Глава последняя,
или Помогите найти!

     Тебя нет уж который год...
     А на стенде, возле милиции, висит розыскная карточка, что женщина твоего возраста бежала из мест заключения - и вот напрашивается к сердобольным гражданам ночевать.
     А утром - ищи её. Разом с отдельными дорогими вещицами.
     - И ведь старуха! - причитают в толпе. - Седьмой десяток... Ишь, здоровая какая!
     "Господи, где справедливость?" - думаю я.
     А ты, как всегда, улыбаешься:
     "Ещё неизвестно, сынок, кому сейчас лучше - мне или той бабульке... "

Имя и память

     В посёлке Фирово, который обязан названием не местной учительнице Фире Наумовне, а выпадению буквы "с", - в бывшей деревне Фирсово жили два брата соответствующей фамилии: Фирсов Павел и Фирсов Антон.
     Оба - Ивановичи. По отцу.
     А мать - та самая Фира Наумовна. Рыженькая. Востроносая. Светлый пушок над губой...
     Паша был старший. С младенчества пересыпал гайки с шурупами, копался в мелких цветных проводках. И чуть ли не в детском саду собрал первый свой мотоцикл.
     - Была бы рама, - говорил Паша, - остальное приложится.
     Когда обновляли школьную спортплощадку, упросил не распиливать древний гимнастический бум. Приволок бревно на участок, "и мы, - плакала Фира Наумовна, - мы с Ваней, дураки старые, ему помогали".
     Паша установил бум вплотную к забору, обил горбылём, и разогнавшись на том помосте, взмывал над штакетником, приземляясь где-то посреди улицы. Восторженный визг заглушал треск мотоцикла. Вопя, девочки разбегались.
     Самых достойных Паша усаживал сзади. Они обнимали его на законном основании, с испугу жмурились и утыкались в плечо.
     - Не дыши! - приказывал Паша.
     И девушки не дышали.
     Наиболее отважные появлялись летом, в студенческом лагере. И Паша всерьёз размышлял, что бы такое соорудить с целью взлететь над посёлком, перемахнуть переезд и опуститься в лесу, прямиком у палатки....
     Остался тетрадный листок с расчётами и чертежами... Но Фира Наумовна преподаёт литературу, в формулах не сильна.
     Храбрых столичных студенток возил Паша в коляске. Ездить, как деревенские, на заднем сидении весело отказались. Мы, хохотали, нервные, и расставивши ножки, чересчур от трения возбуждаемся...
     Северной светлой ночью Паша возвращался домой, ведя мотоцикл под узцы, чтобы не разбудить родителей. Отец, действительно, спал. А Фира Наумовна сидела на крыльце, подперев щёку.
     - Мама! - сказал Паша. - А как ты думаешь, с четырёх раз ребёнок получится?
     - Дурачок! - заплакала Фира Наумовна. - У нас с папой ты с первого раза вышел.
     - Поеду скажу, - вздохнул Паша.
     - То-то без тебя неизвестно...
     - Нет, надо предупредить. - И укатил.
     Фира Наумовна прилегла. И долго ворочалась возле спящего мужа.
     Просветил ли Паша отчаянную студентку, рассмешил или устрашил, но рано утром она подпрыгивала в коляске, распустивши по ветру вороной не расчёсанный хвост.
     - Скажи мне, ветка Палестины, - орал Паша, - где ты росла, где ты цвела?
     - А? - кричала девушка. - Что?
     - Какой неведомой долины ты украшением была?
     Наверное, Фира Наумовна сумела б поправить сына: каких холмов, какой долины... Но девушке было не до Лермонтова. Махала руками, окуная в воздушный поток, как бы вылавливая слова и звуки.
     - Украшением, ха-ха-ха, чего? - В полной уверенности, что она-то и есть украшение.
     Переезд был закрыт. По обычаю, не снижая скорости, Паша обогнул шлагбаум и помчался наискосок по рельсам и расшатанному настилу.

У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана...

     Колесо заклинило. Мотоцикл дёрнулся и заглох. Паша выскочил из седла, обежал кругом и стал вытаскивать девушку.
     - Нет! - шептала она. - Нет! - И обхвативши за шею, тянула вниз.

* * *

     Отец и малолеток Антон расколотили на топливо бум с помостом и аккуратно сложили под навес, где прежде стоял мотоцикл.
     Пашины дрова были сухие и жаркие. Вмиг вспыхивали, ровно, уютно потрескивая. Печь накалялась и долго держала тепло. Белый дымок растворялся
в небе. Зола, светлая и мелкая. наполняла ящик из-под запчастей. В тот год удалась клубника, чёрная смородина, огурцы...
     Антон кончил школу, отслужил. Устроился было в пекарню, но там, на душной ночной работе, мужики много пили, и он поступил в милицию. Подал в заочный юридический. Женился на лейтенантше из "детской комнаты"... И снова встал под навесом служебный мотоцикл с коляской.
     Жена, как и мать, была по образованию учительница. Надела форму, потому что милиция предоставляла жилплощадь. И Фира Наумовна уговаривала невестку перейти в школу. Та сомневалась: тут и на пенсию раньше, и платят за звание...
     На пятом месяце отпустили в декрет, положили на сохранение... Но Антон забрал жену под расписку. Тяжело карабкаясь из коляски, потерянно улыбаясь, она сказала Фире Наумовне:
     - Знаете, мама, я лучше дома...
     Живот был такой, что ожидали двойняшек. Прикидывали, как называть, если родятся девочки... Или мальчишки? Или мальчик с девчонкою?
     - Давайте не будем загадывать... - сказала Фира Наумовна.
     Восьмого марта, в ночь на "прощёное воскресенье", жена разбудила Антона. И накинувши на рубашку старый халат (в платье уже не влезала), обмотавши платок вокруг не застёгнутого пальто, в домашних истоптанных валенках приковыляла под навес, долго и тщательно запихивая себя в коляску.
     - Заводи! - шептала Антону. - Заводи, заводи, заводи!
     Фира Наумовна с мужем распахнули ворота и застыли у створок, как часовые.
     Антон рванул из-под навеса с Пашиной резвостью. Нырял то в лужи, то в рыхлый снег, нёсся по ледяной дороге, как по стеклу. Заваливался в глубокие колеи, и отклоняясь корпусом, точно на гонках, не позволял мотоциклу опрокинуться.
     На пустом ночном переезде миновал закрытый шлагбаум с красным мигающим фонарём, отблеск которого лёг на лицо жены. Антон прибавил газу, пересекая наискосок снежно-железное пространство.
     Колесо заклинило. Схлестнулись в воздухе два клинка. Мотоциклетный передний луч упёрся в лобовой столб тепловоза. Раскинувши руки, Антон поднялся в седле и заслонил собою жену.

Заботой тайною хранима,
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима...

     Д о м о й, д о м о й, д о м о й, д о м о й!

Глава прощальная,

где ты сидишь на дачной платформе и дразнишь какого-то Ваню: давай, блин, скорей, три минуты до поезда...
     А он ломается под кавказского человека: э-э, дорогая, зачем спешить?.. И множит вслух шестьдесят секунд на три минуты, демонстрируя торсом сто восемьдесят бесперебойных качков.
     А ты хохочешь и кричишь на соседнюю бабушку:
     - Что, старая, дыханье спёрло?

"Боец"
и другие рассказы

     Купила хозяйка петуха. И такой петух оказался - всех уделал: курей, гусей, индюшат. Жучку задрал в конуре, Мурку - на печке, хозяйку - и ту завалил.
     И вот лежит во дворе на травке, ножки расставил, не трепыхается. А над ним вороны летают.
     - Ну что, боец, - хозяйка интересуется, - отвоевался?
     - Кукареку! - петух завопил. - Уйди, баба! Ты мне всех ворон распугаешь...

* * *

     ...а ещё в деревне - такой обычай. Соберутся у кого-нибудь. Ну, вроде посиделок в старое время. Посмеются, потанцуют и пошли парами.
     А потом девушка одна возвращается. И обязательно на ней царапина или синяк. И некоторые нарочно себя бьют и руки уродуют. Чтоб знак видней...

Отметина любви
сельская быль

* * *

     Я когда родила, - смотрю на него и плачу. Господи, думаю, и ушек два, и пальчиков пять, и носик, и дырочки... А если б мне самой такого слепить - непременно б что-нибудь перепутала!

Первенький
городская идиллия

* * *

     - Кабы мужик не прикладывался, и я бы небось пригодилась.. Ты погляди: ему тридцать лет, а уже... - Засмеялась и для ясности закругляет калачиком указательный пальчик.

Крючок
элегия

* * *

     Народ-лежебока! До того опустился, - деторождение отменил. Ведь на супругу залезть - это ей, охо-хо, ноги раздвинуть надо...

Лень
застольная инвектива

* * *

     А я, мужики, так думаю: как для баб полезность потерял - и жизнь кончилась.

Мнение
больничная байка

* * *

Во мне конец, во мне начало.
Мной совершенное так мало!
И всё ж я прочное звено:
Мне это счастие дано.
В России новой, но великой
Поставят идол мой двуликой
На перекрёстке двух дорог,
Где время, ветер и песок...

Владислав Ходасевич
1928 год

Приложение
Основные публикации Эдуарда Шульмана

"Мелочь" - газета "Моск. Комсомолец", 1956; ж. "Юность", 1960, #6; "Литгазета" (тогда же, из "Юности")
"Записка", рассказ - ж. "Знамя", 1963, #7. Инсценирован в Москве, переведён на украинский и прочитан по радио в Киеве. Вошёл в маленькую мою книжку (совместно с женой) "Советуясь с Лениным" (М, МГ, 1966) Ни от книжки, ни от жены не отрекаюсь.
"Кузнецы", повесть - ж. "Неман" (Минск), 1970, #1. Переведён на польский.

Все произведения - под псевдонимом Эд. Шухмин, хотя поляки, спасибо им, указали в скобках паспортную фамилию

Под тем же псевдонимом

"Как сейчас помню", повесть в рассказах - ж. "Континент", Париж, 1989, #60
"Красная звезда", повесть - ж. "22", Иерусалим, 1987, #57
Там же, под псевдонимом Игорь Секретарёв - "На той войне незнаменитой"., рассказ - "22", 1981, #20


Остальное под собственным именем

"Проза разных лет" - "22", 1991, #77 (с биографич. справкой)
"Ги-Ге-Га", рассказ - "Еврейская газета" (Москва), 5. 07. 1989. Там же, чуть позже, - стишок.
"Заметки о кино", рассказ - газета "Дом кино", М, 1990, декабрь
"Приказ #227", рассказ - ж. "Сельская молодёжь", М, 1990, #6
Два рассказа - альманах "Кукареку", М, Слово, 1990... или 91
"Приданое одной девочки", рассказ - "Огонёк", 1991, #31
"Родные и близкие" - повесть, альм. "Ковчег", вып. 2, М - Иерусалим, 1991
Две подборки в "Независимой газете": 13. 11. 92 и 19. 01. 93
В "Новой ежедневной газете" вёл рубрику "Некруглая дата", 1993 - 95
Ряд публикаций в газете "Сегодня", 1994 - 95
"Скандал", повесть - ж. "Согласие", М, 1992, #12 (выдвигалась на Букера)
"Сирота", рассказ - ж. "Алэф", Израиль, 1992, февраль
"Дневник, рапорт, стихотворение", рассказ - "Еврейский журнал", Мюнхен, 1992
"Мы, нижеподписавшиеся" - ж. Le serpent a plumes, Париж, 1992 - 93, # 18 (по-французски, пер. Любы Юргенсон)
Две книги по-французски (перевод Любы Юргенсон). Обе - в изд-стве Actes Sud: 1. Histjries indecentes du peuple russe, 1991; 2. Rue de L'Armee rouge, 1993
"Братья. История в двух частях" - "Октябрь", 1994, #2; в след. номере - "Два рассказа Георгия Пескова".
Две публикации в "Литературном обозрении": 1994, #5-6 и 11-12
"Дело о происшедшем поединке", повесть - "Дружба народов", 1994, #5-6. Там же: 1996, #6 - "Последний свидетель", главы из книги
"У нас в Америке", из книги "Хрустальный дворец" - ж. "Мы", М, 1994, # 11-12
Две публикации в ж. "Ной" (армяно-еврейский вестник): "Коэффициент Шульмана", 1995, #10 и "Ответственный еврей" (о Г.А. Ландау), 1996, #16
"Близко к тексту", рец. на сб. Асара Эппеля - "Знамя", 1995, #10
Две публикации в ж. "Итоги", 1998, 1999 (обе январские)
"Весёлое имя" - "Октябрь", 1999, #2
"Правила любви", главы из книги - "Знамя", 1999, #3
"Еврей Иваныч", М, АРГО-Риск, 1998
Две рецензии в ж. "Иностранная лит-ра" в 1997 и 98-м гг.

Шульман Эдуард Аронович
ishome@corbina.ru
24. 09. 99, пятница, потеплело. 11.30