Я учитель и вхожу в свой старший класс, который располагается в готическом помещении: то ли ратуша, то ли храм. Мои ученики приветствуют меня, как ни в чем не бывало, встают. Они, видимо, из состоятельных семей: все одеты прилично, на западный манер. Я прохожу к кафедре и замечаю несколько пустующих стульев за столами. Заняв свое место, перед тем, как спросить об отсутствующих, случайно поднимаю глаза вверх. Примерно на пятиметровой высоте, на довольно широком карнизе, поддерживаемом фигурными колоннами, человек 10 учеников и учениц (среди них несколько негритянок), совершенно голые, совокупляются в разных позах. Делают они это весело. И с карниза, и из-за столов под своды летит звонкий гулкий смех. "Урок начался!" – требовательно произношу я. Любовники довольно легко прерывают свое занятие и, подобрав в охапку одежду, спускаются вниз на свои места. Я продолжаю урок.

        Передо мной стоит бабушка, умершая одиннадцать лет назад, с синеватым лицом, но моложе и красивей, чем я ее помню. Лет десять она не появлялась нигде, кроме фотографий. "Здравствуй, бабушка. Как давно я тебя не видел!" – я медленно целую ей щеку и чувствую, что сейчас заплачу или уже плачу. В комнате бабушки, превратившейся в две комнаты, начинаю рассматривать и выбирать книги, не подавая вида, что хочу их выпросить, но зная, что все равно буду просить, как это всегда бывало раньше. Мне очень противно, что не могу от них оторваться, что помню о бабушке, но забыл о ней.

        На меня напал тигр и стал драть когтями и зубами. Я сопротивлялся и давил его руками изо всех сил. Тигр незаметно уменьшился в пантеру, которая тоже от меня не отставала. Я продолжал сопротивляться. Пантера уменьшилась в леопарда. Леопард – в рысь. Рысь – в кошку. Все они были так же свирепы и очень больно кусались и царапались, рыча. Обхват моих рук уменьшался вместе с размером моих врагов. Наконец, у меня в ладонях кошка превратилась в яростно скребущееся темное насекомое с жестким панцирем. С насекомым уже ничего не удалось сделать.

Неловкость

        Мы хоронили талантливого литератора, писателя и критика. Кого точно, я не знал, хотя нес гроб. Был очень близок к тому, чтобы узнать, но чуть-чуть не хватало. Гроб выносили из клуба военной части по длинному, петляющему проходу и парадной лестнице. Присутствующие – в основном, преподаватели с кафедры литературы университета – очень искренне переживали потерю, обаятельная кандидат филологических наук рыдала, не стыдясь. Но гроб нести было неудобно, что-то все время мешало. Наконец, уже на лестнице, расположенной покоем, я понял, что у гроба нет дна: вместо досок только черная ткань, прогибающаяся от тяжести и норовящая прорваться. Тут же моя рука почувствовала сквозь ткань пружинящее при шагах носильщиков тело. Стало страшно, что не донесем, и еще более неловко поддерживать. Но останавливаться было не к месту, и пришлось, понадежней подхватив низ гроба той рукой, плечо которой оставалось свободным, нести дальше.