
Помимо женщин, политики, журналистики, автомобилей, алкоголя и методологии искусствознания, предметом его профессионального интереса является история и теория отечественного искусства Нового времени. Более 17 лет работы в музее-усадьбе Останкино, где "пройден путь от временного экскурсовода до директора музея", не отвратили его от стези музейщика-знатока, но и не перестроили на позитивистский лад. По публикациям Вдовина можно проследить становление собственного метода: автор отдает должное иконологии, социологии и семиотике искусствознания, но постепенно вырабатывает собственную методику, которую можно было бы назвать "антропологией искусствознания", если бы сам он не обозначал ее как "эгоисторизм" или "психоисторизм". Вдовин не раз был замечен в попытках сочетать в себе основательность кабинетного ученого с цепкостью полемиста, занудство философа с легкомыслием политика, энтузиазм либерального институтского преподавателя с просветительским задором автора многочисленных радио- и телепередач о русской культуре, высокомерный академизм историка искусства и философа с панибратским цинизмом журналиста и критика."