Не увлекаться, Бъорк!
        Cлавный прынц! В кавычках, Тихон Чурилин.
        В своих дебрях, зарослях (метафора внутреннего мира). Переходы, в том числе подземные.

        Или Бъорк как маленький принц ест мороженое в парке Петергофа.

        Пост-французское, -швейцарское настроение: после разговоров и прогулок по-французски в нашем городе немецком, "самом нерусском из всех городов" (чудовищная чушь? Не знаю, не знаю).

        После идиотов и крокодилов.
        Тема: "после".
        У Катарины прощальная вечеринка (слово немодное. Пати? У Кати: как в учебнике родной речи. Мама мыла рамы. Луша (етс етс). Катя устроила пати. Лучше: у Кати прощальная пати. Пати как платье женское среднего рода).

        В весёлой катиной квартирке на площади Труда.

        Или: у Катарины на Конногвардейском! Прописи Бъорка с утра после "у Катарины".

        В бледную красную или (синюю невидимую миру водяную ниточку) линованную страничку: в чистую тетрадочку. Кляксы (слово как город немецкое и всё же очень русское) не хватает чернильной.

        Глюкля с Цаплей звали в "Попугай" (Бъорку хватило Идиота и Крокодила), пусть Попугай останется в прописях как девочка Луша, помогавшая маме мыть рамы.

        Возвращался с "пати" катиной с Димой питерским куратором и девушкой с малиновыми волосами, пишущей умные статьи. Бъорк не раз замечал в ней усталость от ума. Горечь от ума. В этот раз она была хороша, даже красива с малиновыми волосами (Бъ было приятно, что её курировал куратор. Так легко сбиться с курса!).

        Во время этой прогулки до метро (почти тот же маршрут был повторён, что с французами, когда шли от "Крокодила"): у девушки случались порывы веселья.

        При переходе улиц иль площадей она вдруг пускалась в бег (и перебегала площадь или улицу как козочка, озорно и весело).

        Бъорку вспомнилось (приятно) об усилии, которое сделала Глюкля, чтобы он пошёл в Попугай (в кавычках). Бъорку было приятно, что остался у своих берегов и не поддался зову джунглей и ("хищной") силе женских рук.

        Прописи и пропасти: "письмо" симпатическими чернилами, между бледных линий (лиловых, красных). Ткачество трактата (лучше: ткачество, трактат). Как на площади Труда дом.

        Честность ("совестный дёготь труда") немецкая и разговор о деньгах с Аркадием Трофимовичем (поняли друг друга с полунамёка).

        Полуупрёки и полунамёки.

        Бъорк любитель нюансов, полутонов. Четвертей и третей вплоть до одной восьмой.

        Белая книга французского исследователя (литературы) с такой главой: "Я" писателя и голоса героя, персонажи. Разноголосица по Бахтину.

        Многоголосие и "я" героя в этом балагане.

        Разговор с Г.М. о рукописи ("обещанной", как земля). Пусть будет объём как "И финн". Окказиональное (тот объём в три тетради разного формата) оказалось каноническим.

        Или: обернулось каноном.

        На этот вечер Бъ пришёл с розовой розой (всё-таки донёс!), выращенной им как маленьким князем или "славным немецким прынцем" (и за экс-эфес его цеплялись розовые розы).

        Какая-то грусть охватила Бъ по случаю чужого отъезда. Как будто сам куда-то отъезжал. В августе это были третьи проводы (третья разлука!).

        Или: как на картинах. Разлука номер три.
        На столе у отъезжающих были и желтые цветы, любимые Бъорком, которые он тоже надумал посадить на своей землице. Они расцветают в августе желтыми весёлыми шарами. Были и астры и белые лилии. И даже душистый горошек.

        Тема цветов и денег волнует Бъ, тревожит. Не даст покоя, пока не закончит эту рукопись по "теме" (диссертация, комикс? Нулевая отметка письма как гений здешних огородов вокруг города).

        Город и огород (мысль доктора о Земле как о цветущем огороде). И мысль Бъ, так обрадовавшая француза Ф. (с сыном), что он воскликнул, расскажу о ней во Франции.

        Мысль о вишнёвом садике наоборот.

        Мол де, на наших участках вырубали сосны (кое-где лишь остались стройные, прекрасные), чтобы засадить огород и сад (вишнёвый, яблоневый, с крыжовником и грядками клубники, картошки).

        В вагонах продают брошюры и диссертации по теме "участков" (как лучше вырастить и сохранить, как бороться с библейской тлей). Книга книг продолжается, с облегчением подумал Бъорк: тля ещё не побеждена, жук американский вредит нашей картошке. Расслабляться нельзя, как это любит делать Бъорк.

        Бъорку нравилось этим летом погрузиться с головой в эту тему людей (на вечеринке у Катарины бум людской дошёл до девятого вала). Городская культура с книгами, пианино в качестве подставки для рук и фотографий и пустых стаканов, и гости, за которыми Бъорк вдруг увидел людей человеческих. С их устремлениями и ухищрениями. Разделённость напополам (то есть чтобы искали, не успокаивались. Достигали мастерства в каком-то смысле. В чём-то своём).

        Как в ковчеге собрались перед отплытием к священной горе Арарат.

        По парам и пополам (сказал бы Лебедев).

        Бъорк был в такой одежде там: в новых невидимых миру черных носках, купленных по дороге к гостинице Советской, на углу Обводного и площади вокзала, в кедах с бежевым верхом, в кофте бежевой с темно-фиолетовыми полосами, в темно-фиолетовых бархатных брюках, под кофтой была белая футболка арзамасского завода в память об, поверх кофты бежевой Бъорк надел темно-синий жакет довоенный тёти Тони с красивыми пуговицами и изящными карманами (в одном из которых было белое пенсионное удостоверение, с виду поддельное, с расплывшимися буквами, лиловыми печатями, в красном п. Ручка цвета малахит с именем "Александр". Что было в другом кармашке? Кажется, белый платочек).

        Пора ехать поливать наши военные астры, мой Бъорк.

        Белая книга француза как "красная" книга: о писателе Жионо. Анатомия шедевра без кавычек на обложке белой как кафель прозекторской книги Ф.А.

        Внизу на оборотной стороне титульного листа "Диссертация на соискание учёной степени". Разъехались: и учёность и милое и скромное очарование буржуа и с ними сын Батист (мим!) и вслед за ними Бернар с супругой. Как карусель с лошадками.

        В воскресенье Бъ поехал в сторону (кавычки, конечно. Намёк на Пруста). В сторону Новой Голландии, к госпоже в черном, пить чай.

        Пришла Эль (девушка без о. занятий, но с определёнными намерениями). Сказала, что хотела бы завести свой салон. На мансарде или в полуподвале. Бъ сказал, что лучше на мансарде. Девушка: "Я видела в журнале "Салоны и интерьеры" в статье о глюклином салоне ваше имя среди иногда там бывающих". Бъорк: это верно.

        И продолжил: зачем заводить (или: разводить) салон, раз здесь уже у нас давно салон.

        На лбу девушки появились морщинки неудовлетворённости.

        На лбу у девушки пульсирование мыслей о салоне после чтения журнала "Салон и интерьер", и вот, Бъ выстраивает вроде доминанты У(хтомского) (неверно выражено: доминанта У. будет сама выстраиваться, несмотря на зигзаги и извилины....). Главное "первый шаг", по выражению французов. Салон, интерьер. Печка, от которой плясать.

        Девушка Эль пришла с малиновой котомкой с бахромой (как у индейцев на штанах).

        В ней была бутылочка спирта для изготовления настоек (клюквенной, лимонной) госпожой Б., хозяйкой этого интерьера (кухня, прихожая, ванная комната, всё что угодно, только не салон по мнению Эль).

        Когда провожали Бъорка по набережной Мойки (до Фонарного переулка, где Попугай и Идиот на углу), пришла мысль пригласить Голубца на один из "салонов" и приготовить ленивые голубцы. Всеобщее (тройное) веселье.

        Девушки проводили Бъ до Сенной площади, там над переходом и спуском в метро построили павильоны. Такие, как в Париже начала века, в стиле модерн, но только пародийные огромные. Неужели построят колоссальный универмаг, как в Москве, воскликнул испуганно Бъорк. У.-котлован. Нет, успокоили девушки Бъорка, будет просто площадь, как раньше. Видите, засыпают, ровняют.

        Это усыпило бдительность Бъ и немного успокоило ("засыпают, ровняют").

        Но на Владимирской какого строят монстра, после секундного успокоения, перед тем как спуститься в метро, почти уже на ходу, успел пожаловаться Бъорк, девушки вслед прокричали (как чайки) что-то утешительное.

        Золя! - и по-французски прибавлял почти для рифмы "увы".

        В кармане синих и словно шелковистых джинсов с сына Р. лежала книга Карла Зеелига. Перевод на французский язык.

        Красивый розово-небесный был билет заложен на странице (швейцарский, как и книга). Муртен Аванш. Смесь немецкого-французского смешила Бъорка и делала страну Ш. для жизни сносной (для какой или чьей жизни? Сносной). В деревянном туалете Бъ была карта М. с именами замечательных людей.

        Эту моду украшать стены сортира празднично (рецензиями на своё имя) Бъ видел у мэтра на Ударников. Госпожа Б. также переняла эту особенность или обыкновение (говоря языком начала 19 века) украшать стены не только отхожего места, но и все стены вообще вырезками и фотографиями.

        Так, в туалете (и бывшей ванной комнате) у Новой Голландии висит "Чайковский" из англо-русского календаря советских лет с: в медальоне сам Петр Ильич, а на двенадцати страницах по временам года пейзажи и выдержки из переписки.

        В туалете выдержка из письма из-за границы, о том, как трудно русскому жить вдали от родины. Одно мучение. Путешествовать приятно, да, но только на расстоянии понятно, как любишь многострадальную родину (ет сетера ет сетера). Вполне в тургеневском стиле. В прихожей из того же календаря "Дом в Клину" осенью. Слов не припомнить.

        Бъ(орку) нравилось вырывать слова из контекста и пересаживать их (пользуясь выражением огородников и садоводов) в другую почву (грядку-контекст).

        "Военные астры": так бы назвал свой этюд садовода-огородника Бъорк.

        Так оно и есть у экс-офицера, а ныне профессионального пан(пен)-сионера, пишущего строки, фразы, как вышивающие узоры девушки. В дальних деревнях (прошлого).

        Музейность жизни стала очевидной: по телевизору показали эпизод с музеем народной жизни (восстановление "народных" промыслов на месте живописном и туристическом. Опять контекст "варягов-греков").

        И чтение Бъорком Краткого курса русской истории издания французского университета.

        Как краткого курса КПСС.

        Ужас сократительный (киллеров в истории, цикут, которые прописывает народный суд).

        Или эта цветущая полынь-трава, вызывающая отравление организма как ОВ (отравляющие вещества).

        Иль "просвещенье": желтый сиротский институт, "Педагогический университет", который присматривается к Бъорку и зазывает в свои стены.

        Альтернативы одне, дилеммы, думает Бъ.

        С другой стороны, резонёрствует он, это свобода (выбирай! Как в русской сказке: куда ни пойдёшь, всюду гибель). От этой мысли Бъорку становится веселее. Выход в безысходности. Остаётся петь и вышивать в воображении. И не забывать о греческой идее-фикс: всё доводить до совершенства. Мысль о мастерстве.

        Бъорк за эти саббатические годы полюбил присматриваться к мастерам (и мастерицам!), сам себя ощупывая (и ощущая в некотором смысле любителем. Любить любоваться чужим мастерством, что это, профессия?. "В некотором смысле" можно интерпретировать (иронически, конечно) как "любовник" на диалекте псковских песен. "Любитель мой любитель").

        Сомнения синего цвета.
        А красная нить линия жизни.
        И розовые билетики Гельвеции.
        Книга "Люди и вещи" Яроша. Купленная (книга) в одну из прогулок по ялтинской набережной. В те "баснословные" года. Действительно, из басни.

        Ялта, я (подумал для упражнения в аллитерации Бъ).

        И захотелось как лягушке Андерсена к теплому морю(шку). Погреть шкурушку.

        Через день (вспомнил Бъ в понедельник письма) праздник Успения. После огненного августа (этих цезарей) месяц тихий, уютный.

        Пора и месяцеслов сочинять, вслед за Рильке.
        Рильке, Ремарк: повторил Бъорк в своей задумчивости.
        Тема, рема. Улыбнулся.
        Подумал о невозможности. Взял закавычил как кузнец. Потом представил невозможность как таковую в её прохладе и огне, земле и воздухе. Как все возможности вместе взятые: невозможность слава Богу.

        И мнимая человеческая даже слишком человеческая ограниченность (бескрайние возможности). Огород или сад как этюд ограниченности (канавки, сотки), и цветы расцветшие и зацветающие.

        Бъорку надо ехать и поливать. Додумать о невозможности успеет по дороге на свою землю. О не-возможности, где не- частицей отрицательной может отмереть и отпасть. Но нужно ли? Вот вопрос. Бъорк вопросов и сомнений.

        Утверждение уже в самих вопросах (маячит).

        Самое интересное, кисло-сладко подумал Бъ, опять же на любителя.

        Любительство и п. (изм). И князь Мышкин, плачущий над бедным Р. И холодная красавица в наряде невесты.

        Последняя прогулка Роберта Вальсера (описанная опекуном и меценатом по собственному воображению, поскольку болела собака, далматинец, и хозяин, меценат и опекун, решил перенести прогулку на первое января. В этот же вечер ему позвонили из интерната (для душевнобольных) и сообщили, что пансионер Вальсер найден мертвым на склоне горы на опушке леса, на месте их постоянных прогулок. И автор "Прогулок с Робертом Вальсером" описал последнюю прогулку поэта (по воображению: как тот вдруг почувствовал слабость, выйдя к опушке. Наверное, ускорил шаг, забыв о рекомендации доктора ходить, при его болезни, не спеша и размеренным шагом. И вот голова закружилась, и он упал навзничь, глотая рождественский воздух по-рыбьи. Какая-то тётка с собакой, идущая в гости, заметила черное пятно на снегу и сообщила знакомым, те послали мальчишек на лыжах, посмотреть (кто или что лежит на снегу)).

        Благодаря француженке Валери, своему меценату из Нанта, Бъ узнал о таком чудесном писателе (автор "Прогулок с Р.В." называет его ещё и феноменом. Да, это так.
        Больше, чем поэт).

        Накануне Успения: сеанс письма. Так называемый пенсум пансионера. Только с русскою душой, пансионер.

        И с бирюзовым рюкзаком, пансионер. В китайских кедах (как Валери!) пансионер.

        Настоящая пытка китайская эти кеды: воздуха нет для ног. Бъорк идёт и чихает. В конце августа красного (гроздья рябин и журнал одноимённого цвета лежит на диване).

        Бернар звонил и рассказал, что денег скачано с карты несколько тысяч. Перевёл на рубли, чтобы поразить моё воображение (эпатажа не случилось из-за моей приятной усталости. Случай банальный: у высокопоставленного чиновника в прошлом, а ныне у швейцарского пенсионера утащили бумажник в троллейбусе 22. Он был как П.Безухов (его любимый образ) нелеп и неуклюж и жалок. Его жена и постоянная спутница (с именем австрийской императрицы М.-Т.) стоически переносила и это случившееся с Б.

        Швейцария страна денежная, а Россия снежная.

        Перелёты из одной в другую и есть уже тема для диссертации. (Откачивание лишних денег пошло Бернару на пользу.) Скромное обаяние и нескромные состояния. Миф.

        И продолжение поисков (поисковая работа, дисциплина. Рытьё, мытьё. И вдруг забрезжит формула!).

        Так и с пропавшим бумажником. Ведь стал звонить и сообщать (пытаться поражать воображение). И горы и прогулки и желание жертвы (надо бы ему посмотреть фильм про поджигание дома. Нет, не надо!).

        Жертвенность Бернару досталась такая: вынужденная. Вытащенный бумажник как вынутое сердце (репетиция, и, как говорят французы: в сравнении сохраняй пропорции!).

        Мартириум Б. и как заключительный аккорд поездка в Гатчину. Там всё, что надо: дворец и парк с руинами и дремлющей водой (у берегов). Пили с Бернаром "отвёртку", отмечая поездку (вспоминали Александра Третьего, семьянина, любившего Гатчину). И моим друзьям уже не терпелось вернуться в объятья гор (как в Гатчину!). К своим баранам. Эти последние и в декабре пасутся на лугах.

        Бъ же мой срезал последнюю розу и гладиолус.
        Остались военные астры.
        И пенсум поливки (после похода в обменник обманный), и чтение белой книги Филиппа А. (диссертации по теме Жионо, будто книги "красной" об исчезающих видах (писателей). И роза великого князя, маленького п.

        Спускался в ад присутственных мест в Успение п.б. Этот "ад" находится недалеко от Новой Голландии, в захолустном месте, городском "райке" (если бы Бъорка попросили указать, где в городе "рай" он бы, среди прочих мест, назвал Коломну). Что для театров прошлого галёрка: студенты, бедные чиновники под самой люстрой.

        Взамен полинявшей от стирки и дождя справки (с (как гладиолусы!) лиловыми печатями) канцелярская девушка сделала новый белый документ с фиолетовыми как анютины глазки печатями. При этом она хотела выдать Бъ справку с бесцветными буквами ("слепую"), и после протеста Бъорка нашла новую (нехотя, говоря, что принтер печатает невидимыми буквами. Французы называют такое отношение "злой" или дурной волей). Бъорк решил набраться терпения, пока был в присутственном месте (диком и страшном, но для чиновников привычном. Ведь ад это "другие", если верить французу).

        Справка это проездной документ, своего рода "охранная" грамотка, чтобы ездить по нашим дорогам в "постпространстве".

        Справка гласила, что Бъорк является пансионером (как Вальсер своей богадельни). Да, это так думал Бъ, старательно (как фея) складывая новую, как шинель, справочку в красную обложку (вспомнил и о прозвище одного мужичка в костромской деревне: Коля (или Петя) Красный. За его любовь к красной одежде. И такую присказку: мол, дурачки любят красный цвет).

        В этот день Бъ не ездил поливать цветы, а только думал о них.

        Весь день (почти) прошёл в присутственных местах (своего рода тур по преисподней). Бедные люди-2 на этом дне городской жизни.

        Бъ был поражён красотой захолустных мест (уже утром, когда он уговаривал себя съездить в коломенское присутствие. Справка лишь предлог, так приободрял себя, погрузись в очарование).

        Ругался с тётенькой, которая отказывалась выписывать другой документ, зелёный, как крокодил ("ветерана" корочки, чтобы ездить в пригородном транспорте или зимой за полцены в электричке. Вот критика идеального разума, думал Бъ, и иллюстрация и интерпретация в одном).

        Кант, Кафка! Сколько в именах и критики и коридоров. (Бъ нравилось повторять по-немецки название романа "Америка" (Исчезнуший). Писатель видит выход в (ет сетера ет сетера).
        Исчезновение в Америке, пропасть с Америкой.
        Возвращение в невское захолустье (чем не новая Америка, как писал Б-к).
        Через академические коридоры у Финбана, возвращение).

        На следующее утро поехал зондировать "почву" в Сиротский институт, где было обещано место (старушка-преподаватель намекнула Бъорку, чтобы приходил в конце месяца, "может быть, будет полная ставка"). "Ставка" вот ещё военное слово. Как авангард или противник. Когда же он шёл утром в новой швейцарской рубашке и галстуке (но в зелёных невозможных "народных" шузах)! Ему было плохо и тошнотворно. Когда он увидел, что никого нет на кафедре нижнего этажа у самой земли, с решётками на окнах. Он с облегчением вышел из сиротского заведения на простор чухонской речки Мойки, вдоль которой вдоволь чудесных и полных мистерий мест: начиная с коломенских задворков до последней квартиры и последней колиной булочной, которую показывает Бъ своим швейцарцам ("здесь де работал Коленька, мой пансионер, который нашёл себе приют в Бельгии (временно). Потом поедет в Канаду, там побольше денежек и снежку").

        Вернулся из сиротского с сиротским настроением. Купил в магазине сырок и на завтра творожный десерт (чтобы не думать, как язычнику, что де завтра есть). И пакетик сливок (спросив у тётеньки в ларьке "свежие". И получив ответ "Только сегодня получили". И усмехнувшись, купил и сливок для кофейной паузы). И путём сирот потёк далее, в дом.

        "Невский пятачок": место ожесточённых боёв в окрестностях Ленинграда в годы Великой Отечественной войны, на левом берегу Невы (как у французов: берег Левый, берег Правый. На правом берегу Невы, квартал, где проживает Бъорк, называется в народе "Городком" (он состоит из домов, построенных пленными немцами после войны). И дом сталинского ампира среди немецкой малоэтажной и уютной готики. (Вчера в воскресный день Бъорк подумал, что это тоже "невский пятачок". И: 13 степень страсти в воображении).

        Накануне Бъ ездил на Южное кладбище (дорога и указатель: до Пушкина восемь километров, до Александровской два. И перевернутый факел греков в чухонских полях и высотах. И мызах.
        Пятачок и пятина новгородцев и монета советских времен).

        И глагол движения: прогулка по городку до Народной улицы. До "Пятёрочки", там Бъ совершает воскресный шоппинг.

        Как будто перевод с (немецкого, Симплициссимуса), подумал Бъ.
        И как с "Большой земли" подоспевшая помощь из Швейцарии.
        К нам сюда на "невский пятачок".Как будто в Бъорка вселилась душа поэтессы, феи из "страны которой нет".

        Придумал себе занятие ездить на "землю" за Павловск и дышать там воздухом, упражняться в чайной церемонии.

        Устроился (нет, еще в стадии "устройства": в педагогический У.). Бъорк любил иногда сбить пафос и перемешать (грамматические) времена. Нравилось ему и посопоставлять (компаративистика). Сравнительный аспект, сомнительно!.

        Минорность: помощь с "большой земли". Опять перечисление купюр (писатель на охряном, архитектор на синем фоне. Так и живём, подумал Бъорк. И синее как турецкая вилла). И Бъорк как жена Синей бороды в тоске вглядывается вдаль: ждёт помощь от братьев.

        И на старофранцузском: зеленеет трава да пылится дорога.
        Вот вам и глаголы движения.
        В это воскресенье Бъ двигался мало. Усталость после устройства в сиротский институт.
        Приятная утомленность.
        В таком состоянии слушал (как пансионер в воскресный день) французское радио, смотрел за окно, любуясь блеском воды, сочинял утопический конец для "обещанной" книги в духе барочного романа семнадцатого века.

        Воображая себя пансионером на "невском пятачке": в воскресный день. То ветреный, то солнечный. Ранняя осень. Бъ любил прогулки по своему "городку" в дни ранней осени.

        Ему нравились и (запущенность и заброшенность, как в Коломне! Чудесная окраина), и то, что воскресный день ("и завтра в школу". Ужас и красота: тяжкий путь познания в кавычках. Название романа о Гойе).

        Медлительность и стремительность и, как в центрифуге, стирается бельё мысли. Военная астра розового цвета в сине-белой китайской вазе.

        Избыточность и скудость: земля людей в кавычках. Вытирание пыли, перебирание финских слов. И яркое как вспышка как чешуя той сказочной рыбы: блеск невской воды.

        Бъорк гуляет в своём предместье в воскресный день, как и положено пансионеру. Это и называется минором: состояние, когда "остался у берегов", зачарованный блеском воды и сказочным свечением дерев, повинуясь усталости, отдаваясь сему блаженству.

        Уступая усталости.

        При всём при "этом" Бъорк ужасный спорщик, полемист. Где в ужас приходишь от красоты. Переводя и интерпретируя, то есть повинуясь необходимости заниматься чем-либо. Заниматься, знак вопроса. Чем-либо, завещанным и с ужасом, в пафосе, и с волосами, растрёпанными после мытья настоем ромашки и тысячелистника. И крапивы.

        Краткий и чудный мир без споров и ожесточения среди подсвеченных деревьев фисташк! Вах-вах, словно обёртка швейцарского шоколада нежно-салатного цвета.

        И Мартынов на Монпарнасе в моём квартале: двухтомный белый и кофейный (под белой обложкой), подаренный москвичом, однажды. В те б. года!

        И зелёный "Мартынов" трёхтомный, купленный в 85 году (ба!) в Ялте. Год посмотрел на штемпеле продажи в конце книги.

        Жизнь как у Мопассана с неопределённым артиклем (то есть уникальная, неповторимая. Единственная жизнь. В своём роде, ет сетера).

        Бъ устраивается преподавать артикли и слова (не говоря уже о глаголах движения) в сиротский институт.

        После кофейной паузы (помолов найденного в загашнике во встроенном шкафу турецкого кофе, а французский и швейцарский оставив для альтернативы): настоящая "пауза", как в музыке.

        Письмо обо всём и ни о чём. И вдруг откуда ни возьмись это "нечто" (ударение на "е").
        Будет и ударение преподавать сиротам новым, наш Бъ.
        Так называемые акценты.
        Палочки (штришки) влево, вправо, "крышечки", как в детских книжках.
        Лошадки (карусель французской речи).
        Сам думает носить в портфеле финскую книжку, красную, о неизвестном солдате.
        Так и называется по-фински "Неизвестный солдат".
        Вяйнё Линна.
        Юродивость в учебнике "Истории философии" автора на букву З. (видел давным-давно в церковной лавке храма Спаса н.о.).

        Обещанная книга как "земля" и контуры одной шестой или шести соток, минор, мажор. Посылки и посылочки с "большой земли". Кавычечки и!

        Между дождей, сухой сезон, французы, швейцарцы, их имена и книги. Пятёрочка, копеечка: народность магазинов, улиц. И Воскресный день Бъорка, листание книг вечером, когда уже смеркалось и стемнело. От Лидии Александровны подарок, книга М.Шагинян "Семья У."!

        Лес (утопическое воображение Бъорка, метафора средневековой давности. Лес с волшебниками, нечистой силой). Городской лес с дымом и чадом народных машин. С их грохотом, шуршанием шин.

        Постскриптум: после письма. "Письмо" п.п. То есть латынь наших садов и огородов. Вокруг городов.

        И снова: поиск утопического конца для последней главы. "Невский пятачок"! и путешествие на огород, в сад и парк (всё это обустройство "земли" по поэтике стиля Бъорка). Экстравагантность, как у англичан с их флегмой. У нас свои и хандра и сплин. И сад такой же получается (огород, парк без парников пока, но с партером цветов).

        Прогулка до "участка" земли с номером четырнадцать, по душе Бъорку. Поиск имени усадебки (магия, находка).

        И: тупики, столбы и для преодоления границ ладьи иль плоты (Путешествие на Кон-тики Т.Х. Ещё одна книга, подарок Лидии Александровны).

        Аку-аку.

        ("Поставьте точку", сказал Глеб на празднике "адьё, адьё" на углу п. Труда и Конногвардейского бульвара, когда я жаловался, что никак не удаётся закончить (окончить?) рукопись. "Писать трудно", перефразируя того классического переводчика из рассказов ("переводить трудно", говорил ооновский п., голову при этом обхватив как земной шар руками).

        Из рассказов? Из фольклора переводчиков, которые как (девушки) коротали время, в паузах рассказывая анекдоты о себе и друг друге.

        И ещё Глеб на той пати прощальной, говоря об объёме обещанной рукописи, уточнил, между делом, как И Финн.
        Бъорк, возвращаясь, думал о "уже" каноническом объёме (на сколько дыхания хватает при спуске и подъёме).

        Проводив французов и ш., Бъорк возобновил поездки на огород, для поливки цветов. Это настоящая планета в смысле "планеты людей" Сент-Экза.

        С ветерком в августовский вечер, приятным, с прохладой после жаркого дня. Бъ берёт пластмассовые бутылки и идёт за водой на ближайшую колонку. Любуясь лесом и соседними "участками" людей.

        В эти же августовские дни Бъ готовился устраиваться в сиротский институт, совершал фальстарт (из привычки переводить перевёл и на французский): двадцать девятого, надевал синюю швейцарскую рубашку и шёл на кафедру, там никого не застал. "Ничего, подумал Бъ, приду завтра".

        На самом деле испытал радость (и писал уже выше об этом. Высшая радость заключалась в своей мимолётности. В отсрочке (об этом повествует Сартр в романе "Отсрочка". О своём опыте участника "странной войны").

        На следующий день уже Бъорк пишет заявление об устройстве ассистентом в педагогический У.

        На Мойке!

        Умеренность и аккуратность, такие в себе качества решил вырабатывать Бъорк, ассистент без пяти минут.

        Хотя уже два года проходил в ассистентах.

        Весь пыл и пафос оставим за оградой сиротского института, убеждал и уговаривал себя Бъ, писатель педагогических опытов.

        Писатель, насмешливо произносил Бъ, то протяжно, как это любила делать Аня (профессиональная насмешница-перформансистка).

        Что-то подсказывает слово "наездница": да, в Ане было что-то от наездницы (картинная стройность). Хлыстик! И резвость этой маленькой п.

        (Принцессы, пери?)

        Сама она себя охотно именовала феей, активно сочиняя миф, у Бъорка случилась с ней дружба фей.

        Нечто феерическое (ет сетера, ет сетера)

        Бъорка падения последних лет: в траву летом после отмечания приобретения "участка" земли. Как кто упал? Подобрать сравнение.

        Потом в ворс детской комнаты, когда городским летом, Бъ вернулся с "земли" и зашёл в сиротский институт узнать об обстановке, потом перешёл реку по мосту и зашёл к Роману в гости (его дома не оказалось: Бъ пошёл в его отель на М.Конюшенную, бывшую Софью Перовскую, дочь генерала, террористку).

        Дневная портье позвонила на мобильник, Роман был с московской дочкой, юной (феей, принцессой етс), у доктора. Договорились встретиться у него дома через четверть часа. Дневные портье-девушки (дневные девушки, портье за стойкой) предложили Бъорку сок, чай, кофе (на выбор). Пожалуй, соку. Пожалуйста!

        Потом Роман спросит, предложили ли соку, чаю, кофе?

        Потом: Ориент, суп с фрикадельками и ассорти салатов (и как говорили в армии: мордой лица ниц не дойдя до детской постельки).

        Ему постелили в детской.

        Ужас и красота: в предрассветной мгле Бъ читает в детской книге (детская, потому что принадлежит дочке московской). Дарю тебе железное кольцо и далее такие слова:
        Будь одинок, как бог.
        Неколебим (ет сетера! как дуб, кажется).

        Точки, пунктиры (Бъорк силится представить карту отношений с С.) в плоскостном плане, без перспективы.

        Как доску судьбы.

        Ретроспектива: звонки и лестница в небо. Как будто небо внизу (и всюду. Как писал он в старом стихотворении).

        О красном селе.

        Остатки кофе с молоком и сладкие губы и "ночи те" и дни как название книги. Выстраиваются анфиладой.

        Ночной дворец (палас) и парк воспоминаний. Избыточный (лиризм. От либидо из брошюры Ф.)

        Бъорк закрывает глаза и легко представляет себе, почти ощущает контуры тела, которое знает, как стихотворение, наизусть.

        Это началось (нет, лучше не так. Потому что "начало" любое уже содержит в себе конец).

        Конец? Начало конца.

        Опять как из "коробки" или корзины с рукодельем (нонсенс: корзина с рукодельем?). Корзина или коробка с клубками ниток разноцветных. Муслиновых, помнит Бъ такое название ниток с детства. У бабушки были разные клубки шелковых ниток, ими-то и любил любоваться Лёшенька.

        Кстати, Филипп-то француз спросил Бъорка, пишет ли тот от своего имени ("я"кает?) или псевдоним какой придумал?

        Потом Бъ поймёт что Филипп спрашивает не только из праздного любопытства, в его белой книге ("Анатомия шедевра"), посвящённой Жионо, целая глава посвящена этой достаточно исследованной проблеме раздвоения (реже: утроения. Ещё реже: полифонии. Это уже сравнимо с оркестром симфоническим). Ах, Бахтин ет сетера.

        П. Достоевского (поэтика?)
        Проза, поэзия.
        Капитан Лебядкин стучится в дверь. За ней (за дверью) сестра, с испугом уже узнавшая шаги брата, и Шатов. "Откройте. Я знаю, что вы здесь". (Ещё что-то говорит.) И далее: если бы вы знали, как прекрасна жизнь!

        Эти слова Лебядкина, сомнительнейшей личности, пьяницы и поэта ("в свои часы", как говорят французы) Бъорк цитировал утром швейцарцам.

        Чтобы поняли, наконец, красоту жизни.

        Бернар, этот пенсионер, и Бъ, пансионер, и Мария-Терезия как ангел-хранитель с ними, возвращаются с гор. Бернар нервничает, он ведёт себя всегда как капризный ребёнок. Бъ думает, каким он был начальником.

        Это а пропо, в утреннем тумане с дымом пополам, вдруг Бъорку вспомнился Бернар, и как в парном молоке дом и домочадцы с кроткой и верной как римлянки Марией-Те. Любимая книга Бернара "Жизнь 12 цезарей" (не говоря уже о классиках: Паскале, Декарте и наших русских в разных изданиях. В том числе в "Плеяде").

        Всё раздражает Бернара: и комары, и лица людей, и этот туман напополам с дымом вызвал бы у него настоящую истерику. Домой, домой, сказал бы он. Собираем чемоданы, меняем билеты. (Чтобы досадить жене отчасти. Она знает норов мужа. Его капризы и страсть к движению. Его непоседливость. На Кубу. В Сибирь, на Енисей. В Мексику. Только Америку не любит почему-то).

        Почему Бъ вдруг вспомнил об этом отставном чиновнике и докторе права.

        А от горения лесов (как будто Нерон поджёг римский лес в августе). ДомА в дымах.

        Бъ встал пораньше в этот день сентября, чтобы поехать в сиротский институт и отдать пятьдесят рублей декану, который выручил его (Бъ забыл кошелёчек свой с бисером и сломанной застёжкой. На медной римской тарелке с волчицей).

        Ему было крайне неудобно просить денег взаймы. Но сил не было ни римских, ни спартанских терпеть (никаких), и он, увидев в буфете психфака декана, обнаглел и попросил (держа в голове пример просящих по вагонам). "Бывает", сказал декан и дал пятьдесят рублей. Бъ просил на кофеёк ("и булочку").

        Что-то в декане есть общее с кузнецом, соседом по "участку". Благородство внутреннее, цельность, стержень (ет сетера, ет сетера).

        Бъ в тумане ездил в сиротский институт отдавать св. долг (пятьдесят рублей) декану. Ездил в молочном тумане от дымов (родина горит). И ходил (В.В.-декана не оказалось на месте, и нужно было скоротать время до его прихода): ходил-гулял по Мойке и любовался домами как в парном молоке и отражениями в воде, купающимися домами, дрожащими отражениями.

        Дошёл до Романа (дом, где Джинсы Ли), увидел издали, что машины нет, повернул вспять и вдруг решил съездить на Почтамт (это ближайшее почтовое отделение), чтобы купить конверт, куда всунуть купюру или купюры (по десяткам пять) и оставить у секретарши, наказав ей передать и поблагодарить (Бъ уже думал, как будет инструктировать секретаршу).

        Вот и троллейбус пятый номер подошёл, Бъ сел в него и занял место, как и подобает пансионеру в дымах-туманах.

        С ним рядом на сиденье уселся бородатый (п. фундаменталист, подумал Бъ), тот раскрыл книгу, и Бъ слизнул глазом (ортодокс оказался программистом. Странно, подумал Бъ, программист с бородой). В почтамте Бъорк чувствовал себя всегда прекрасно. И сейчас ощутил прилив сил в светлом и огромном (как Пассаж зале Почтамта): там он у самого входа купил конверт за два рубля с Русским музеем и порадовался тому, какие стали выпускать красивые конверты.

        Выйдя из П.амта, он обнаружил напротив музей истории религий. ("Вот куда перевели"!) Подошёл поближе и прочитал название тематической выставки (что-то об исчислении времени в разных религиях. "Интересно"! Надо будет зайти).

        И пошёл дальше, в направлении сиротского института. Мимо аниного дома. Предварительно зайдя в подвальчик магазина и, с целью разменять сто рублей, купив две груши. Разменяла тётка десятками, да какими-то замусоленными, потёртыми. Бъ брезгливо смотрел, как она отсчитывает (разменял, называется).

        Но зато конверт красивый, успокоился, выходя из магазина, Бъорк.

        Перешёл через мост и повернул налево в сторону У. (педагогического, имени Герцена!).

        Неплохо бы прочитать Былое и думы, подумалось Бъорку в дымке, не едком и родном. Исаакий же был хорош в пелене белесой, на самом куполе лазили два верхолаза. Красиво в тумане.

        У здания Комитета по строительству стояли чиновники и просители ("как у Гоголя", сказал бы Бернар).

        Дальше еще круче: городской парламент. Милиционеры и машины и водители. Бъ повернул к набережной (в тумане! Французское кино).

        Настроение у него улучшалось как по нотам (усиливалось до прекраснодушия. Как горошек душистый у тётеньки на блузке крепдешин: такой цветастый). Бъорку нравился крепдешин женских платьев как оптимизм детских лет. Недаром Коля-куколка заказывал себе рубашки из крепдешина или шелка (он был мучим красотой. Его эстетизм был болезненным. Это, впрочем, уже плеоназм).

        Вадик же одевался красиво и без колиного надрыва (без слёз на цветах).

        Ставлю . по совету Глеба и продолжаю "повествование" экс-офицера, пансионера в сладостных дымах.

        Ставит "точку" мой Бъ и продолжает искать формулу.
        (А пропо: Селин ставил три точки.)
        Джойс вообще не ставил знаков препинания начиная с (или: дойдя до какого-то момента). Может быть это точка безумия.

        Моя совесть. Может быть, может быть (по-французски Бъорк сразу перевёл).

        Это проза о профессиональной совести переводчика, сочиняющего по методу (пауза: думает как перевести с ф. "бред перевода"). По методу (вдруг вспыхивающих в бреду картинок: с выставки? Или лубочных? Как у Рембо).

        Как сказал бы начальник Бъорка, ему покровительствующий явно и тайно, "оставьте это. Вы запутались. Но я Вам помогу!"

        Ещё бы не запутаться в бредовых сетках.

        Тенетах и путах и плюс ко всему в молочном тумане (Родина горит!).

        Даже не горит, а тлеет.

        Её, родную, тушат, но, как обычно, вяло, надеясь на авось (дождь, может, пойдёт). Дураков и дороги не разглядеть.

        Как будто семнадцатый век снова! С избами, где топят по-черному, и белым дымком. Вдруг в хроматизме мифа два цвета, и третий (любимый русский красный) лишь подразумевается (и переводится как красивый, отсутствующий): дым без огня.

        Белое без красного (ет сетера ет сетера). Как сказал священник в фильме "Храм", "всё слава Богу".

        Человеческое написание (и нечеловеческое. Выделить курсивом нечеловеческое). И говорение. Криптограммы, галиматья. И каллиграммы. И мы. Для красного словца (аллитерации).

        Бъ подчёркивает, чтобы лучше в тумане белом (белом!) было видно. Вместо привычных пыли да тумана (русских песен): пыль да туман (пыль невидимая, дым. Ет сетера ет сетера). Как соль или сахар: белые.

        А Бъорк-то сам то кислый, то сладкий, а то, как яблоко, кисло-сладкий.

        Электричка шла с зажжённым (огнём. Круглой фарой, как правильно назвать сей прожектор, словно третий глаз у поезда в тумане).

        Греческое что-то было в электричке одноглазой в белой мгле.

        Эх, подумал Бъ, Кюстина бы сюда, опять маркиза к нам, на берега Маркизовой же лужи!

        Де Кюстина (и грубое о нём суждение Вяземского-князя. Но справедливое).

        Де мол не дое.(бип, бип) маркиза, поэтому и написал сей клеветнический пасквиль. Сей памфлет.

        Россия страна ужасная.

        (Площадь в ней красивая, место на ней лобное. А Петербурх самый немецкий город на земле, в снегах-болотах. Богатство её будет прирастать Сибирью. Погубят её дураки и дороги).

        Россия в гибели прекрасна.

        Князь обхватил голову Рогожина, и слёзы лились из глаз его.

        До своего беспамятства Рогожин говорил о цветах, мол, неплохо бы её цветами убрать. На матушкиной половине есть такой красивый цветок с приятным запахом. Жаль, что пройти туда нельзя, Пафнутьевна почует неладное.

        (Бъ подумал, что если бы преподавал литературу, как предлагала ему Наталья Романова, выходя в шубке на Невском и увидев Бъорка, идущего от сирот, в улыбке словно второе солнце расплылась.
        Вот руские (Бъ сознательно сохранил это орфографию) люди на ранде-ву случайном на Невском: Романова Наталья и Бъорк. В бессмысленном желании помочь друг другу ("лень и хвастовство" по Розанову).
        Предложение Наталии преподавать литературу (Великую, как французская революция. Широкую и красивую, как раскинувшаяся площадь с красной кирпичной оградой. Огородом, за которым яблоневый сад и цветы, цветы)).

        Бъ вдруг вспомнил, как с французами гуляли по кремлёвскому саду, а жена полковника, преподаватель музыки из дошкольного учреждения, вся в нервном восторге хватала француженку (капитана медслужбы В., генеральшу в розовом платье) чуть ли не за рукав ("какая красота! Вы посмотрите, какая красота"). Действительно, яблоневый сад в цвету и партер с тюльпанами были прекрасны. Но Бъ мучительно думал о том, как некстати увязалась полковничья жена за ними (как портила всю обедню экзальтацией и экстазом. Словами на букву э.!). Ведь у француженки в розовом платье чувство красоты азиатское (то есть дальне-восточное. А точнее: крайне-восточное, если переводить с ф., по тонкому замечанию Филиппа А.). Утончённо-болезненное. То есть, как любил думать Бъорк: легко-рвущееся (крепдешин в горошек пахучий).

        И жена полковника, учитель музыки из детсада, сама не понимая того, делала очень больно госпоже В. (которая была вся как струна в восторге от увиденного и в строгом и правильном и безукоризненном! как покрой её легкомысленного платья, хранила выдержку, чтобы не сорваться, не упасть.

        Другой их спутник (одолживший Бъорку бабочку) был молчалив по другому поводу (до фени ему яблоневый цвет, лишь думал, де опять обед несносный будет). Но видом изображал интерес к соборам и святыням (как того требует простая учтивость).

        Вдруг Бъорку в невском Предместье сквозь смог и белесый туман привиделась картинка Прогулка по Кремлю.

        И словно открылся смысл тех невидимых миру в кавычках слёз француженки (капитана и генеральши В.), доведённой до исступления красотой и которую наша русская спутница, не умевшая или не желавшая "управлять собой", словно толкала в какую-то пропасть.

        Поучительно и показательно, Бъ залюбовался тем дидактическим эпизодом в цветном изображении. Материал для диссертации "У о" (У нас он офицер).

        И небо было синее, и звезды рубиновые горели после приёма у атташе (красные!), и пахло приятно и чуть приторно настоящим шоколадом с фабрики Бабаева.

        Ведь Бъ мой человек ностальгических упоений.
        Как вы да я, "читатель дорогой"!

        Оказавшись в сладковатом и чуть горьковатом тумане-дурмане, Бъ рассуждал о диалектике вкуса (сладкое в горьком и наоборот: весь этот путь от сладости к горечи.
        Путём шоколада).

        И улыбаясь: в тумане как за вуалькой дам былых веков. Весь мой Бъ здесь будто рыба в воде. Или раскольники в горьком и сладчайшем дыму. В приступе асфиксической эйфории кто-то всё же умудряется ухватить ускользающую фигуру.

        Отец Нектарий! Свет ты наш родной! Оставайся с нами.

        (Уже хищная сил рук прекрасных не отпустит, и о. Нектарий насладится всей сладостью со всеми.) И до конца!

        Бъорка осенило и озарило этой осенью: точку в обещанной рукописи поставит в тумане (словно парное молоко детства оне) в том месте, где он, "устроенный" в сиротский институт Бецкого на Мойку! фантазирует на тему "страстной проповеди" (или исповеди в форме диссертации), чувствуя, что получаются какие-то прописи, опять же в "линейку" (почти невидимую, лиловую ли, алую, как тех тетрадей школьных лет).

        От Аввакума до ассистента кафедры французского и (испанского, сик! как будто намёк на Великого инквизитора) языков Бъ в едком и сладком дыму амбивалентности достигает "прекрасной ясности": уровень энтропии вдруг резко снизился до нулевой отметки.

        Как будто легионы демонов чертовски привлекательных и практически неотразимых были низвержены на всём пространстве "между двух столиц" (от чухонского Содома до Москвы гоморрской)! Как будто в рамках учений небесного воинства. Или репетиции Армагеддона.

        И там они чадят нещадно, как в воду опущенные головни.
        И всё наше постпространство "убогой финской Руси" тонет в белом и розовом, словно в яблоневом цвету в майские дни.