ХРОНИКА
- Вечер прозаика Марка Зайчика (Израиль) открыл вступительным словом Михаил Айзенберг, посетовавший на обычную для всякого рано уехавшего литератора преимущественную известность Зайчика в новой стране проживания - за счет недостаточной известности в России. Зайчик прочитал три рассказа: "Слабые ноги сильного человека", "Просто Гальперин" и "По дороге в Иерусалим" - неспешную, обстоятельную до педантичности, договаривающую все до конца прозу, скорее нраво- и бытоописательную, чем психологическую.
V.S. М и х а и л Ш е й н к е р
- Очень славный вечер. Айзенберг совершенно прав, назвав эту прозу "телесной". То ли сам автор так выстроил, то ли случайное такое крещендо, но от одной вещи к другой все было лучше и лучше, и все более явно проявлялось главное в его манере - то, что он дорожит каждой деталью. И в этом смысле Зайчик принадлежит к довольно распространенному теперь отряду писателей, но количественная широта этого разряда литературы тем более подчеркивает, как мало в нем удач. Особенно это касается эмигрантских писателей, относящихся к языку как к бережно сохраняемому реликту. То, что делает Зайчик, - это одна из редких удач в этом поле литературной вещности.
- Я познакомился наконец-то с очень хорошим писателем (я знал Марка Зайчика заочно, больше как журналиста). Мне было очень интересно, хочу еще почитать. Я нахожу тут литературу, которую немножко потеряли, - школа Шервуда Андерсона, может быть...
- Вечер поэта и прозаика Анны Глазовой (Чикаго). Прозвучали два стихотворных цикла 2001 г.: "Ген кораблекрушения" (название, как пояснила сама Глазова, - перефразированная цитата из Джойса) и "Моне и Мане" (имеются в виду два художника), - и несколько рассказов из прозаического цикла "Колония Глюксрат" ("глюксрат" можно перевести с немецкого как "совет по вопросам счастья"). Традиционные мотивы романтизма XIX в. (в первую очередь немецкого и скандинавского) - русалка, вынужденная жить среди людей, одинокое пьянство с визионерскими последствиями и т.п. - в прозе Глазовой оказываются обновлены и смещены за счет самоиронии, физиологизма (иногда эпатажного), дискомфортности персонажей и стилистики. Стихи Глазовой, несмотря на эмоциональную насыщенность, все в большей мере производят впечатление самоцельной интеллектуальной игры: так, в "Гене кораблекрушения" всякого рода интерпретациям - алхимическим, психоаналитическим и т.п. - подвергается тема человеческого пупка. Кроме того, Глазова прочитала несколько переводов из Пауля Целана (в том числе - знаменитой "Фуги смерти"), в которых подчеркивались такие черты Целана, как разорванность и сочетание экспрессии и герметизма.
- Вечер эссеиста и прозаика Александра Гольдштейна (Тель-Авив) был объявлен как предварительная (в связи с приездом автора в Москву) презентация его новой книги "Аспекты духовного брака" (М.: Новое литературное обозрение, 2001; вышла в свет в августе). Презентацию открыл Илья Кукулин, предложивший отнести новые тексты Гольдштейна к "интенсивной прозе" - особому типу экспрессивной и медитативной бессюжетной прозы, выделенному и описанному Александром Улановым в статье "Личная буква "у" в слове "вечер". Главный редактор издательства "Новое литературное обозрение" Ирина Прохорова предпочла говорить о Гольдштейне как знаменосце нарождающейся литературы диаспор, в высокой мере чувствующей себя свободной от обязательства по отношению к литературе метрополии. Гольдштейн прочитал несколько текстов из новой книги, представляющих собой весьма экспрессивную, поэтическую по методам и зачастую сугубо публицистическую по заданию, ярко образную эссеистику, - особенно яркое впечатление оставил первый из прочитанных текстов, рисующий падение европейской цивилизации под натиском Азии и Африки - поданное как личная катастрофа. В близком смысловом поле лежало и эссе о философе Якове Голосовкере, с явным подспудным самоотождествлением (Голосовкер писал о доолимпийском пантеоне, титанах - побежденной расе богов). Последовала оживленная беседа, лишь отчасти касавшаяся прочитанного; так, Кукулин заметил, что лирический субъект Гольдштейна восходит к лирическому субъекту "Четвертой прозы" Мандельштама; Линор Горалик выразила удивление по поводу прослеживающейся в текстах Гольдштейна продолжительной устойчивости сверхэмоционального отношения к действительности, - Гольдштейн заметил, что мера этой эмоциональности совсем не так велика, если сравнить ее с сегодняшней ивритоязычной литературой Израиля. Горалик также поинтересовалась причинами определенной зацикленности литераторов Израиля на еврейской теме, на что возразил Дмитрий Кузьмин, приведя в пример младшее израильское литературное поколение круга журнала "Солнечное сплетение", которое, по его мнению, свободно от такой зацикленности (скорее хотело бы быть свободно, - уточнил Гольдштейн). Отвечая Кукулину по поводу авторов, чье творчество соответствует выдвинутой им в предыдущей книге концепции "литературы существования", Гольдштейн назвал Александра Ильянена и Исраэля Шамира с его книгой "Сосна и олива" (охарактеризованной как леворадикальная утопия с элементами стилизации "почвеннического" стиля) и, по предложению Кузьмина, согласился добавить Михаила Федотова (оговорившись, что не любит романов последнего, поскольку они рассыпаются).
- Вечер поэта Елены Костылевой (Прага) - презентация первой книги стихов "Легко досталось" (Тверь: Колонна, 2001. - Издание "Митиного журнала".). Костылева начала с нового стихотворения - недвусмысленного личного манифеста, определяющего литературные ориентиры: "я это плохой воденников недобитый львовский". Однако как раз стихи последнего года, в противоположность более ранним (уже звучавшим 26.10.99), двинулись от следования в русле разрабатываемого Станиславом Львовским психологического верлибра к текстам с психоаналитической и психопатологической подкладкой, к радикальному до эпатажа (если такой еще возможен) словоупотреблению. Остается в силе идущее от диалога с Львовским переживание эротической сферы как наглядной модели происходящей на глубинном личностном уровне катастрофы, некоторые технические детали (скажем, рифма как курсив, подчеркивающий ключевые места), однако в манере использования табуированной лексики, причем максимально вызывающим образом - этакое "ужо тебе!", с которым лирический герой обращается к высшим силам, - Костылева, кажется, продолжает попытки Александра Анашевича передавать душевную трагедию через травестию, карнавальное глумление. Мотивы женской физиологии также даются у Костылевой в трагическом ключе - и здесь видна полемика с Верой Павловой.
- Презентацию собрания стихотворений Тимура Кибирова "Кто - куда, а я в Россию..." (М.: Время, 2001) открыл Игорь Сид. Кибиров прочитал по книге программу избранных стихотворений 1987-2000 гг., в т.ч. первое и последнее стихотворение книги. Вопросы и ответы, для разнообразия, были помещены в середину программы (отметим данную Кибировым характеристику обэриутов как самых философских авторов в истории русской поэзии). Кроме того, с краткими речами выступили критик и филолог Андрей Немзер (автор предисловия к книге; как выяснилось из ответа на соответствующий вопрос, он же придумал ее название - по словам Кибирова, периодически вызывающее у читателей вопросы политического характера) и филолог Андрей Зорин. Зорин отметил, что по отношению к происходящему в России "трудно сохранить тон доброжелательный и без заискиваний" - а Кибирову это удается. Немзер сказал, что "Кибиров задолго до нашего знакомства начал писать для меня", что он ощущает стихи Кибирова как адресованные лично ему и что эти стихи - одно из доказательств того, что русская поэзия жива. Украинский поэт Сергий Жадан прочитал сделанный им перевод на украинский язык сонета Кибирова "Заявка на исследование" ("Когда б Петрарке юная Лаура...").
- Герман Лукомников открыл свой вечер заявлением о том, что хотел бы прочитать публике роман, как он выразился, "американского писателя-реалиста" Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда "Великий Гэтсби" - но не будет, т.к. ему сказали, что это садизм. Прозвучали забракованные стихи лета 2001 г. и избранное за год (начиная с осени 2000 г.).