Орден: Стихотворения М.: АРГО-РИСК, 1999 Обложка Андрея Малькова. ISBN 5-900506-94-0 80 с.

- Видимо, так мы сумеем убежать от дождя, -
подумалось мне, и мы спустились в метро -
Фортуна и я - низринулись,
едва по отвесной линии вниз хлынули капли,
в огромную арку по лестнице, а за спиною
арку уже занавесило
пеленою дождя, а мы окунулись
в нирвану фуникулеров,
поручней, цепких рук
и костяных бус вокруг смуглых запястий.
И поезд, утопая в берегах
моей любви и обгоняя тучи,
на круглых лакированных ногах
вперед стремился, гордый и певучий.

Но я еще помнил ее узкогорлые плечи,
черной трапецией подчеркивающие равнобедренность мира,
примиряющие живое с растительным царством,
плывущие в равносоставленном времени.

- Странно, - сказала она, - что боярышник
так разросся.
Май на дворе, месяц псалмов,
а тут...
Зеленые ягоды, мелкие,
но полные сока.
(Играли в футбол,
мяч летал над заборами.)
Набухали груди под платьями,
икры, круглые животы,
и надо всем этим шар
солнца - неведомый, виртуальный,
исполненный магической влаги, -
все было у них впереди,
все впереди у них было:
реки во льду, поля в снегу, мосты над водой.
И даже если кому-то из них предстояло
окончить жизнь пятном на асфальте,
у них впереди еще было парение
в восходящих потоках, нисходящих потоках...

Как много нас.
Запах возвращает нам тех, кого мы любили.
Пока он держится, с нами те, кого с нами нет.
За ночь за окнами раcпускался сад, в нем гнездились птицы.
Подойдешь, отдернешь штору -
там никого.

Мы все солдаты любви. Наш след ведет к океану -
вместилищу судеб, хранителю напластований.
И спящие вместе похожи на рыбу на блюде,
грезящую о нересте в том океане.
И его оконечность, прощальным кодом,
памятью на мозг, в извилистых скалах
туман охватывает, наслаиваясь на воду
и на пески, торжественно и устало.
Берегом памяти я назову эту землю.
Берегом жадности и алчбы, ибо память страждет
здесь без ласк твоих более всех членов моих, ибо руки дремлют,
губы спят и глаза,
а память - жаждет.

*

Правду сказать, боярышник был не ко времени.
Как не ко времени всё:
жизнь, - да и смерть
не ко времени. А его-то как раз не хватало,
чтобы спросить: "Как живешь,
мое счастье? Как ты там живешь, Чижа-Пыжа?"

Вита - женщина с большим размахом.
Она строит дом на улице Алберта.
Тонка, изысканна, тайно порочна,
но никем не желаема, как цветок
на слишком тонкой ножке со слишком большой головою.
Она говорит, и складки рта ее
напоминают луну по пути с запада на восток,
купающуюся в лучах закатного солнца.
Местечки отрезаны от мест, места от столицы -
она освещает разбредшиеся дороги,
где я заплутал во времени и пространстве,
с запада на восток, между жизнью и смертью.

Спи, Иванушка, зайчик мой,
красно солнышко, ясны дни.
Ночь пришла, как к себе домой:
баю-баюшки, спи-усни.

Сел волчок на пустых лесах,
вынул аленький поясок;
во березовых туесах
разливается свежий сок.

Ты под сердцем пока лежишь -
алый плод, голубой магнит.
А серебряные ножи
режут плоть, и судьба хранит.

Море в тающих берегах
расправляется с храбрецом,
и русалка плывет в стогах
с удивленным твоим лицом.

Под ракитовые кусты
веет с запада дым костра.
Так же медленно, как и ты,
засыпает твоя сестра.

Длинные, как версты, песни,
длинные ноги, дожди, длинные
как пролеты лестниц, автомобили, их следы
на волглом асфальте - дети Глории.
С неизбывной тревогой вглядываюсь в любимцев светлого часа:
выстрела в упор хватит,
чтобы голос смолк, подкосились ноги,
только дождь нагонит не в этой земле,
так в той, не в жизни...

Клубком наматываются дороги,
им лютовать, а нам бедовать.
Над ними месяц встает двурогий
и ногтем скалывает печать.
Услышу, может быть, голос рога,
и Роланд выйдет из-за угла.
Мне жить осталось совсем немного -
не дальше воронова крыла.

В этом городе крыши домов похожи на башни:
удивительные, свободные, восходящие к небу,
вне любви и тоски,
вне тоски, и любви, и печали,
вне вопросов и вне ответов, бессмысленных, праздных.
На башнях разгорается пламя, трепещет закат,
скоро сменится стража.
Запоет петух - иди предавать, ничего не бойся.

В доброй Европе праздник,
а мы, повара, - не званы.
Близко время цыган,
пора начинать кочевье.
Ветер бьет в паруса, слово произнесено,
да и что у нас есть, кроме вещего слова.
Смерть не ко времени...

О Арджнуна, дваждырожденный!
Я, дваждывлюбленный,
тянусь нескончаемым потоком
в страну первой любви из страны второй,
чтобы позже - обратно - из первой страны во вторую.
Одна страна велика, как снег,
другая мала, как дым.
Одной страной мне отпущен век,
в другой умру молодым.
Пепел первой страны осел во второй стране.
В какой бы стране я ни был, другую вижу во сне.

Бессмысленно спрашивать, бессмысленно отвечать.
Множество мелких милых вещей
отвлекают нас от вопроса,
но никогда - от ответа.
Или наоборот, смотря по тому,
кто истец, кто ответчик. Swallow, swallow,
these fragments I have shored against my ruins -
сказанное не по-русски
подобно озеру за деревьями:
блеск в глаз, остальное - лишь обещанье;
на водную гладь сели гуси.
Хотите ли есть, гуси, гуси?
Ласточка, ласточка! Ворон, ворон:
бери меня, я весь твой.




Продолжение книги