Сантьяго Дабове в переводе Б. Дубина

СНЕГ И ЛИСТЬЯ С РАЗНОЙ СКОРОСТЬЮ

Из современной скандинавской поэзии

Переводы Александра Уланова

Александр Уланов родился в 1963 г. Живет в Самаре, преподает в Самарском аэрокосмическом университете и Самарской гуманитарной академии. Стихи публиковались в "Митином журнале", альманахе "Вавилон", журнале "Волга" (под ошибочным именем Алексей Уланов), газете "ГФ-Новая литературная газета" и др., выходили отдельными изданиями (Направление ветра. Саратов, 1990; Сухой свет. Самара, 1993; Стихи. М., 1995; Волны и лестницы. М.: АРГО-РИСК, 1997), переведены на английский, шведский и финский языки. Литературно-критические работы публиковались в журналах "Знамя", "Литературное обозрение", "Неприкосновенный запас", газете "ЭксЛибрис НГ" и др.

Стихотворные переводы из англоязычной поэзии ХХ века публиковались в самарской газете "Вестник современного искусства "Цирк "Олимп""" и "Митином журнале".

Публикуемые переводы выполнены в рамках семинара-фестиваля поэтов балтийских стран "Nordwest", который прошел в Москве с 29 сентября по 2 октября 1999 г. Уланов благодарит Юхана Эберга за помощь в переводе со шведского и Юкку Маллинена за помощь в переводе с финского.


Йорген Гассилевски / J:orgen Gassilevsky (Швеция)

Родился в 1961. Живет и работает в Стокгольме. Первая книга стихов "Ты" опубликована в 1987. Позднее опубликовал еще пять сборников, последний - "Образы дверей" - весной 1999. Переводил датскую и американскую поэзию. Книга переводов датского поэта Нильса Франка выходит этой осенью.
Работает как журналист по вопросам культуры, в том числе на Радио Швеции. Также работает как преподаватель писательского мастерства для взрослых и детей.


...С КЕВЕДО

Ты хочешь в чем-то быть. Истаешь там. Там можешь быть лишь ты. Ты мучаешь запястье. Истаять. И себя коснуться. Ты скажешь "смерть". Скорее "снятие". Ты меньше, чем ничто. Ты входишь в алеаторическую фразу. Я. Агрегат. Я слово изменить могу внутри него... А ты - не то. Вот это значит быть. Слова, которые ты оттолкнешь. Они горячи. Уничтожение уничтоженья. Внутри. Внутри. Сейчас ты отдыхаешь. Твои пальцы трогают стол. Твои пальцы скользят по столу. Потом они над столом. Ты сейчас умираешь. Я жду сопротивленья. Ты любишь меня. Произношу это по буквам. Это внутри настоящего. Трогаю тебя. Схватываю тебя. Отвечу. Стол. Пальцы. Тень. День. Пальцы к столу. Не есть. Не существовать. Ты. Я жду сопротивленья. Ты скажешь. Говоришь. Мы. Мы, говоришь. Пол. Пол, говоришь. Сейчас. Целую тебя. Будь ты во мне - тебя уже не было бы. Уже нет. Никогда не было. Не могу вспомнить тебя. Ты проникаешь в меня. Внутрь. Внутри. Пою тебя. Тон. Холодный. Белый. Стереть. Хочу говорить сам. День, говорю. Ты умираешь. Никогда нельзя так ответить. С продолжением твоего движенья. Хореография. Мое запястье касается твоей щеки. Не трогать никогда. Тихо. Тихо. Остановись. Я делаю то, что не обязан. Ты не спрашивашь меня об этом. Я о тебе не говорю. Тебе. Я могу изменить твои слова. Убить тебя. Мы засмотрелись. Внутри безразличия нашего.Капля. Пена у рта. И только этот день. Никогда не думал, что меня бывает так мало. Ты что-то жуешь. Даю тебе воду. Ты пьешь. Осталось немного. Мы - это нам. Здесь нет никого, кроме нас. Сказано тобой прежде. Артикулировано. Хотелось быть внутри кровоточащего наружу. Горячо. Воображаемое горячо.

ЭТО

Спина раскрашена. Опухоль за опухолью. Этого
значение не хочу преуменьшить; но
речь идет не об этом. Точки:
розовый асфальт,

наклонный, выплеснутая
мыльная вода образует при встрече с землей
букву V... Белые рубашки. Черные мухи. Ты

заикаешься, спотыкаешься на
взрывном звуке. То, что ты чувствуешь
тогда - вот этот день.
Пути морские. Фиолетовые нити
на яблоке глазном.
И отраженье.

Не я расту там.

Запах лимона
с примесью мази для губ. Рты - мимо.

Здесь.
Ты хочешь начать с начала.

Волнорез
с арматурным железом, растопыренным
во все стороны:
детский рисунок.
Красное солнце.

Отвес улыбнулся отвесу.

Белый берег. Белый горизонт. Белое небо.
После каждой еды
все делает тебя нечистым.

Произносить по буквам:
Еда. Дерьмо.

Волокна, что цепляются
друг за друга, никогда
не кончающееся: оральное. Мы - там,
мы хотим быть, и нечто необычайное
наступает, изнанка

воли. Лишайники
на камнях. Гуано.
Белый день,
словно в комнате, где
слышен шум после вырвавшихся звуков;
симбиоз - это
все на своих местах.
Ясность, порядок.

Речь изобретается, как новое письмо,
все время, и никто
- супраглоттально -
не сможет далеко уйти с тем, что зовется
ложью.

Я лгу, и ты об этом знаешь,
но как ты установишь
соотношенье лжи моей
и скрытой, но предполагаемой правды,
даже не так, как находят третье при двух известных...

Белый. Этот день.
Черная. Ночь. Черная.
Я знаю ночь. И помню.
Ее наполненностью день накормлен,
напоминающий опустошенность.

Вагины открываются.
Как возбужденье
при смерти близкого - их должно мыслить
как движущееся в духовном,
как размышлений плод,
свободно. - И:

Тронут. Шум в порту. То же место.
Поверхности...
Освещенные. Неосвещенные...
Фразы, словно удары молота; - нечего делать
с волей творить.

То же место.
Постоянная болячка.

Усталость; так определенно - и тогда же
смерть. Или умирающий,

и наконец - от города ключи,
как у Веласкеса.
Обратно в костный мозг.
Красный. Красный.

Фредрик Нюберг / Fredrik Nyberg (Швеция)

Родился в 1968 году в Гетеборге, где живет и сейчас. Начал писать стихи около 12 лет назад. Изучал литературу в университете Гетеборга.
Первая книга стихов "En annorlunda praktik" ("Другой обычай") вышла весной 1998. Вторая книга стихов выйдет в начале 2000 года. Ее предполагаемое заглавие - "Blomsterur: foerklaringar och dikter" ("Цветочные часы: комментарии и строфы"). Книга может быть приблизительно описана как род энциклопедии, формирующейся вокруг латинских названий цветов в алфавитном порядке.
Член редколлегии журнала "Ord & Bild".


ЕСЛИ ТЫ УМРЕШЬ, ТЫ ОЗЕРО

Сплю.
Просыпаюсь и слышу, как ты просыпаешься от дождя.
Мы будем ссориться из-за денег.
           Все люди, которых не видно, существуют.
Вода в реке Мельндаль продолжает подниматься -
вровень с Восточным кладбищем. Все, чего не видно, существует.
Внутри век ты почти всегда дома.

Я уже помню 1999.
Желудочное заболевание - только признак ?
В дождь мы обходили озеро. Длинное предложение в скобках.
Я верю в Бога. Бог добр ко мне (но зол ко многим
другим). Многое в природе флегматично шевелится под водой.
И это должно закончиться.

Я дремлю в темноте.
Лед крошится в руках на озере и в водостоках.
По ночам ты звучишь, как гром.
Я не выдерживаю (я хочу написать "гроб").
Чем одна звезда напоминает другую ?
Но теперь постоянно дует. Нет ничего обычнее тополей.
И если ты умрешь, ты станешь озером,
            медленно поднимающимся ко мне.

ERYNGIUM /*/

Страстная пятница, пасхальный вечер.
Влажное пятно расползается по стене к полу.
Я думаю о серых оттенках в лесу (снег и листья с разной
скоростью).

Черт!
Ведь Швеции нет на карте Швеции!
Помню, что лежал на узкой - и, как помню, -
необычайно высокой кровати. Не помню боли
совсем, но помню, что лежал, потому что мне было очень
плохо. Снег тает. Проясняется местами.
Тело - то, что мы всегда стремимся держать
            как можно более неподвижно.
_____________
*/ Синеголовник (лат.); до некоторой степени ядовит.

РОЗА, ПРОЛОГ

Я только старею.
Твоя голова преувеличенно светла и спокойна.
Если история Европы правдива, я выучу ее,
как песню. Сегодня, когда я вышел за чипсами
и цыпленком, лестница скользко пахла жидким мылом.
            В гостинице Лотреамон
слова все время движутся вверх сквозь строфы. Ты
вытираешь лоб розой, рекомендуя мне ее шипы.

CALLUNA /*/

Залив - это последовательность,
у моря изменчивый цвет,
воспоминание похоже на коричнево-красный вереск.
Я помню, дул ветер, мы что-то искали в высокой
вибрирующей траве.
Каждая волна прощает и промывает.

Я кашляю и чихаю.
Нужно быть осторожнее, когда сплю.
Сорняки семафорят.
____________
*/ Вереск (лат.)

Маркку Паасонен / Markku Paasonen (Финляндия)

Финский поэт и эссеист. Изучал теологию и философию в "Академии Або" и в университете Турку. Получал гранты в университетах Осло и Мюнстера. В 1993 стал магистром теологии.
Первый сборник стихов "Aurincopunus" ("Солнцеворот") опубликован в 1997. Печатался в литературном журнале "Nuori Voima" и был соредактором "MOTMOT 1997, Annals of the "Living Poets' Club" вместе с Томми Паркко.
Новая книга стихов "Verkko" ("Сеть") выходит в октябре 1999.


ОРФИЧЕСКИЙ НАБРОСОК

Наконец, устав от нового,
но все того же мира,
я встал от экрана, оставив его
трепетать в одиночестве,
уставясь на диван, такой же пустой.
Потом на улице я увидел
световой театр, монтаж вспышек на окне.
Снова кто-то умер от пули или от передоза,
два накрашенных тела двигались,
словно гидравлическая машина на одеялах, вверх-вниз.
Это мы пропустили.
Ты закутывалась в свое пальто, словно защищала
то, что одежда и кожа спрятали.
Освещенные аквариумы блестели полупустыми,
молодые интеллектуалы щупали глянцевые листы.
Готье и Версаче со своими аноректическими музами
(кто-то действительно носил книгу при показе мод) -
им досталось быть философами вечера.
Мы пошли по булыжникам, облитым мочой,
к теням, уже не имеющим четкой формы.
Огни редели.
Пьяная от аммиака и сиреней,
ты шептала: "Представь,
отсюда начинается вещий лес, где никто не был".
Я представлял. В котловане стройки гудели
кабели,
из которых кровь лилась на поверхность земли и в людей.
Ниже
Эвридика продолжала усталую борьбу против вымысла.

УРОК

Иммануил Кант смотрит из окна своей кенигсбергской квартиры
на феномен вещей-в-себе:
воробьи на солнце, которое было
таким же капризным правителем, как сейчас,
одноглазым, скупым.
Кант никогда не был
за пределами Кенигсберга.
Ему хватало темного ядра солнца,
о котором мы знаем только его действие на нас,
не его само. Земля крутится вокруг Солнца,
говорил Коперник. Я слизываю лучи
солнца с твоей кожи, люблю явлений
грубую соль, омуты пота,
рассыпанное с повозки зерно под окном философа.
Это вращается вокруг солнца разума, думал Кант,
но мое сознание поворачивается под давлением желания
от города к городу, клюет крайние уличные булыжники,
гложет обложки книг, мое сознание - которое тело -
обшаривает подвалы и архивы, классифицированные свалки,
где сокровища могут сгнить незаметно,
где на дне размножаются радиоактивные ящерицы,
мутанты темного ядра. Возвращаясь к нему,
мой язык дребезжит о пленке плоти, резонансная
полость, из недр которой
слепое солнце бросается на небо Кенигсберга и видит философа.