|
ДОБРО
(сюита)
1.
Вот человек, у которого всё в порядке,
Мимо киоска идёт, мимо киоска идёт.
Остановился, огляделся
И дальше пошел.
2.
Они просыпаются после полудня
И садятся играть в карты или
Смотрят видео. Иногда она
Поправляет очки на носу, а потом,
Когда вместо очков появились
Контактные линзы – всё стало совсем хорошо.
Он стремительно худеет – это добрый знак. Она
Весела по-прежнему, хотя чаще и чаще
Заводит разговор о чём-то неутомительном, томном,
Будто бы им сейчас жить тяжело.
Он предпочитает комедии
И фильмы о любви. А научные фильмы
Его особенно не интересуют. Ей, кажется,
Интереснее смотреть про животных. Вот как
Зебра за зеброй гонится, экран весь перекрывая.
(Цитаты, выделенные курсивом, взяты из прессы).
3.
Отвечаю на ваше письмо. Никак не могу
Собраться и приехать. А надо бы собраться
И приехать, вот соберусь и приеду.
Нет ничего, что могло бы мне помешать.
Ветры утихли, дожди перестали литься,
Огнь небесный далече. Соберусь и приеду.
Пойду на Ярославский вокзал, чтобы купить билет.
Передавайте привет и т. д. Помечено
Двадцать шестым числом, подпись не разобрать.
4.
Но что же значили слова,
Когда болела голова,
Когда никто не знал, что будет,
Что день грядущий принесёт,
Кого он горестно спасёт,
Кого он радостно рассудит?
Биограф прячет в стол дела,
Эпохи, судьбы и тела,
Колпак напялив, спать уходит,
Но что-то шебуршит во тьме, –
Какая партия в уме
Себя саму облагородит?
Куда отсель он поплывёт, –
Кого и как он назовёт,
Как будет пальцем прикасаться
К воде, которая бежит
Под ним, и многим дорожит,
И будет рваться и кусаться?
5.
Потом пришли четверо.
Первый был из соломы и на лбу у него было написано: "Соломенный человек".
Вот каков был первый посетитель.
Второй был из гипса и на лбу у него было написано: "Гипсовый человек".
Вот каков был второй посетитель.
Третий был из картона и на лбу у него было написано: "Картонный человек".
Вот каков был третий посетитель.
Четвёртого посетителя не было и на лбу у него было написано: "Уединение".
Вот каков был четвёртый посетитель.
Повернулись и ушли.
6.
Итак, что вижу, то и пою.
Не трогай грязными лапами песнь мою.
7.
Саша и Оля – обманки. Они
Предаются играм без видимых правил,
Принимают вид друг друга, окружающих лиц,
Предметов, а также природных явлений,
Характерных для городской среды.
Но не это является их основным свойством.
Оба они страдают свинкой,
Дома сидят, мучаются. В общем, их нет.
8.
Всё лучшее, что есть в человеке – фашизм,
Всё худшее – гастрит, тишина.
Частный случай звука не просочится сквозь стенки,
Когда в лужице счастья своего барахтаешься.
Пот медовый пробирается исподволь,
Захватывает высоты, солдатам бросает кость,
Как это бывает изнутри одежды,
Между двумя слоями страха за comme il faut.
Огонёк зажегся рядом,
Кто-то вышел на балкон,
Смотрит пристально на небо,
Осуждения нет в глазах.
ПЕРВЫЙ ГИМН АНАНКЕ
Неисповедимо железнодорожное расписание.
Электричка идёт, подмигивая
Всяким случайностям, а когда на путях
Встретится невидаль – и подавно
Разговор становится пустотой.
Неисповедимы часы – отстают и тут же
Спешат, а за ними, на полной скорости,
Мысль твоя, но угнаться ль ей.
"Вот так так!" – говорит рекламодатель,
Ему переслали не то письмо.
"Вот тебе на!" – отвечает курьер,
Утром он не успел позавтракать.
У любовников что ни день, то подарок,
Звонки телефонные без видимых причин,
В окнах прохожие странного вида.
Вирус подцепил программист.
Внезапно прочее: лужи, дети, коньки,
Пожар в Пассаже, испуги ночные,
Стрём дневной, истребитель над городом,
Например, или кони в Сокольниках.
Музыкант уверен, что дальше – хуже,
Но дальше – лучше. На ВДНХ
Обнаружили бомбу, которая не взорвётся
Никогда, никогда, если того не захочет некто.
ВТОРОЙ ГИМН АНАНКЕ
В пятой симфонии Шостаковича
Сказано обо всём. На кафеле в ванной
Начертано: мене, текел, дальнейшее неразборчиво.
Голубь за окном замерзшую ягоду не доклюёт
Ни сегодня, ни завтра.
Ветер над городом говорит монотонно:
Всё сотворённое ходит пешком
По дороге, вытянутой однажды
Сквозь игольное ухо.
Пусть же, о музыка, твой приют
Не откажется от бесстрастного милосердья:
Всем сестрам по серьгам да будет
Выдано, ибо это и есть содержанье
Следующей главы.
НА ПРЕВРАЩЕНИЕ МОСКОВСКОГО ПЛАНЕТАРИЯ
В НОЧНОЙ КЛУБ
Небесный филиал закрыт,
Коперник изгнан и повержен,
Лаплас безвременно убит,
И Галилей, как тать, повешен.
Где звезд светился дубликат,
Там ныне ад.
Астро́ном, впавший в нищету,
Джин-тоник сладкий презирая,
Зрит в телескопе лепоту,
Сквозь небо чует контур рая.
Но из квартиры – ни ногой.
Скорбит изгой.
А здесь, под куполом большим,
Что некогда служил отчизне,
И гам, и шум, и крик, и дым,
Конец уму и чинной жизни.
Как астероид средь небес –
Музыки бес.
Почто, златая молодёжь,
Пятой галактику вминая
В зеркальный пол, ты пиво пьёшь,
Rave wave бездумно прославляя?
Почто твой предок, грязный гунн,
Не пал средь дюн?
Не может черных дыр знаток,
Комет стремительных властитель,
Здесь бдить, как бдит воздушный ток,
Как бдит судеб и душ губитель.
Но может так прожить иной
Свой век дурной.
Покуда звезды не ушли,
Покуда не проснулись власти,
Лекторий мёртв, а там, внутри –
Бушуют похоть, бред и страсти.
Да, там, сверхновой не боясь,
Ликует мразь.
Ликуй, ликуй вотще, дебил!
Знай: среди звезд найдется камень.
Тунгус расскажет, как спалил
Его тайгу небесный пламень.
За тучи вознесясь дымком,
Спроси о том.
* * *
моё подсознание едет на Казанский остров
в ночном транспорте, в грязных носках
* * *
Пойте, справа, пляшите, слева:
К нам приехал чеченский маршал,
Привёз с собою много долларов,
Будет их разбрасывать в толпе.
Убежали ваши министры далёко,
Скажет, не меч принеся, но мир.
Над Китай-городом зелёное знамя,
Маршал с танка в толпу сошёл.
Как разорвёт его на кусочки
Необузданный московский люд,
Да как разнесёт по домам трофеи:
Ухо, щёку, нос, пятицентовик.
* * *
Штирлиц, выкладывающий лисёнка из спичек,
Пеппи Длинныйчулок, отчитывающая грабителей,
муж и жена, что спрятались ото всех,
заперли двери, залезли под стол.
Человек-слон, знающий, что время пришло,
Бэтмэн, истребляющий Николсона под корень,
Вернувшаяся Алиса и проснувшаяся Алиса,
двое больных в раю.
Шерлок Холмс, которому принесли пакет,
полномочный посол, стреляющий в заводную игрушку,
Кайзер Сузе, что старательно прихрамывает,
четыре шотландских торчка.
Суки! Они подложили тебе сырой порох!
Суки! Они подложили тебе сырой порох!
Ты не знаешь, с кем из них
Ты не знаешь, на чьей стороне
Ты не знаешь, с кем из них
Ты не знаешь, на чьей стороне
ЛЕКЦИЯ УМБЕРТО ЭКО В МГУ
Тёплая обстановка приёма гостя дорогого,
вернее, душная. В "Телеграфе" было интервью
после РГГУ. Там он также прочёл лекцию,
на ней были Света и Гон.
Света потом говорила, мол, обычный, толстый,
но симпатишный, как водится. Главное – ответы, они
остроумны и содержательны. Забились у квадратного трёхчлена,
кто-то из нас продинамил, бог весть кто.
Душная обстановка. За полчаса до начала
уже нача́ло. Студенты и аспиранты потеют,
некоторые уступают места любимым профессорам,
те отнекиваются: "Перед гением все равны".
За двадцать минут до начала некоторые уходят.
Некоторые хотели бы упасть в обморок, но, увы,
даже яблоку негде упасть, не то что де́вице, полногрудой,
метр семьдесят восемь, если не вытягиваться на носках.
Вскоре появляются Веденяпин с Прокопьевым. Им поклон.
Есть и другие знакомые – там, ближе к кафедре,
Голованов, Лёвшин, Вероника Боде,
Вася Кузнецов и ещё двое-трое.
За пять минут до начала (опоздание неминуемо)
кое-кто достаёт диктофоны, фотоаппараты.
Хорошо сидящим на подоконниках. Второй гуманитарный
видел и не такое. Повсюду таблички со стрелками: "Эко".
Кате душно, она собирается уходить,
но замечает Корецкого и пробирается к нему.
Вскоре проносится шум по аудитории, колыхание,
нервная дрожь, трепет, всеобщий восторг: "Эко".
Его даже можно увидеть, пробравшись к самым креслам
(за минуту до этого свалила какая-то кореянка).
В общем-то и не жарко. В общем-то и не тесно.
Он говорит. По-итальянски и по-английски. Умно и тонко.
То говорит, а то читает (читает больше),
переводит Костюкович, которая "Имя розы" перевела.
Если б мы пришли часа на два раньше,
сели бы рядом с гением, такие дела.
А он читает лекцию. Говорит про всяческие предрассудки.
Мол, всегда обещали, что вот-вот то победит это, но вот
во исполнение чьей-то сомнительной шутки
компьютер не похоронит книгу, а, cкорее, наоборот.
Прямая дорога от Гутенберга до Интернета – никакой разницы
меж ними нет. То есть разница как раз-то и есть,
но, как разницу в мировоззрении Робинзона и Пятницы,
её ни в коем случае нельзя трагической счесть.
Есть, правда, опасность, что образы победят знак.
Вероятно даже, человечество вскоре разделится на два класса:
тех, кто будут читать этак, и тех, кто будут читать так,
то есть вообще не будут читать. Это будет масса,
а первые останутся интеллектуалами. Присно и во веки веков.
Ну, обращаясь к залу, это конечно мы с вами.
Аплодисменты, смех. Приманка для дураков
проскочила, все сладострастно причмокивают губами.
Тирания симпатии. Пара-тройка шуток.
Автографы тем, кто успел.
В коридоре я встретил А.Н.Щуплова с каким-то юношей,
и ещё Оленьку Снейк.
Что, сказала, делаешь тут, этого слушаешь,
да, этого слушаю, а ты, и я,
ну ладно, пока, пока. Купил яблочного соку.
А вот и Корецкий с Катей, идут сюда.
FOREVER
1.
Утром ранним (свищет ветерок)
медленно спускается женщина
с четвёртого или пятого этажа,
мимо почтового ящика.
Ужас не знает её в лицо,
коричневое пальто на ней.
Спускается женщина на крыльцо
и глядит.
2.
По сторонам, по сторонам:
там улица, и там, и там.
Я не скрываю ничего,
но буду глух и нем.
Я не скрываю ничего,
я ничего не говорю,
мне диалектика вредна,
как молот – янтарю.
Я революцию люблю,
но у меня не хватит сил
её любить ещё хоть день,
ещё хоть час, хоть миг.
Я революцию люблю,
но всё-таки не потерплю
ни голубя на мостовой,
ни песню: ай-лю-лю.
3.
Картинки берут за душу. Картинки
кормят и поят. Разговаривая о картинках,
нужно идти по Тверской или
по Новому Арбату. Чуть хуже –
Садовое, от Смоленского бульвара
до Самотёки. И вовсе никуда не годится
говорить о картинках на Кузнецком мосту:
так парашютисты, сброшенные на неведомую землю,
отыскивают друг друга, повинуясь чувству,
выпестованному птицами, мигрирующими оттуда туда
и обратно – без цели, без средств,
но с желанием долететь, чтобы печать избранничества
проступила на лбу позорным клеймом.
4.
Здесь угол, за углом стоят
дома, дома, дома.
Не надо за угол смотреть,
не то сойдёшь с ума.
Не надо за угол смотреть,
а надо песню петь,
про то, как голуби ворчат
и крыльями сучат.
Вот, видишь, это телеграф,
ещё здесь почта есть.
А вот "Макдональдс". Ты не прав,
здесь можно пить и есть.
Туда идёт один народ,
выходит другой народ.
Вот, смотри, кто-то появился, вот,
спартанский гамбургер жрёт.
5.
Возвращаясь, выйти на Комсомольской –
потратить время, которое
можно было бы провести, читая
рассказы Калинина в "Митином журнале".
А так, глядя на последние этажи,
не дворами, а по прямой,
скользя по остаткам зимы, берегущей своё логово.
Пусть бы хоть что-то в ушах играло,
если же нет – холод спасет,
снег станет братом родным,
в ноги бросится, встречу делая неслучайной.
6.
Слушай же, слушай,
доверься мне:
твой вирус будет биться в истерике, убежит далеко-далеко,
твои глаза никогда не наполнятся слезами,
ты никогда не окажешься в окружении страхов,
ты никогда не лишишься поддержки друзей,
твой телефон не умолкнет, когда умолкнут все телефоны,
ты не проснёшься в пластиковой маске,
твои кровяные тельца не забудут работу свою,
ты не вспомнишь о горести, увиденной по телевизору,
твой тамагочи никогда не умрёт.
|
