|
Англоязычные поэты-сюрреалисты
в переводах Валерия Нугатова | Эугениус
Алишанка в переводах Сергея Завьялова | Юрис
Куннос в переводах Сергея Морейно
КЛОКОТАНЬЕ ВРЕМЕНИ
Эудженио Монтале в переводах Яны Токаревой
Эудженио Монтале (1896-1981) - итальянский поэт, лауреат Нобелевской
премии по литературе (1975). Первый сборник выпустил в 1925 г. Во время
наибольшего "пресса" фашистской диктатуры публиковался мало. Поддерживал
движение Сопротивления.
Циклы "Xenia" и "Xenia II", написанные и опубликованные в 1960-е годы,
посвящены памяти жены поэта. "Xenia" ранее публиковались по-русски в переводе
Евгения Солоновича.
"Малый завет" - отдельное стихотворение, в эти циклы не входящее.
"Xenia" ("гостинцы", "маленькие подарки" - древнегреч.) - так называлась
книга эпиграмм римского поэта Марциала (впоследствии Шиллер и Гёте назвали
так же цикл эпиграмм, в котором есть стихотворения их обоих).
Яна Токарева родилась в 1976 г. Пишет стихи, прозу, песни. Переводит с итальянского и идиш. Оригинальные стихи публиковались в альманахе "Окрестности"
(вып.3) и на сайте "Vernitskii
Literature". Переводы публикуются впервые.
PICCOLO TESTAMENTO (1953)
Questo che a notte balugina
nella calotta del mio pensiero,
traccia madreperlacea di lumaca
o smeriglio di vetro calpestato,
non e lume di chiesa o d' officina
che alimenti
chierico rosso, o nero.
Solo quest'iride posso
Lasciarti a testimonianza
d' una fede che fu combattuta,
d' una speranza che brucio piu lenta
di un duro ceppo nel focolare.
Conservane la cipria nello specchietto
Quando spenta ogni lampada
la sardana si fara infernale
e un ombroso Lucifero scendera su una prora
del Tamigi, del Hudson, della Senna
scuotendo l'ali di bitume semi-
mozze dalla fatica, a dirti: e l'ora.
Non e un eredita, un portafortuna,
che puo reggere all'urto dei monsoni
sul fil di ragno della memoria,
ma una storia non dura che nella cenere
e persistenza e solo l' estinzione.
Giusto era il segno: chi l'ha ravvisato
non puo fallire nel ritrovarti.
Ognuno riconosce i suoi: l'orgoglio
non era fuga, l'umilta non era
vile, il tenue baglior strofinato
laggiu non era quello di un fiammifero.
MАЛЕНЬКОЕ ЗАВЕЩАНИЕ/ МАЛЫЙ ЗАВЕТ
То, что ночами поблескивает
под колпаком моих мыслей странных -
то ли тропа перламутровая улитки,
то ли наждак растоптанного стекла,
но не свет, что горит в мастерской ли, в храме
(в красном ли, в черном
служка, кормящий пламя).
Только тебе и могу, что
радугу эту оставить,
это - символ попранной веры,
это - на память о надежде,
прогоревшей дольше грубых поленьев в камине.
В пудренице сохрани крупицы света
в час, когда угаснут лампады,
адской пляской обернётся сардана,
и Люцифер встрепенётся
(крыла - как смоль, их бремя
трудов непосильных подрезало), мрачный,
спустится он в челне по Гудзону,
Темзе, Сене и скажет: пришло твое время.
Нет, не наследство, проку нет в талисмане,
разве что в пору муссонов тебе поможет
на паутинке памяти удержаться...
Но продолжаться история может лишь в пепле,
но постоянство - одно только угасанье.
Это был верный знак: кто его заметил,
обретёт тебя вновь, нельзя ошибиться.
Всяк узнаёт своих: гордость -
еще не бегство, смиренье -
еще не подлость, чиркнувший там, внизу
слабый проблеск - не просто серная спичка.
XENIA (1964-1966)
1
Caro piccolo insetto
che chiamavano mosca non so perche,
stasera quasi al buio
mentre leggevo il Deuteroisaia
sei ricomparsa accanto a me,
ma non avevi occhiali,
non potevi vedermi
ne potevo io senza quel luccichio
riconoscere te nella foschia.
2
Senza occhiali, ne antenne,
povero insetto, che ali
avevi solo nella fantasia,
una bibbia sfasciata ed anche poco
attendibile, il nero della notte,
un lampo, un tuono e poi
neppure la tempesta. Forse che
te n'eri andata cosi presto senza
parlare? Ma e ridicolo
pensare che tu avessi ancora labbra
3
Аl Saint James di Parigi dovro chiedere
una camera 'singola' (non amano
i clienti spaiati). E cosi pure
nella falsa Bisanzio del tuo albergo
veneziano; per poi cercare subito
lo sgabuzzino delle telefoniste,
le tue amiche di sempre; e ripartire,
esaurita la carica meccanica,
il desiderio di riaverti, fosse
pure in un solo gesto o un'abitudine.
4
Аvevamo studiato per l'aldila
un fischio, un segno di riconoscimento.
Mi provo a modularlo nella speranza
che tutti siamo gia morti senza saperlo.
5
Non ho mai capito se io fossi
il tuo cane fedele e incimurrito
o tu lo fossi per me.
Per gli altri no, eri un insetto miope
smarrito nel blabla
dell'alta societa. Erano ingenui
quei furbi e non sapevano
di essere loro il tuo zimbello:
di esser visti anche al buio e smascherati
da un tuo senso infallibile, dal tuo
radar di pipistrello.
6
Non hai pensato mai di lasciar traccia
di te scrivendo prosa o versi. E fu
il tuo incanto - e dopo la mia nausea di me.
Fu pure il mio terrore: di esser poi
ricacciato da te nel gracidante
limo dei neoteroi.
7
Pieta di se, infinita pena e angoscia
di chi adora il quaggiu e spera e dispera
di un altro... (Chi osa dire un altro mondo?).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
'Strana pieta...' (Azucena, atto secondo).
8
La tua parola cosi stenta e imprudente
resta la sola da cui mi appago.
Ma e mutato l'accento, altro il colore.
Mi abituero a sentirti o a decifrarti
nel ticchettio della telescrivente,
nel volubile fomo dei miei sigari
di Brissago.
9
Ascoltare era il solo tuo modo di vedere.
Il conto del'telefono s'e ridotto a ben poco
10
"Pregava?". "Si, pregava Sant'Antonio
perche fa ritrovare
gli ombrelli smarriti e altri oggetti
del guardaroba di Sant'Ermete".
"Per questo solo?". "Anche per i suoi morti
e per me".
"E sufficiente" disse il prete.
11
Ricordare il tuo pianto (il mio era doppio)
non vale a spegner lo scoppio delle tue risate,
Erano come l'anticipo di un tuo privato
Giudizio Universale, mai accaduto purtroppo.
12*
La primavera sbuca col suo passo di talpa.
Non ti sentiro piu parlare di antibiotici
Velenosi, del chiodo del tuo femore,
dei beni di fortuna che t'ha un occhiuto omissis
spennacchiati.
La primavera avanza con le sue nebbie grasse,
Con le sue luci lunghe, le sue ore insopportabili.
Non ti sentiro piu lottare col rigurgito
del tempo, dei fantasmi, dei problemi logistici
dell' Estate.
13
Il grillo di Strasburgo notturno col suo trapano
in una crepa della cattedrale;
la Maison Rouge e il barman tuo instillatore di basco,
Ruggero zoppicante e un poco alticcio;
Striggio d'incerta patria, beccatore
Di notizie e antipasti, tradito da una turca
(arribinato il naso di pudore
ove ne fosse cenno, occhio distorto
da non piu differibile addition)
ti riapparvero allora? Forse nugae
anche minori. Ma tu dicesti solo
"prendi il sonnifero", l'ultima
tua parola - e per me.
14
Tuo fratello mori giovane, tu eri
La bimba scarrufata che mi guarda
'in posa' nell'ovale di un ritratto.
Scrisse musiche inedite, inaudite,
Oggi sepolte in un baule o andate
Al macero. Forse le riinventa
Qualcuno inconsapevole, se cio ch'e scritto e scritto.
L'amavo senza averlo conosciuto.
Fuori di te nessuno lo ricordava.
Non ho fatto ricerche: ora e inutile.
Dopo di te sono rimasto il solo
per cui egli e esistito. Ma e possibile,
lo sai, amare un ombra, ombre noi stessi.
15
Dicono che la mia
sia una poesia d'innapartenenza.
Ma s'era tua, era di qualcuno,
di te, che non sei piu forma, ma essenza.
Dicono che la poesia al suo culmine
magnifica il Tutto in fuga
negano, che la testuggine
sia piu veloce di un fulmine.
Tu sola sapevi, che il moto
non e diverso dalla stasi,
che il vuoto e il pieno e il sereno
e la piu diffusa delle nubi.
Cosi meglio intendo il tuo lungo viaggio
Impriggionata tra le bende e le gessi.
Eppure non mi da riposo
sapere che in uno o in due noi siamo una sola cosa.
Ксении (1964-1966)
1
Насекомыш милый, не знаю,
почему тебя мухой называли,
сегодня почти стемнело,
и я читал Второго Исайю,
когда ты снова предстала мне,
только была без очков,
не могла меня видеть,
да и я не мог без сверканья стекол
распознать тебя в дымке.
2
Без очков, без чутких усиков,
бедный насекомыш, без крыльев
(ты только в мечтах была крылатой),
ветхий завет, старая песня, мало
интересная, темень ночная,
молния, гром, и потом -
гроза - не гроза... Разве могла ты
так поспешно уйти, ничего
не сказав? Хотя (- усмешка)
можно подумать, губы у тебя были.
3
Мне в Париже, в Сент-Джеймс* ,
придется просить
одноместный номер (они не любят,
когда клиенты порознь). И все то же -
в псевдо-Византии венецианской**
твоей гостиницы,
чтобы сразу после отыскать
каморку телефонисток,
всегдашних твоих подружек; и вновь отбыть,
кончился завод,
желанье вернуть тебя,
хоть единый жест, хоть привычку.
4
Мы выучили мотив, чтобы после смерти
Друг друга по этой примете скорей найти нам.
Его я пытаюсь насвистывать, в надежде,
что все уже, сами не зная того, мертвы мы.
5
Я так и не понял, я ли был твой
верный пес, заболевший чумкой,
ты ли была для меня такой.
А для прочих ты была близорукой букашкой,
затерянной в стрекоте
высшего света. В святой простоте
сим хитрецам невдомек, что все они лишь
игрушкой в руках твоих были,
что и в темноте они были видны тебе без прикрас
с твоим безошибочным чутьем,
радаром летучей мыши
6
Ты и не думала оставить после себя след
в прозе или в стихах, тем и пленяла -
оттого-то потом мне стало тошно от себя самого,
оттого и страх, что после всего ты
отшвырнешь меня к неотерикам*
в квохчущее болото.
7
Жалость к себе, бесконечная боль и тоска
того, кто влюблен в свою бедную землю, надеясь и нет
на иной... (кто дерзнёт сказать "мир иной"?).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. .
"Cтранная жалость..." (Азучена**, акт второй).
8
Речь твоя, затрудненная, опрометчивая -
все, что осталось (и это почту за благо).
Но и она теперь иначе расцвечена.
Я приучусь различать твой голос, расслышу, замечу его
в тиканье телетайпа,
в том, как колышется дым от моих сигар
из Бриссаго*.
9
Ты могла видеть только с помощью слуха.
Расходы на телефон сильно сократились.
10
"Она молилась?" - "Да, молилась Святому Aнтонию* об обнаружении
потерянных зонтиков и прочих вещей
из гардероба Святого Гермеса"**.
"Только об этом?" - "Ещё об усопших родных
и обо мне."
"Достаточно", - сказал священник.
11
Память о плаче твоем (а моем - вдвойне)
не затмит ни одной твоей смешинки,
как бы предвозвещая твой собственный
Страшный Суд, что, к несчастью, так и не свершился.
12
Весна подступает шагом крота.
Я уже не услышу, как ты говоришь об отраве
антибиотиков, о неотвязной боли в бедре**,
о благах фортуны, коими ты (в скобках - очкарик)
Не слишком согрета.
Весна приближается с жирными туманами,
долгими днями, невыносимыми часами.
Я уже не услышу, как ты борешься с клокотанием
времени, призраков, неразрешимых проблем
этого Лета.
13
Сверчок из ночного Страсбурга со своим долотом,
в щели собора,
Maison Rouge и бармен, потчевавший тебя баскским*,
Руджеро** хромой и слегка навеселе;
Стриджо***, неясно откуда родом, любитель поклевать
Новостей и закусок, ему изменяла турчанка,
(нос весь рубиновый от стыда,
если бы был хоть намёк на стыд, глаз косит
от addition****, более не терпящей отлагательства)
появились ли вновь перед тобою тогда ? Может быть, пустяки
и того меньшие. Но ты сказала только:
"Прими снотворное", - последнее
твоё слово - и обо мне.
14
Твой брат умер молодым, ты была
встрепанной девчушкой, что, замерев,
глядит на меня с овального портрета.
Он писал музыку, какой никто не слышал, эти ноты
не изданы, зарыты теперь в каком-нибудь сундуке
или пошли в макулатуру. Может быть, кто-то сочиняет
их заново, не отдавая себе отчета в том, что это уже
написано.
Я любил его, хоть и не был с ним знаком.
Кроме тебя о нем никто не помнил.
Я не предпринял поисков: теперь это бесполезно.
После тебя я остался последним,
для кого он существовал. Но знаешь,
тень же можно любить, мы же сами тени
15
Говорят, что моя
поэзия - ничья, без принадлежности
Но раз была твоей, то значит - чья-то,
твоя; ведь ты уже сущность, а не внешность..
Говорят, что поэзия в своём размахе
всё на свете опережает,
не признают, что молния
может отстать от черепахи.
Только ты знала, что движение
не отличается от застоя*,
что пустое есть полное, что спокойное,
ясное небо - самый распространенный вид тучи.
Так я лучше понимаю твой долгий путь
через гипсовую и марлевую тюрьму.
Но не приносит мне покоя
знание, что, один или вдвоем, мы составляем
целое с тобою.
ПРИМЕЧАНИЯ
Это стихотворение было опубликовано в первом издании
цикла (Montale Eugenio. Xenia (1964-1966). San-Severino Marche, 1966).
В веронских переизданиях 1968 и 1970 годов, (Xenia.Verona, 1968 и 1970)
а также в сборнике "Сатура" 1971 года и его последующих переизданиях его
место заняло стихотворение "Сверчок из ночного Страсбурга" (см. ниже).
Название отеля.
Наверх
Монтале пояснял, что речь идет об отеле "Danieli"
в Венеции (Greco Lorenzo. Montale commenta Montale. P.52). Ср. Xenia II.3
Наверх
Неотерики (neoteroi) или новые поэты - группа латинских
поэтов I века до н.э., из которых наиболее известен Гай Валерий Катулл.
В словаре Il Grande Dizzionario della Lingua Italiana указывается также
возможность обозначения этим словом современных поэтов, увлеченных формальными
экспериментами, как пример такого употребления приводится именно это стихотворение
Монтале.
Наверх
"Странная жалость" - слова цыганки Азучены из второго
акта оперы Дж.Верди "Трубадур" ("Тrovatore", текст C.Каммарано. См.: Verdi
Giuseppe. Tutti i libretti d'opera. P.384.), обращенные к ее приемному
сыну, трубадуру Манрико. Ослепленный "странной жалостью" к объекту, недостойному
жалости, Манрико щадит графа де Луна, который оказывается его старшим
братом и впоследствии становится виновником кровавой развязки. Эти слова,
повторенные в тексте оперы несколько раз, безусловно, были на слуху у
Монтале, много лет проработавшего музыкальным обозревателем газеты "Сorriere
della Sera" и большого поклонника оперы.
Наверх
Итальянский текст допускает двоякое прочтение: марка
сигарет или местность в Швейцарии, откула эти сигареты привезены.
Наверх
Согласно народному поверию, Святой Антоний Падуанский
помогает найти потерянные вещи.
Наверх
"из гардероба Святого Гермеса" - сам Монтале комментирует:
"То есть гардероба актеров, которым покровительствует бог Меркурий" (Greco
Lorenzo. Ibid.)
Наверх
Муха провела последние месяцы жизни в больнице после
полученной в августе тяжёлой травмы, перелома бедра.
Наверх
Буквально 'потчеватель', 'вливатель по капле'. Монтале
объяснял: "Преподаватель баскского языка. Муха попросила научить её нескольким
баскским словам". (Greco L. Ibid.)
Наверх
В авторских примечаниях к текстам в конце книги
Сатура сказано: "Приведённые персонажи - Руджеро Орландо, перед которым
я извиняюсь, и публицист под другим именем, известный своей скупостью.
Ранее в примечании к веронскому изданию "Ксений" 1968 года говорилось:
"Я оставляю читателю простую задачу идентифицировать друга Руджеро О.,
у которого прошу прощения за то, что сделал его простым актёром на вторых
ролях, тогда как он всегда на первом плане". (Tutte le poesie. P.1116,
1119).
Наверх
Позднее автор пояснял: "Изменённое имя Биджо, публициста,
женатого на турчанке". (Greco L. Ibid.)
Наверх
addition - 'добавка' (англ.). Активное использование
иноязычной лексики, наряду с итальянскими клише, вообще характерно для
позднего Монтале. В данном случае, видимо, имеет место несобственно прямая
речь, слово служит для речевой характеристики персонажа "неясно, откуда
родом". "Когда подавали счёт, он демонстрировал неожиданную рассеянность"
(Greco L. Ibid.)
Наверх
Слово "stasi" в итальянском языке настолько же маркированное,
как "застой" в русском, однако первоначальное его значение - медицинское:
'стаз, застой жидкости', и появление медицинского термина в этом стихотворении
совершенно закономерно. Можно предложить альтернативный вариант перевода:
"... не отличается от покоя // что пустое есть полное, // что безмятежное
небо...", звучащий более нейтрально, но отстоящий дальше от оригинала
по рифмовке.
Наверх
|
