Выход к морю: Книга стихотворений М.: МИКО, 1996. ISBN 5-86406-126-3 132 с.

Поэзия зарождается в эпоху фотоаппарата.
Красотка сходит с мольберта, ежится виновато.
Поездкой на материк завершается превращенье
простого владельца усадьбы в аристократа.

В трактирах навеки запрещена пальба.
Плантатор вручает скрипку в руки раба.
В общем, всё как и надо: когда под ногами почва,
начинают дышать искусства, а с ними - судьба.

Из-за дыма не видно приезжих у края кормы...
Побережье пылит от общественной кутерьмы...
Возникают невероятные способы веры в Бога...
Электричество бередит младые умы...

Художники создают за пейзажем пейзаж,
запомнить и подчеркнуть - этот мир уже наш.
Все логично, благополучно и чинно.
Совершенно бессмысленен эпатаж...

И герои британских, французских, туземных войн
неуклонно несут в своем сердце славный конвой
у недавно рожденных святынь внезапной державы,
омываемой горькою солью восточных волн...

И кажется, что-то грядет - то ли снова война,
то ли от взгляда волхва истощится казна,
то ли, наоборот, от такого же взгляда
возрастет производство золота и чугуна...

*   *   *   *   *   *

Поэзия зарождается после смерти отца.
Только окунь в заливе, как прежде, клюет на живца.
Можно было б отчаяться, но твоим начинаньям,
как начинаньям правительства, нету конца.

Человек лишь родился, а скульптор творит его бюст.
Человек умирает - и возле могилы cажают куст.
И различных предметов для памяти и вдохновенья
обычно хватает, чтоб мир не стал тебе пуст.

По крайней мере - пока. Если учишь латынь,
немецкий; на клавесине "дилинь-дилинь";
потом - богословие, позволив листать страницы
ветру в окне. И мать кричит "не простынь".

Решаешь стать новеллистом, читая роман,
воздухоплавателем - вглядевшись в ночной туман.
А лучше всего обзавестись телескопом -
к сожаленью, пока не очень звенит карман.

Можно стать кем захочешь. Одновременно - всем.
Универсальным героем, вернувшимся в свой Эдем.
Когда у нации нет прошлого за спиною,
она избегает крови чужих теорем.

Дилетантство изобретенного вновь колеса
как минимум обаятельно, а чудеса,
прозванные талантом, есть просто смелость.
"Встают невежды, чтоб восхитить небеса".

Какая-то странная легкость, простая, как пыль.
Догадка, что воздух свободы - не водевиль.
Кто-нибудь скажет, что ты - проходимец и жулик.
Известно, что эти сужденья - сплошной утиль...

Стучать во все двери, пробраться во все места,
куда не пускают, как в книги во тьме листа.
Казалось бы, чем не замашка провинциала?
Но в общем стремленьи затея вполне чиста.

В стремлении целых народов, целых эпох
не пугаться, не останавливаться ни на вздох,
чувствуя ограниченность жизни и тела, -
в этом и есть вся обида, досадный подвох...

*   *   *   *   *   *

Листья сплошь облетели, а груши висят.
На плетнях старой бронзой побрякивает виноград.
Если кто-нибудь скажет, то ни за что не поверю,
что под этой землею располагается ад...

Ширма в мамашиной комнате. Лампы пятно.
Пожалуй, скрываться от мужа в чем-то смешно.
Если умер лет десять назад. В том-то и дело,
что у нее для жизни и смерти все решено.

Всё, как у всех, здесь повязано на корню.
Дорогая, послушайте, я вас не виню.
Отец умер лет десять назад. В том-то и дело,
что мы меняем религии сто раз на дню.

Хороним сестер и братьев в одеждах из роз.
За ночь выкуриваем весь запас папирос.
Изобретена швейная машина с ножной передачей,
но всюду гуляют убийцы и туберкулез...

*   *   *   *   *   *

"Неважно, что человек говорит, важно, как говорит.
К тому же, если не тлеет, а явно горит,
вещая одну за другой противоположные вещи,
значит - искренен, а не просто делает вид".

Какая красивая истина. Можно начать
век по новой, взять и поставить печать
на каком-нибудь новом вердикте летоисчисленья...
То есть, по-нашему, вновь научиться молчать.

Или что-нибудь делать. Садовником, рыбаком,
даже конюхом в цирке, ходить босиком
по некошеным травам, но быть всего лучше
сочинителем громких трактатов, почти дураком.

Выразителем недоумения, что внутри
каждой взрослой души, что не смеет сказать "бери",
а велит отдавать, если что-то имеешь.
Каждый день стучать головой по железной двери.

И давно ль повторяли другие, крестя себе грудь:
"Если Он всемогущ и - всего Вселенского суть,
то Господь и распял Мессию, повесил Иуду,
что Он может забрать кого-то, кого-то вернуть".

Вряд ли в этом ошибка и ересь. Одна похвала.
Если вас оскорбили, встаньте из-за стола
и швырните перчатку. Если умер ребенок,
шепните однажды жене - ты б опять родила?

*   *   *   *   *   *

Поэзия зарождается в ожиданьи красот
нового века, с началом на "девятьсот",
предчувствуя перьями в шляпке гудящий пропеллер
и странные сдвиги зияющих в небе высот.

Становится модным прилюдно сходить с ума,
покупать на гонорары от книг большие дома...
Нет, еще слишком рано, слишком невинно...
Зародилась идея спонтанного письма,

но она соседствует с энциклопедией Вселенной.
Не столько наивный, но убежденно тленный
ее созидатель читает за классом класс
в каком-нибудь колледже. Успех его - переменный.

"Природа важнее, чем наш человеческий торг,
человек есть природный продукт. Все, что он исторг,
будь то поэзия, музыка, - тоже продукты природы..."
К чтению странно мешается Сведенборг.

Пахнет эсхатологией, но ни Даниил,
ни Спаситель, сколько б он к нам ни сходил,
здесь уже ни при чем. Появляется неопределенность
в будущем мира. Римский Папа уже б не простил.

Относительность побеждает, но только как дух,
настроение многих умов, обошедших старух
в понимании сущего, но если серьезно -
как просто возможность ионий витийствовать вслух...

*   *   *   *   *   *

На зеленых лужайках мультипликационных кино
гуляют атласные птицы. В бочках вино
воплощает изысканный сорт местного винограда.
Кажется, что все это было давно.

Ну, допустим, не раньше идеи поликультур
или частного существованья а-ля самодур...
Просто тоже было давно, как и все остальное,
слизанное сотни раз с чужих партитур.

Говорят, что от поэзии зарождается все.
Приятно подумать. Боже мой, как хоросё.
Особенно когда речь идет об общих могилах
и о песенках местных газет, что мы всех вас спасе..

В прихожей валяются тапочки разных сортов.
В детской - стулья для кукол, медведей, котов,
и для детей. Качается лошадь-качалка...
Прокатиться на настоящей ты еще не готов.

А пора бы, не улыбнувшись, вскочить в седло
и участвовать в скачках, - должно быть, тебе б повезло
отхватить хороший обруб Западных территорий.
Однако, любое рвачество - западло.

*   *   *   *   *   *

Одержимый и скептик, патриций и либерал,
Платон, какой-нибудь армии пьяный капрал,
ты сумел остаться никем, за что б ни хватался,
во что бы ни верил, чего бы ни выбирал.

Семьянин и распутник, мистик и прагматист,
примеряющий власяницу, затем - батист,
перед всеми, да и перед кем угодно
ты навсегда остаёшься предельно чист.

Потому что всем нравится смелость
                                    без прошлого за спиной,
когда жизнь становится морем, волна за волной
пронося за одну судьбу биографию мира,
что в смущении замирает перед этой страной.

И кто-то уходит жить в дебри, словно Тарзан.
В этом видится путь староверов и партизан
и что-то о соревновании на выживанье.
Теперь платят деньги, чтоб получить этот сан.

Бредят Грецией, Римом, потом с потолка
забредают куда-нибудь в средние века,
порицают богатство и запрещают аборты,
тешатся равенством, но на прочих глядят свысока.

Но не без интереса. Странное чувство тепла
или незамысловатость во взоре орла
очень часто смущает местных красавиц,
и они выходят из ванной в чем мать родила.

На то и провинция. Туристом быть веселей
где угодно - в белом костюме, в шуме аллей.
Провинция становится ценой аэробилета:
гробница Наполеона,
                                    мощи Христа,
                                                        а вот - Мавзолей.

*   *   *   *   *   *

Поэзия и зарождается, как интерес.
Из любопытства - просто попутал бес.
Потом кто-нибудь вспоминает об изначальном.
И все, как один, матерят прогресс...

Говорят - то ли дело было читать при свече.
Ходить под венец с девственницей в парче.
"Насколько всё истоптали, всё изолгали..."
И у каждого черный ворон сидит на плече.

Все считают нормальным не поднимать лица.
Хоть окунь в заливе, как прежде, клюет на живца.
А если и вспомнят о чем-то великом,
то брезгливо - ну, про фанатика-подлеца...

Потом глядят, сдвинув бровь, на военный парад.
"Этот вот - алкоголик, тот - казнокрад.
У нас нет сомненья, что под этой землею
именно и расположен кромешный ад."

Будто не победили. Будто фабричный шум
и грохот землетрясенья важней, чем свободный ум.
Словно для прикосновенья к Всевышней деснице
нужно вернуться во храм и звериный чум.

Энтропия, хотя б на одной из Твоих планет,
практически не возрастает. Дают балет -
и души становятся в очередь за билетом.
В открытом космосе такого, кажется, нет.

Это юмор. Но если в пространстве царит хаос,
произвольность Создателя часто ставит вопрос:
что же соперничает с тепловою смертью?
За ночь выкуривается весь запас папирос...

*   *   *   *   *   *

Семинары проходят, словно ряды полков.
Скорлупа водорода сыплет из облаков.
Не натуралист и не техник, а просто профессор,
ты говоришь сам себе: "Я совсем бестолков".

Потом - пожары, войны, поездка в Каир.
Душа просветлела, как платье, что стер до дыр...
Нелепая смерть от воспаленья легких...
Странная радость почувствовать вечный мир

практически неощутима, невелика,
хотя уже успел что-то ляпнуть, войти в века.
Эволюция завершилась. Что будет дальше -
никому непонятно. По крайней мере - пока.

В реальности больше нет природной борьбы.
"Политика - чтоб упорядочить звон толпы."
"Наука - чтобы полегче всем прокормиться."
"Путь духа - чтобы назло не сходить с прежней тропы."

С началом истории эволюции больше нет.
Есть волненье тщеславий, смешная горечь побед...
Но чем больше компьютеров, тем и сильнее чувство,
что всё, что имеем, - это не только скелет.

Старомодные фразы - порядок, личность, прогресс,
перейдя немного вперед, на один диез,
почему-то зовут идти от пункта, где мы родились,
но куда-нибудь вглубь, а не обратно - в лес.

И мерцающий взгляд дилетанта былых эпох,
что цветет на каждом предмете, как чертополох,
говорит - я коснулся всего, от всего отшатнулся.
И мой путь был не то чтоб хорош.
                                                Но не очень плох.

(По крайней мере, хоть самым краешком глаза,
мне удалось подглядеть, в чем он есть - Господь Бог...)

И поэзия зарождается в эпоху фотоаппарата...
Поэзия зарождается во времена термояда...
Зарождается тогда, когда ей надо.