Глава 5. Новый мэр Костамукши - Карл Егорович.
- Что это? - спросил он.
- Все закончено, Карл Егорович, - произнес Кастрыгин.
- Доктор - ты? - спросил Карл Егорович. - Впрочем, какая разница, о, мана к*хайе, как же болит голова.
- Через Вас повелевала православная ипостась Сноция, - высказал Кастрыгин, - мы теперь на пути к финальному аккорду.
- О, как же болит голова, - не мог успокоиться Карл Егорович, - как же болит голова.
- Хотите анальгин, - сказал кто-то, - выпейте две таблетки.
Кто-то вытащил бумажную пачку анальгина, оторвал две таблетки и протянул их Карлу Егоровичу.
- Наконец-то заговорил, - обрадовался Карл Егорович, - а то они молчат; и он молчит. - Карлу Егоровичу через мгновение эта реплика показалась неадекватной. - Хотя, - заметил он после паузы, - хм... таковы уж строгие правила нашей церковной организации.
Кастрыгин высказал:
- Творческая дисциплина.
- Партийная дисциплина, - дополнил Карл Егорович.
- Вот, - с обращенной к Карлу Егоровичу рукой продолжал настаивать кто-то.
- Я не пью анальгин, - сказал Карл Егорович, - мои сосуды вспухнут... только не анальгин.
- Ну, больше нет ничего, - сказал кто-то и убрал упакованные две таблетки.
- А, ладно, - произнес Карл Егорович, - и так пройдет.
Здесь следователь ФДК вытянулся во весь рост, стряхнул с себя пепел, удалил с костюма остатки уже высохшей, обращенной в порошок, магической слизи, выровнял белый воротничок, поправил галстук.
- Я сегодня вылетаю в Москву, - сказал он, обращаясь к доктору Лектору, - меня хотят сделать председателем комитета по надзору за энергетической реформой. Поэтому Вы останетесь вместо меня, и проследите, пожалуйста, чтобы Фокин, наконец, подписал сдачу дворца культуры нашего лесоперерабатывающего предприятия.
- О, это великолепный дворец, - восхитился Кастрыгин, - просто грандиозный.
- Ну, для начала необходимо этот объект принять, хм... строительство, черт знает... ну сколько может продолжаться это безобразие.
- Именно так, Карл Егорович, - согласился Кастрыгин, - однако дворец небывалый по масштабу, современный дизайн, футуристическая архитектура; все тысячелетия развернуты в интерьере... настоящее искусство... чистейшей воды, подлинное.
- Возможно, возможно, - снисходительно пробубнил начальник, - во всяком случае Лужков расточал комплименты, уж на что сноб - все-таки Москва... Он даже хочет организовать нечто подобное на территории какого-то заповедника, или, хм, на пустыре в спальнике, не помню точно, то ли в Митино, хм, в Марьино ли, впрочем, можно позвонить ему лично.
Кастрыгин изобразил обаяние, одобрительно (в знак поддержки) улыбнулся и произнес:
- Вы по-настоящему талантливый хозяйственник, в качестве мэра нашего города Вы на многое способны. Вы - талантливый управленец.
- Не люблю я это слово, Лектушка... - произнес Карл Егорович, - ну что такое управленец, - Карл Егорович пытался сообразить, - да-да, есть какой-то негатив, если управленец, значит, обязательно бюрократ, менеджер.
- Нет-нет, - заявил Кастрыгин, - управленец - это одна из функций госслужащего, управление, управленец... - Кастрыгин непонимающе пожал плечами.
- Так-то оно, конечно, - сказал Карл Егорович, - ну вот что-то такое... хм... - Мэр Костамукши скривил мимику, лицо его стало кислым. - Ладно, хватит лирики, - переменил он тему. - Я хочу, чтобы Вы были у меня в кабинете ровно в десять.
- Обязательно буду, - сказал Кастрыгин, - жаль только, что Вы не успели проинспектировать наше отделение ФДК.
- Да, - согласился начальник, - и все из-за этой катавасии.
Тут неожиданно воспрянул выпавший было Бестужев-Серенький.
- Сколько время? - спросил он непонимающе. Кастрыгин с укором взглянул на Бестужева-Серенького. Карл Егорович снисходительно заулыбался.
- Уже небось семь-восемь? - произнес Бестужев-Серенький.
Кастрыгин ответил:
- 135-ый Тхами по исчислению Коце Цилиф. Земное же... наше, местное... - Кастрыгин посмотрел на часы. - Так, так... времени сейчас половина девятого... восемь тридцать, если хотите.
Тут Карл Егорович достал из кармана пиджака мобильник и набрал какой-то номер. Несколько секунд мэр подождал, затем произнес следующее.
- Машину... да-да, к зданию ФДК... - Начальник закрыл мобилу и спрятал ее обратно в карман.
- Я себя чувствую преотвратно, - запричитал Бестужев-Серенький. - О, мамочка моя, София, все какое-то одеревеневшее - руки, ноги... если точнее, будто каменное.
- Вы прелюбопытнейший субъект, - отвесил комплимент своему предшественнику Карл Егорович, - просто даже очень прелюбопытнейший.
- Да-да, - в прострации согласился бывший мэр, - мамочка моя, Софья Николаевна Бестужева, царствие ей небесное, настоящая дворянка была... княжна, и отец мой - столбовой дворянин, социалист - год проработал личным референтом Бунина, впрочем, потом загнулся - мать влюбилась в какого-то актеришку, моложе ее лет на пятнадцать, точно не помню, может, двадцать.
- Ладно, машина, наверное, у выхода, пора бы уже, - сказал Карл Егорович и посмотрел на часы, - помните, ровно в десять, - обратился он к доктору Лектору.
Карл Егорович направился к выходу из приемника. Члены комиссии, пребывающие в трансе, хаотично стояли, будто вкопанные шахматные пешки. Сережа, как и они, не реагировал. Он сидел на небольшом стульчике, вроде бы наблюдал, однако не желал напоминать о своем присутствии. Участники действа, общаясь между собой, не замечали посторонних. Для них такая практика была своетрадиционной, проходящей, соответственно, не фиксируемой. Они просто возделывали сад, который когда-то посадили, вернее, их посадили в этот сад, их возделывали их же руками, магическими руками, тотальными руками православной ипостаси Сноция, руками будущего, О, Мана К*Хайе. Сноций, кстати, в своем измерении в этот момент занимался усовершенствованием магической практики.
- ЦИНАЛИФ БО ШОНЕ АБР... ТАВАЙ ТУ..... ИЕЦЕЛЕ..... - Растворенный в пространстве Сноций заклинал Россию от прислужников его же ипостаси, однако иной, враждебной - ипостаси полочников и утилитаристов, воротничков и клерков.
- Чудище обло, озорно, стозевно, огромно... недремлющее чудище...
6. Доктор Кастрыгин Лектор и маленький сорванец Сережа.
Уже около выхода, лишь только Карл Егорович собрался покинуть ритуальный приемник, он вдруг остановился в забытьи, несколько секунд постоял (Карла Егоровича явно что-то беспокоило), обернулся и увидел, как доктор Лектор внушает Сереже посредством жестов некие обучающие воспитательные установки. Карл Егорович сверкнул ласково-снисходительным взглядом. Кастрыгин, ощутив неловкость, переключил внимание с мальчика на мэра Костамукши. Карл Егорович подошел к влюбленным, прикоснулся оборотной стороной ладошки к Сережиной щеке и произнес:
- Мило, очень даже, хороший ребенок.
Слова мэра смутили доктора Лектора. Между тем Сережа, по-прежнему фригидно и вненаходимо, своей маечкой, мимикой, потертыми джинсиками утверждал юношеский цинизм. Он знал, что Кастрыгин никуда не денется, тем более, что его сочное тельце пользуется явным успехом у Карла Егоровича, загоревшего и поджарого, не в меру накачанного. Сереже было приятно ощущать себя личным ребенком управленческого аппарата, федеральным любовником, имиджевым флегматиком.
- Все мы - пневматики, - заключил Карл Егорович, - наша пневматология - гениальна!
- Скоро, очень скоро, - произнес Кастрыгин, - уже совсем скоро мы, духовники, пневматики Расеи Великой, учредим верховное управление мирофедерации с головой Китеж-градом и регионами, максимум самостоятельными. Это будет по-настоящему богодухновенный остров, с опорой на пневмо-демократию, точнее, на принципы демократической вертикали, политического оккультизма, конституционного государства, ТОТАЛЬНО СВОБОДНОГО.
- О, - восхитился было мэр Костамукши, - впрочем, не забывай, - опомнился Карл Егорович, - иногда, кстати.... духовником Расеи, великим посредником, тебя еще не сделали... будешь верховодить там, - Карл Егорович изобразил мало ясный вектор, - а здесь, на земле, в нашем пока миру... хм, несовершенном, руководителем, верховным начальником, как ты сказал-то? Да-да... хм... талантливым управленцем являюсь я, Карл фон Дицерген, да-да, держатель контрольного пакета "КЛПК", мэр Костамукши, без пяти минут председатель комиссии по надзору за энергетической реформой, федеральный инспектор, верховный следователь ФДК, близкий друг Лужкова и Шойгу.
Кастрыгин нехотя согласился со своим хозяином (промолчал в ответ). Мирская власть, в силу своей нарочитой материальности, очень часто проигрывала власти духовидной. И действительно, без денег Дицергена доктор Лектор навряд ли когда-нибудь бы смог реализовать биопрограмму - генопеддиагнологию. Между тем все проекты Кастрыгина финансировались структурами, близкими к мэру Костамукши.
Карл Егорович чуть было уже не вышел из приемника. Однако Бестужев-Серенький вдруг произнес:
- Друзья, простите меня, я так виноват, что не распознал эту бестию, бандита, этого, червь его точи, Маленького. А ведь благоговел, вот дурак-то, хм, метал бисер, распинался. - Бестужев-Серенький вздохнул, по-русски скрестил ручки чуть пониже живота, смиренно опустил очи под ноги (кроссовки бывшего мэра уже года два как поизносились). - Ну что, - спросил Бестужев-Серенький, - вы способны простить меня, или моя карьера - труба?
- Ладно, - сказал Карл Егорович. - Вы все-таки прелюбопытнейший... прелюбопытнейший... Я могу Вас подбросить на вашей бывшей.
Бестужев-Серенький ответил:
- До моста, пожалуйста.
- Твоей вины нет, - изобразил Кастрыгин посредством указательного пальца, - ни юридической, и уж тем более пневматической, мы различаемся великим мальчиком Ланселотом... Однако мой брат, бандюга, считает его девочкой. Поэтому ты и не отличил, никто не отличил...
- Слава Софии, - сказал Бестужев-Серенький, - и главное, вы ни на грошик не злитесь, уж не уничтожайте меня. Старый я, ох, София-матушка... Теперь, надеюсь, достаточно юридических оснований для уголовного дела, а то ведь явных зацепок не было, всё - косвенное, да еще с его адвокатами, деньгами.
- В генпрокуратуре уже готовят обвинение, - произнес Карл Егорович. - Без него он может находиться в изоляторе не более дней двенадцати-десяти.
- Не отвертится, не отмажется, - заулыбался Кастрыгин, - улики слишком очевидны, свидетели... Эти его падвы и резники в лужу сядут, пеной изойдут, потом ко мне на карачках, а я их... вот... - Кастрыгин сжал руку в кулак. - Здесь они у меня, суки.
- Слава Софии, слава Софии, - причитал Бестужев-Серенький.
- Следователь Николаев - умница, - произнес Карл Егорович, - греметь Маленькому по 677-ой, теперь-то сядет, непременно сядет.
- Все проворовавшиеся скоро сядут, - дополнил Кастрыгин, - мы очистим власть, обязательно зачистим, пускай пеной исходят, кричат... Мы их...
- Слава Софии, что не они нас, - перебил Бестужев-Серенький, - я этих диссидюк изнутри знаю, суки они... твари... гэбисты...
- Госбезопасность, - сказал Карл Егорович. - Теперь наконец-то возрождается госбезопасность.
- Не коммунякоподобная, - сказал Кастрыгин, - замечу, великоросская.
- Святоотеческая, - деликатно дополнил Бестужев-Серенький и перекрестился, - слава Софии, слава Софии... Так не подбросите меня, Карл Егорович?
- Очень кстати, - произнес фон Дицерген, - очень даже кстати. Я хочу Вам предложить работу, как мне представляется, весьма важную.
- Какую такую работу? - полюбопытствовал Бестужев-Серенький.
- Соглашайся, - соврал Кастрыгин, - обязательно соглашайся.
- Я согласен, согласен, - пробубнил Бестужев-Серенький и направился к выходу. Карл Егорович пропустил бывшего мэра вперед и через несколько мгновений, лишь только федералы покинули приемник, Кастрыгин остался наедине с Сережей. Членов ФДК (в действительности, офицеров федеральной службы охраны) можно было не принимать в расчет. Кастрыгин предложил мальчугану пройти в смежный кабинет (весьма комфортный, с большой резной кроватью - очень пафосной, мягкой, с аппаратурой, баром, стильными креслами, паркетом и сверкающим зеркальным потолком). Лишь только доктор Лектор и Сережа переступили порог, два офицера ФСО симметрично вытянулись по краям входа в данное помещение.
- Ну давай, давай, - обращаясь к Сереже, несдержанно пробубнил Кастрыгин.
Между тем мальчик, лишь только переступил порог комнаты, подбежал к царственной светской кровати и что есть силы плюхнулся в ее пружинистое пространство. Сережа весело (по-детски) пружинил по кровати. Кастрыгин стал аккуратно раздеваться.
- Ну давай, бэби, - произнес Кастрыгин, - у нас с тобой ровно тридцать минут. - Кастрыгин повесил галстук на стул, стал расстегивать рубашку.
- Камон эврибади, - скороговоркой произнес Сережа, продолжая своим тельцем взбивать перину кровати, - камон, хихи, камон-камон.
Кастрыгин снял трусы, повесил их на спинку одного из стульев и по кровати на четвереньках стал приближаться к своему мальчику.
- Уау... - бубнил Сережа.
- Давай, давай... - нетерпеливо высказал Кастрыгин, и лишь только его руки жадно коснулись мальчика, Сережа напрягся, скорчил рожу, отстранил Кастрыгина от себя и вновь заулыбался.
- Уау, Уау, - сказал Сережа, - сначала заплати, Уау...
- Хм, все у тебя будет, и машина, и шмотки... - Глаза доктора Лектора сверкали от нетерпения. - только вот мне уходить, червь его... давай, Сереженька, становись... - Кастрыгин попытался сообразно своему желанию повернуть Сережу, однако тот соскочил с кровати, подбежал к магнитофону, взял диск, поставил его и нажал на кнопку.
- А я живу одна... - запела Пугачева. - Такие вот дела, а всё она - взяла и мужа увела...
Сережа стал пританцовывать и подпевать в унисон: мадам Брошкина, ту-ту... Сережа вытянул руку, пальчиком указал на Лектора: ту-ту, мадам Брошкина, мадам Брошкина...
- Ну сколько можно, - с умилением разозлился доктор, - давай же, улыбнись, раздевайся...
Между тем Сережа достал из заднего кармана джинсов миникомпьютер, включил его и стал играть в игру, продолжая ритмично вытанцовывать под Пугачеву.
- Вот так бы и дала бы ей бы по башке... своими рожками...
- Ну сколько можно, - нервничал Кастрыгин, - мне же уходить к Дицергену, раздевайся...
- Ту-ту... мадам Брошкина...
- Да иди же сюда, - не унимался Кастрыгин. - В Москве оторвемся по полной, а здесь время, работа...
- А я и так уезжаю, - сказал Сережа, - с Дицергеном... завтра...
- Что? - недоуменно переспросил Кастрыгин.
- Ту-ту... - напевал Сереженька, - ту-ту... ту-ту...
- С Дицергеном? - по-дурацки переспросил Кастрыгин. - То есть как... с Дицергеном?
- Вот он мне уже и 500 баксов дал, - произнес Сережа, вытащил зелененькие купюры и показал их Кастрыгину.
- Ох ты, хм... - недоумевал Кастрыгин, соскочил с кровати, подбежал к рубашке и достал из кармана толстую зелененькую пачку, - значит, баксы... вот как... доллары... Доверчивый поросенок, эта сволочь попользуется тобой, выбросит, наврет, я же... на... возьми... всё возьми... - Кастрыгин, преисполненный эмоциями, подбросил пачку вверх. Купюры дождем посыпались. Сережа невозмутимо поднял одну из них, поднес ее к свету, присмотрелся.
- Да, - недовольно сказал Сереженька, - твои понты достали меня, ты меня достал...
Сережа подошел к изящному комоду, выдвинул один из ящиков, порылся и вытащил ультрафиолетовый сканер. Затем мальчик поднес сканер сначала к одной купюре, потом ко второй, третьей... - Всё понты, - бубнил Сережа, - не на того клюнул, одни понты...
- Какие еще понты, - недоумевал Кастрыгин, - я люблю тебя.
- Баксы нарисованные, - заключил Сережа, - работа высококлассного профи.
- Как это? - недоумевал Кастрыгин, подыгрывая Сереже. Доктор Лектор воображал, что малыш изобретает позы, имиджмейкерствует, впрочем, не по адресу. - Давай не сейчас, - сказал Кастрыгин, однако все-таки поднял купюру, взял из рук Сережи сканер и также вгляделся, - что за черт... самые что ни на есть настоящие, подлинные... - Доктор Лектор недоверчиво заулыбался.
- Я никогда не ошибаюсь, - сказал Сережа, - я просто никогда не ошибаюсь.
Здесь Кастрыгин задумался. После диагнологического корпуса он готовил Сереже место в финансовой академии. Мальчик был очень способным. Да и глаз его был получше любого сканера - метким, острым.
- Это целое состояние, - не унимался Кастрыгин, - и шмотки, и машина... Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.
- А я люблю спортивные тачки, - произнес Сережа, - мечтаю, ох как... шевроле, порш... Однако баксы твои - рыночные, что ж... я завтра с Дицергеном в Москву, он меня по Думе поводит, познакомит с Жириком, Хакамадой...
- Нет, нет, - произнес Кастрыгин, - а я тебя с Чубайсом, с Явлинским.
- Тоже мне, - сказал Сережа, - Дицерген с Селезневым меня познакомит, с Лужковым, Шойгу...
- Да на хрена они тебе, - не унимался Кастрыгин, - я тебя могу познакомить с самим Касьяновым.
- У Дицергена, - ответил Сережа, - не только Касьянов, как раз с ним он меня познакомит в первый же день, и встретит нас в аэропорту, кстати, один из помощников премьера.
- Да врет он все, - не унимался Кастрыгин, - съездим с тобой в Москву, тебя оценят, меня знаешь как ценят... потом на Украину рванем, хочешь, к Кучме, на Украину...
- А я в Париж хочу, - заключил Сережа, - в Париж, в том числе. После Москвы мы туда с Дицергеном... В Орли нас встретит Березовский на своем лимузине, мы съездим в Версаль, походим по клубам, затем в Лувр, в сауну...
- Нет, нет, - причитал Кастрыгин, - Сереженька...
- Лучше баксы свои фальшивые подмети, - сказал мальчик, - дешевка ты, жалость какая.
- Нет, - кричал доктор Лектор, - я же твой педагог, Дицерген врет, не верь, это он - дешевка!
- Не такая уж он и дешевка, - сказал Сережа, - меня для начала вполне устраивают эти пятьсот. - Сережа пошуршал бумажками. - Будет хорошо платить, я и в Ватикан с ним поеду, и на саммит в Давос, и к Ниязову...
Кастрыгин пребывал в растерянности, Сережа рубил его беспощадно, с максимализмом тинэйджера, сверхсовременно, категорично.
- Подмети свои фальшивые баксы, - повторил Сережа, пнул ногой бумажки, несколько из них взметнулись, впрочем, невысоко, полетали немного. Кастрыгин на четвереньках, раздавленный, стал собирать доллары.
- Никакие они не фальшивые, - бубнил он, - червь тебя... не фальшивые, когда-нибудь я тебя заслужу, мы будем вместе, ты полюбишь меня.
- Фальшивые, - убеждал Сережа. Затем мальчик еще раз взял сканер, поднес бумажку и нечто продемонстрировал Кастрыгину. Доктор Лектор вполне убедился в правоте Сережи. Данная технология подделки Кастрыгину еще не была известна, к тому же доктор Лектор очень доверял источнику платежа, ему бы и в голову┘
- Это Арсаев... - произнес доктор. - И Шамиль, кстати┘
- Э-эх, - укорил Сережа, - дружочек, ты, конечно, умница, все у тебя продумано, однако иногда... - Сережа съехидничал, - хм, иногда...
- Нет, змеюка, - злился Кастрыгин, - я найду способ. - Тут Кастрыгин заново обратился к Сереже. - Может быть... - начал он с тоской. - Сереженька, я люблю тебя.
Кастрыгин, по-прежнему нагишом, вновь попытался заключить Сережу в объятья.
- Лектор Гариевич, не хочу, - мальчик вывернулся, - ты мне друг, просто друг, очень хороший друг...
- Но я ведь богат, - не унимался Кастрыгин, - ты не представляешь, насколько же я богат, эти баксы - тьфу, я очень, очень богатый, я всех знаю и в России, и на Западе, мне Путин доверяет, он мой друг, знаешь, как мы с ним в Питере... еще тогда... мы втроем гудели, с Боярским... у меня власть... и в Америке меня чтят, в Йельском университете, в Принстоне, Овальный кабинет открыт для меня круглые сутки.
- Хм, - произнес Сережа, - я знаю, что ты богат, и влияние у тебя крутое, но Дицерген готов всего себя отдать, ты же - нет, ты распределяешь, ты слишком рационален для меня, ты не бросишь все, ты не променяешь протокольный обед на ужин со мной в уютной голландской пиццерии, для тебя важнее всего метацель. Я же - нет, я молодой, я жить хочу┘ Однако у меня ведь тоже особая цель, кстати, как и у тебя, с интеллектом┘
- Что ты говоришь, мальчик, что ты говоришь...
- Не переживай, просто скажи: Сереженька, мы с тобой через час вылетаем в Рио, просто скажи, и я забуду про Дицергена, про всех забуду.
- Но ты же знаешь, - сказал Кастрыгин, - я не могу этого сделать, я люблю тебя, но не могу, не могу!
- Я знаю, что ты не можешь, это твое, ты творческий человек, ты всегда будешь для меня другом, близким другом.
- Сережа, Сереженька. - Доктор Лектор обнял Сережу. На этот раз мальчик не сопротивлялся. - Сереженька! - Подросток незаметно для Кастрыгина поморщился, затем пересилил себя и все-таки поцеловал доктора.
- На, подпиши, - произнес Сережа и достал из заднего кармана джинсов мятую бумажку.
- А, пропуск, - сказал Кастрыгин, - на выход, пропуск.
- Угу, - промычал Сережа. Кастрыгин дотянулся до какого-то места комнаты, достал ручку, взял из рук Сережи пропуск и завизировал его своей мудреной подписью.
- Ну, покедова, - произнес Сережа, спрятал обратно в карман завизированную бумажку и направился к двери.
- Я люблю тебя, - не унимался доктор Лектор, - я люблю тебя.
Впрочем, Сережа в этот момент уже передавал пропуск стоящему на страже комнаты одному из офицеров ФСО.
Кастрыгин, оставшись один, быстро взял себя в руки, поправил прическу, натянул трусы, брюки, затем рубашку с галстуком, натянул саламандровские ботинки, еще раз встряхнулся, бросил взгляд на фальшивые доллары, посмотрел в зеркало.
- Все в порядке, очень даже, - сказал сам себе Кастрыгин, - только вот не кончил, это не совсем хорошо для общего тонуса, настроя...
Кастрыгин, пригладившись, также направился к выходу. Офицеры ФСО, увидев Кастрыгина, отдали ему честь, Кастрыгин в ответ вежливо поклонился, затем вышел из приемника, поднялся по лифту, и через несколько мгновений доктор Лектор уже садился в один из своих служебных мерседесов.
- В Мэрию, - сухо произнес Кастрыгин. Машина снялась с места, выровняла на шоссе и покатилась в известном направлении.
