По себе знаю, как трудно участвовать в конкурсах. Хочется внимания и признания. Именно поэтому мне бы хотелось сказать слова о каждом из соискателей "Улова". Однако это невозможно сделать – даже чисто технически: при занятости и загруженности и прочитать-то все шесть десятков файлов – большой труд. Поэтому я взял и выписал из конкурирующих текстов фразы, которые комментируют либо сами себя, либо моё к ним отношение. Только несколько файлов поставили меня в недоумение, и я совершенно не знал, что из них извлечь.
        Надеюсь, выписки эти никого не обидят.

        Балл: "И были среди нас такие, что беззаветно верили в таинственную силу и мощь Интернета".
        Белых: "Ну, теперь всю идеологию отменили и ввели новую дисциплину – религиоведение..."
        Бувайло-Хэммонд: "С годами он понял, что приступы идут своим порядком, независимо от того, что он делает..."
        Варламов: "Любовь является чужой лишь до тех пор, пока она, так скажем, не включена в контекст другого тела".
        Герзон: "Движение остановилось, дорогу замело до сугробов, все постепенно разошлись по домам".
        Дарк: "У нее как бы двустороннее лицо, то есть разное".
        Кирьянова: "Некоторые женщины специально спаивают своих мужей, чтобы те долго не кончали".
        Клубков: "Трава и деревья ясно разговаривали с человеком".
        Ковалкин: "Утрата искренности и естественности происходит в самый неожиданный момент".
        Кочергин: "Я никому не доверяю и делаю все сам, постепенно избавляясь от привычки ждать помощи. Я стал меньше думать, просто делаю быстро и правильно".
        Кудряков: "Внезапно, словно майский бриз вблизи Коктебеля, мимо пробежала в албанском купальнике молодая терпкая женщина с очень короткими ногами".
        Левинзон: "Я так скажу: меня сводит с ума в этой стране не цветы, а небо".
        Литвиненко: "– То исть как не нужен виза, – изумился джентльмен. – Всем нужен виза, а вам не нужен? Как же вы думать ехать Европа без виза?"
        Нель: "– Дар у тебя, Мема, – смеялся поп, – душа это. Душа во всем есть. Не каждому ее видеть дано. А кому дано, у того жизнь тяжка".
        Нерлин: "Единственная книга, которой он зачитывался (стараясь, впрочем, хранить свое увлечение в тайне), – откровение Иоанна, Апокалипсис".
        Новиков: "Каким ты был, таким остался. Каким заснул, таким проснулся".
        Нугатов: "Можно было бы также объяснить их подчёркнуто холодный приём примитивной завистью к едва проклёвывающемуся дарованию".
        Рагозин: "Одна забота – не взвыть, не разрыдаться".
        Сенчин: "Весна, одним словом, весна... Даже нищие, кажется, просят денежку не на хлеб и дешевую водку, а на шампанское".
        Сидорин: "Что бросается в глаза в первую очередь в чужом городе?"
        Смирнов: "Митя все-таки сделал попытку докопаться до правды".
        Смирнов: "Все-таки русский писатель есть русский писатель, и его стоит уважать на любой широте и долготе!"
        Соколовский: "Однажды со мной произошел случай, чем-то напоминающий эту сцену".
        Толкачёв: "Ну скучно студентам слушать историю партии – так надо было какие-то интересные факты находить, рассказывать, может, не столько историю партии, сколько вообще историю".
        Усыскин: "Сидит, ногти грызет".
        Федотов: "Жизнь вперёд, две жизни вперёд, их можно проживать мысленно – вот это и есть настоящая жизнь: исследовать слепые карманы вариантов".
        Фольки: "За последние три года в Вероне такого со мной не произошло ни разу".
        Фрейдкин: "Говорят (хотя лично я этому не верю), и маститые литераторы испытывают некоторое волнение при выходе в свет своих произведений".
        Чернышев: "Выпили они изрядно".
        Шеваров: "Все новости для меня свежие".
        Эппель: "Ангелов не видать, а они даже по ночам виднеются – на темном небе сияют, и в белый день в лазури снуют..."
        Hoaxer: "Вам-таки надо расставить точки над ё".

        Абдуллаев: "Я почти слышу твой голос..."
        Александров: "Пусто в эфире и пуст // Я, и приёмник с преемником // Космоса..."
        Бойченко: "Я беру абрикос, // не боясь себе пальцы обжечь..."
        Булатовский: "Туда, где спокоен! спокоен! спокоен! // Лишь автор, хранящий финал."
        Бурихин: "Зубы зверские скрепя."
        Вишневецкий: "Озеро // Мичиган продолжает внимательно щупать // нас, спешащиx надеть ветряные плащи // на рентгеновские сочлененья дыxаний..."
        Галина: "...любитель долгих гласных..."
        Гамзов: "Пожалуй, если б я умел писать // Стихи по-настоящему, я смог бы // Со временем..."
        Губайловский: "Красоту часто связывают с удивлением..."
        Гуголев: "Это легче, чем переставлять // Пасадину через Пасадену..."
        Зхус: "Его случайные кареты // Висят внутри застывшей лавы..."
        Кенжеев: "Ручаюсь, в идиллии этой // никто не отыщет изъян!"
        Коломенский: "Я весь извелся, тщась соединить // Искусства слова и воспоминанья".
        Кучерявкин: "Однако, тени в голове!"
        Месропян: "Может быть, это всего лишь тестостерон, черт его знает, но это – в крови."
        Мирзаев: "О, лето, лето! Охуело? – Оле ухо отъело. О, тело!"
        Морейно: "...и снова бреду на скалистый брег самого себя // там я пою в терновнике..."
        Некрасов: "граждане пассажиры // выходя из вагона // не забывайте ваши впечатления..."
        Петрова: "Последние новости не отличались от предыдущих".
        Плохих: "Когда спаниели // выходят за двери, // не знаю я, птицы // они // или звери..."
        Ровинский: "Никому никогда не рассказывай, // что в твоих сухожильях поёт..."
        Романова: "Я – отсутствующее поколение отпрысков инженеров и учительниц..."
        Сабуров: "Я же болен, и болен словом. // Словом, чем-то совсем невзрачным, // жизнью вытертой, сердцем зряшным..."
        Строчков: "Растет вероятность, живучий и цепкий сорняк, // дающий ростки на границе причины и цели..."
        Унжаков: "...а я работаю до одури // и над стихами слёзы лью..."
        Шульпяков: "Так что представим себе мизансцену: // окна выходят по-прежнему в стену..."
        Юзвак: "Где отворот-поворот – // к Господу напрямки..."